Город гудел, как огромный улей. Вечерами, когда из окон нашего этажа тянуло теплом ламп и вентиляторов, я любовалась ночными огнями и думала, как мы начинали. Холодный гараж на окраине, пластиковый стол, два стареньких ноутбука и я, засыпающая над строками кода. А теперь — просторный этаж в деловом центре, ресепшен, переговорная, комната отдыха с растениями в кадках. Снаружи всё выглядело прилично, почти по‑столичному. Внутри же у меня постоянно шумело в голове одно и то же: сроки, долги банку, поставщики, которым я обещала расплатиться «на следующей неделе».
Муж, Олег, числился соучредителем, его фамилия стояла рядом с моей во всех документах. Когда‑то он тоже сидел в том гараже и писал программные модули до глубокой ночи. Потом сказал, что «кто‑то же должен заняться семьёй», и плавно ушёл в детские кружки, ремонт в квартире, разбор полочек и мамины дела. Формально у нас была семейная фирма, а по факту я одна держала её на плечах.
Всё началось с семейного ужина. Был тёплый вечер, открытое настежь окно на кухне свекрови, запах жареной курицы и укропа. Каждый стул занят: свекровь, Галина Петровна, в своём неизменном костюме с блестящей брошью; свёкор, угрюмо молчащий за тарелкой; две Олеговы сестры, щёлкающие семечки между фразами.
— Ну что, как там твои девчачьи дела? — спросила Галина Петровна, не глядя на меня, а перекладывая салат из одной миски в другую. — Всё играете в свои компьютеры?
Я привычно улыбнулась, хотя внутри что‑то сжалось.
— Не играем, работаем. Клиенты, договора, команда растёт, — ответила я и автоматически поправила рукав, чтобы не мазнуть соусом.
— Да‑да, — протянула она, — лишь бы хватало… А то я смотрю, ты всё бегаешь, бегаешь. Женщина должна домом заниматься.
Олег вдруг поднял голову и, как будто между прочим, сказал:
— Зачем моей маме ходить на работу, если это твоя фирма? Ты же всё равно руководишь.
За столом наступила тишина. Только щёлкнул выключатель на кухне — свёкор включил дополнительный свет, будто хотел лучше разглядеть мою реакцию.
— В смысле? — я отложила вилку. — У вас же на заводе неполный день, Галина Петровна…
— Я устала, — обиженно вздохнула она, — всю жизнь вкалывала. А сейчас пенсия такая, что смешно. У людей дети — предприниматели, дела свои, а я как… чужая.
Сёстры Олега тут же подхватили:
— Ну правда, Ань, тебе что, жалко? Ты же всё равно там хозяйка.
Свёкор молча взглянул на меня, в этом взгляде было больше укора, чем просьбы. Олег наклонился:
— Сделай маму каким‑нибудь там руководителем, ну. Она ведь и так нам помогала всю жизнь. Теперь наша очередь.
Мне хотелось встать и уйти. Сказать, что у меня уже не сходится расчётный счёт, что я ночами просыпаюсь от мыслей, как выплатить людям зарплату. Но я видела, как Галина Петровна смотрит поверх моей головы, не ожидая отказа. И услышала, как Олег тихо добавляет:
— Ты же всё равно решаешь. Это твоя фирма.
Через неделю мы подписывали документы… на моей кухне. Галина Петровна в очках, важно выводящая свою подпись под строчкой «директор по развитию партнёрств». Она шутливо спросила:
— А кабинет у меня где будет?
— На нашем этаже, рядом с переговорной, — машинально ответила я.
— Ну, значит, когда‑нибудь дойду, — рассмеялась она. — Пока лень искать.
Трудовую книжку она тоже подписала, не выходя из моей квартиры. Пахло подгоревшими блинчиками и чёрным чаем. Я смотрела на запись с её должностью и окладом — две сотни тысяч рублей — и чувствовала, как внутри всё ёкает.
Каждое пятое число месяца стало для меня испытанием. Я открывала банковскую программу, выбирала в списке получателей «Галина Петровна» и вводила сумму. Двести тысяч. В тот же день я звонила нашим ребятам и извиняющимся голосом говорила:
— Премию перенесём на следующий месяц. У нас временно напряжёнка с денежным потоком.
Я ловила на себе взгляды. Ведущий разработчик, Саша, только кивал, но я видела, как он стискивает зубы. На те две сотни тысяч я могла бы взять ещё двух сильных специалистов или хотя бы частично закрыть долг перед подрядчиками. Вместо этого я платила за пустую строчку в штате.
Прошло несколько месяцев. Галина Петровна ни разу не появилась в нашей конторе. Раз в месяц она заходила ко мне домой подписать какие‑нибудь бумаги, на ходу жаловалась на погоду, на цены, на соседку. О работе не спрашивала. Слово «фирма» звучало из её уст как что‑то вроде семейной копилки, откуда можно брать, если «своё».
Первый тревожный звонок прогремел буднично. Мы потеряли крупного заказчика: их заместитель позвонил и сухо сообщил, что они «пересмотрели стратегию» и переходят к другим подрядчикам. Пара важных проектов повисла, не сходились сроки и суммы. Вечером бухгалтер, Наталья, села напротив меня в маленькой переговорной, и на стол легли распечатки.
— Смотри, — она водила ручкой по графикам, — если мы дальше будем тратить так же, через три месяца будет минус. Некуда будет платить ни аренду, ни людям.
Я выхватила одну распечатку. Строка за строкой: аренда этажа, обслуживание техники, налоги, фонд оплаты труда. И отдельной толстой строчкой: «директор по развитию партнёрств» — двести тысяч. Ноль отработанных часов. Ноль задач в системе учёта.
Ночью я сказала Олегу:
— Нам нужно пересматривать расходы. Я не могу дальше платить за пустые ставки. В том числе за твою маму.
Он нахмурился:
— Началось. Мама всю жизнь нам помогала, сидела с детьми, пока ты по своим делам носилась. Теперь наша очередь. Это же твоя фирма, не разоришься.
— Олег, — я старалась говорить спокойно, — у нас реально угроза. Это не игра.
— Ты просто жадная, — отрезал он. — Для чужих людей у тебя всегда есть деньги, а для родной матери — копейки жалко.
Я замолчала. Чужими людьми он называл моих сотрудников, благодаря которым наша фирма вообще ещё держалась на плаву.
Через пару недель в коридорах нашей конторы начал ходить шёпот. Специалист по продажам, Дима, случайно увидел распечатку со списком зарплат, которую забыл на столе кадровик. На следующий день он зашёл к нему:
— Слушай, а это кто такая, Галина Петровна? — полушёпотом спросил он. — Я только вчера узнал, что у нас есть человек с такой ставкой. Я её ни разу не видел.
Слова разлетелись по этажу, как сухие листья по ветру. Люди шептались у кулера, в курилке во дворе, в коридоре:
— Говорят, у нас призрачная должность.
— Невидимый руководитель по развитию, который получает больше, чем Саша.
Я чувствовала, как с каждым днём мой образ справедливого руководителя тускнеет. На общем собрании я объявила режим экономии: отказ от лишних поездок, урезание мелких расходов, временное замораживание премий.
— Нам нужно перетерпеть, — сказала я, глядя людям в глаза. — Сейчас непростой период.
Про Галину Петровну я не сказала ни слова. Слова застряли в горле, как кость.
Через несколько дней пришло письмо из налоговой. Плотный конверт, сероватая бумага, официальный тон. Внеплановая проверка. Наталья, бледная, села на край стула в моём кабинете и шёпотом сказала:
— Анна, у нас там одна очень неприятная история. Высокая зарплата пенсионерке‑родственнице, при этом никаких подтверждений её работы. Для проверяющих это сигнал.
Меня будто обдало холодной водой.
Вечером я поехала к свекрови. В квартире пахло жареным луком и старыми книжками. Я села на табурет у окна.
— Галина Петровна, — начала я осторожно, — нам бы очень помогло, если бы вы хотя бы пару раз в неделю приезжали на этаж. Посидеть на совещании, расписаться в задачах. Или можем перевести вас на почасовую консультацию, так безопаснее…
Она резко подняла на меня глаза:
— А зачем мне ходить на работу, если это твоя фирма? — голос дрогнул от обиды. — Ты что, жалеешь для меня эти копейки?
— Это не копейки, — выдохнула я. — И это не только про деньги, это…
Она меня перебила:
— Я всю жизнь вкалывала! А сейчас мне уже бегать по этажам? Ты неблагодарная, Аня. У людей дети матери на руках носят, а у меня… юристом себя возомнила.
Олег, который до этого молчал в коридоре, вошёл и встал рядом с ней:
— Хватит издеваться над мамой. Тебе что, действительно так тяжело ей платить? Ты же сама говорила, что дела идут неплохо. Не разрушай семью из‑за этих бумажек.
Слово «разрушать» застряло в ушах. Я ушла от них с ощущением, что меня только что осудили на что‑то, даже не дав сказать последнюю фразу.
К концу квартала на расчетном счёте зияла пустота. Банк разрешил мне уйти в жёсткий минус по договору обслуживания, и я подписала все бумаги почти не глядя. Денег не хватило на покупку новых серверов, без которых мы не могли выполнить крупный новый договор. Я отказала Саше в повышении зарплаты, с трудом подбирая слова, и в тот же день отправила Галине Петровне очередные двести тысяч.
Поздно ночью я шла по нашему коридору. Лампы дневного света гудели, воздухоочиститель тихо шипел. На двери, за которой никто никогда не сидел, висела табличка: «Галина Петровна, директор по развитию партнёрств». Я остановилась и долго смотрела на её фамилию. Потом положила ладонь на холодный металл и шёпотом сказала самой себе:
— Хватит. Я больше так не могу.
Через несколько дней мы сидели втроём: я, Наталья и наш правовед. На столе лежали схемы, распечатки, варианты.
— Самый безопасный путь, — говорил правовед, — закрываем старую фирму, открываем новую. Переводим туда сотрудников и ключевые договора. Все фиктивные должности — под ликвидацию. Официально это будет реструктуризация.
— Галина Петровна? — Наталья посмотрела на меня поверх очков.
Я сглотнула.
— Её должность не переводим. Формально она попадает под сокращение. Так безопаснее для всех.
Внутри всё трясло. Я представляла, какой будет скандал. Но выбора, по‑честному, у меня уже не было. Я решила никому в семье пока ничего не говорить, пока мы не оформим все документы. Иначе меня просто заставят отказаться от этого плана.
Месяц пролетел как в тумане. Мы подписывали договоры уже от нового названия, меняли печати, вывеску, электронные адреса. Сотрудники шёпотом обсуждали «массовое сокращение», кто‑то нервничал, кто‑то радовался, что всё ещё есть работа. Я ходила по этажу и чувствовала, как будто сама же вырезаю из своего тела больной орган.
В день, когда обычно Галина Петровна заезжала за зарплатой «лично, чтобы посмотреть, как там всё у молодых», в коридоре стояла особая тишина. Люди говорили вполголоса, возле доски с новой схемой структуры толпились сотрудники.
Я услышала за дверью уверенный стук каблуков. Распахнулась дверь лифта, и в приёмную вплыла Галина Петровна — в своём любимом костюме, с новой причёской, в яркой помаде. Она огляделась, ожидая привычной картины: старой вывески, своей таблички на двери, доброжелательных улыбок.
Но вместо этого она увидела на стене новый логотип — другое название, другие цвета. У двери, где когда‑то висела её табличка, теперь пустовало, только след от креплений темнел на краске. На большой схеме структуры, прикреплённой на стену, не было её фамилии. В коридоре шёпотом переговаривались сотрудники:
— Говорят, в старой фирме всех сократили…
— Теперь у нас новая компания, без лишних ставок…
Галина Петровна застыла на пороге, будто налетела на стеклянную стену. Лицо её побледнело, глаза расширились. Она медленно повернула голову к новой вывеске, потом к пустому месту, где раньше была её табличка, и наконец — ко мне.
Она подошла к стойке приёма, как всегда чуть наклонив голову, ожидая привычного «Здравствуйте, Галина Петровна». Но девушка‑секретарь, новая, подняла на неё вежливый, чужой взгляд.
— Я за зарплатой, — произнесла свекровь тем тоном, которым обычно заказывает новое платье в ателье. — Как всегда, наличными. Позовите Анну, она в курсе.
Девушка смутилась, посмотрела в сторону доски объявлений.
— По старой фирме… выплаты прекращены, — тихо сказала она. — У нас новое юридическое лицо, вот приказ на стене. Все вопросы — к генеральному директору новой фирмы. К Анне Сергеевне.
Свекровь обернулась. На стене висел мой приказ о ликвидации старой фирмы и список должностей под сокращение. Среди них — её «директор по развитию сотрудничества». Подпись — моя. Печать — новая, круглая, ещё пахнущая свежей краской.
Я видела, как у неё дёрнулся уголок губ.
— Это что ещё за шутки? — её голос звенел на весь коридор. — Где мой кабинет? Где моя табличка?
Возле бывшего её кабинета уже висела другая табличка: «Переговорная». Внутри за стеклянной дверью кто‑то листал бумаги, шуршал карандашом.
Через несколько минут она ворвалась в мой новый кабинет. Там как раз шло важное совещание: начальники отделов, пара приглашённых партнёров, Олег сидел сбоку, перебирал бумаги. В комнате пахло чёрным перцем от кофе, нагретой техникой и свежей полировкой стола.
Дверь распахнулась так, что звякнули ручки.
— Анна! — её голос разрезал воздух. — Это что за цирк? Где моя зарплата? Ты обещала! Мой сын сказал, что это твоя фирма, значит, деньги здесь — наши!
Тысяча глаз уставилась то на неё, то на меня. Те, кто только слышал легенду о «невидимом директоре», наконец увидели её во плоти.
У меня в ладонях похолодел карандаш.
— Давайте на сегодня закончим, — сказала я, чувствуя, как дрожит голос. — Коллеги, продолжим завтра. Олег, останься, пожалуйста.
Люди медленно поднялись, стулья заскрипели, кто‑то украдкой бросил на меня сочувствующий взгляд. Мы перешли в бывший её «кабинет», теперь — общую комнату для встреч. Закрытая дверь глухо щёлкнула за спиной.
За столом уже ждали наш правовед и главный бухгалтер. Перед ними лежали папки: отчёты по кассе, выписки по расчётному счёту, графики выплат банку, письмо из инспекции.
Я глубоко вдохнула запах бумаги и тонера, будто собиралась нырнуть под воду.
— Галина Петровна, — начала я, — я не могла продолжать выплаты в прежнем виде. Это не просто прихоть. Это риск по закону.
Я развернула письмо из инспекции. В одном абзаце жёлтым маркером была выделена строка: «необоснованно высокая оплата труда родственника руководителя при отсутствии подтверждения трудовой деятельности».
— Фиктивная занятость — это уже не просто ошибка, — спокойно произнёс правовед. — Это может стать поводом для дела. Под удар попадаете вы, Анна, и вы, Олег, как совладелец. И, разумеется, ваша мама, как получатель денег.
Свекровь презрительно фыркнула.
— Не пугайте меня страшилками. Мне положено двести тысяч каждый месяц, как мы договорились. Вы обязаны продолжать, как было. Иначе я подниму всех. Родню, инспекцию, ваших конкурентов… Всем расскажу, как вы тут уворачиваетесь.
Я почувствовала, как внутри поднимается волна — не злости даже, а усталости. Глухой, вязкой.
— Нет, — сказала я впервые ей «нет» вслух. — Больше не будет «как было».
Она оторопела.
— Это не фирма твоего сына, — я сама удивилась, как твёрдо прозвучал мой голос. — И не общая корова, которую можно доить, не приходя на работу. Это моё дело, которое я тянула, пока вы с Олегом жили иллюзией лёгких денег. Я больше не буду оплачивать ваше ничего‑не‑делание ценой людей, которые здесь действительно трудятся.
В комнате повисла тишина. Слышно было, как за стеной кто‑то прошёл по коридору, звякнула чашка.
— Я предлагаю выход, — продолжила я. — Разовая небольшая выплата — как поддержка. И официальное оформление вас как советника. Но по‑настоящему: с обязанностями, с вашим присутствием здесь. Без выдуманных ставок.
— Мне не подачка нужна, — её лицо перекосило. — Мне нужны мои двести тысяч каждый месяц. Без моего сына ты вообще ничего бы не построила. Ты просто оформитель. Всё это — наша семья, а не ты одна.
Она ткнула пальцем в стол, в папки, в воздух.
Все взгляды повернулись к Олегу. Он сидел, опустив глаза, сжатые пальцы побелели на листе бумаги.
— Олег, — тихо сказала я. — Ты всё видишь. Все договоры с банком, письма, наши обязательства. Либо мы прекращаем эту фикцию, либо отвечаем вместе.
Правовед придвинул ему протокол собрания учредителей старой фирмы. Внизу — место для подписи о его выходе. Рядом — проект решения, что новая фирма принадлежит мне одной.
Я видела, как он борется сам с собой. Как вспоминает, как мы ночами сидели над договорами, как я бегала по кабинетам, пока он с матерью обсуждали мебель на дачу.
Наконец он взял ручку.
— Я не потяну эту ответственность, — выдохнул он, не глядя ни на кого. — Мам, ты сама видишь… Это всё не игрушки.
Он поставил подпись под протоколом выхода и под документом, что в новой фирме совладельцем не будет.
Для меня это был тихий хлопок двери, которую я долго не решалась закрыть.
Дальше всё превратилось в сухие формулировки. Бухгалтер подготовила уведомление о ликвидации должности свекрови, мы подписали акт сверки: ни долгов по оплате нет, последние суммы выданы по закону. Старую фирму довели до конца, закрыли.
Когда в контору пришла проверка, инспектор долго рассматривал как раз её ставку. Я стояла у окна, слушала, как шелестят бумаги, и чувствовала, как потеют ладони. Но в отчётах уже значилось: должность сокращена до начала проверки. В итоге мы отделались строгим предписанием без тяжёлых взысканий.
Коллектив всё понял быстрее любых приказов. Люди видели, что первым ушёл не самый слабый, а «привилегированный призрак». И что я не стала никого прикрывать за спиной сотрудников. Напряжение в коридорах постепенно спало, в глазах появилось прежнее уважение.
А дома началась немая война. Галина Петровна объявила мне негласный бойкот. На семейных встречах она смотрела сквозь меня, как сквозь стекло. Тарелки звенели громче обычного, разговоры обрывались, когда я заходила на кухню.
Олег метался между нами, как человек, который пытается усидеть сразу на двух стульях. В итоге он снял отдельную квартиру «на время», чтобы «всем дать остыть». Я впервые за многие годы осталась одна — в квартире, в постели, в своей конторе.
И вдруг в этой пустоте стало легче дышать.
Прошло несколько месяцев. Новая фирма жила по другим правилам. Никаких вымышленных ставок, прозрачная система поощрений, открытая для сотрудников схема выплат. Мы медленно выкарабкивались: появились первые месяцы без кассовых провалов, старые работники, которым я когда‑то отказывала под предлогами, наконец получили честное повышение.
На дне рождения нашего сына, первого внука Галины Петровны, она попробовала ещё раз.
— Вот сидит, улыбается, — громко сказала она за столом при гостях, кивая на меня. — А у меня двести тысяч отняла. До копейки.
Я уже собиралась промолчать, но Олег вдруг поднял глаза.
— Мам, — сказал он мягко, но твёрдо. — Это были не твои деньги. Это был чужой труд и риск. И платить за него человеку, который даже не приходил на работу, неправильно. Анна всё сделала верно.
В комнате стало так тихо, что было слышно, как в детской за стеной тикают часы.
Я смотрела на него и понимала: этот разговор нам нужен был давно. Не ради денег. Ради правды.
Позже, укладывая сына спать, я долго сидела на краю кровати и думала. Я поняла, что главный поворот был не в тот день, когда свекровь пришла за очередной зарплатой и увидела пустой кабинет. И даже не тогда, когда Олег поставил подпись под протоколом.
Решающим оказалось то мгновение, когда я шёпотом сказала себе в тёмном коридоре: «Хватит». Когда решила, что больше не буду платить за чужое право ничего не делать.
Вопрос «зачем моей маме ходить на работу, если это твоя фирма» растворился сам собой. В моей фирме получают только те, кто по‑настоящему трудится. Кем бы они ни приходились друг другу.
Я повторила это как клятву — себе, своему делу и своему сыну. Всё остальное можно будет пережить.