Глава 3: Тишина после боя
Начало
Предыдущая часть
Неделя превратилась в однообразный, напряженный ритуал. Со-Ри следовала за Юнги как тень: совещания, переговоры, рабочие ужины. Она молчала, наблюдала, делала заметки в маленьком черном блокноте. Иногда он бросал ей резкий, проверочный вопрос: — Каковы были три главные ошибки нашего оппонента только что? или — Почему я согласился на их условие по пункту 4.2, хотя изначально отвергал его?. Она отвечала почти всегда точно и быстро. Ее аналитический ум, отточенный изучением истории искусства, умел вычленять суть, видеть композицию событий, их «сюжет». Это раздражало и одновременно заставляло его уважать.
Но он не показывал этого. Его методами были холод, давление и молчание. Он словно ждал, когда она сломается, заплачет, попросится домой. Но Со-Ри не ломалась. Она лишь становилась тише, а в ее глазах, которые он иногда ловил на себе, когда думал, что она не смотрит, читалась не покорность, а что-то вроде… научного интереса. Как будто он был сложным, противоречивым артефактом, который она пыталась атрибутировать.
Однажды поздним вечером они вернулись после изматывающих переговоров с китайской делегацией. Юнги выиграл, конечно же. Но победа далась ему тяжело. Головная боль, тупым гулким молотком стучавшая в висках, была его привычной спутницей после таких баталий. В лифте он прислонился к стене, закрыв глаза, сняв маску непробиваемого хозяина положения всего на мгновение.
Со-Ри молча наблюдала. Она видела, как напряжены его плечи, как бледна кожа вокруг сжатых губ.
Войдя в пентхаус, он направился прямиком к барной стойке, чтобы налить виски. Но его рука на полпути замерла. Рядом с хрустальной стопкой стояла та самая керамическая кружка. В ней дымился ароматный травяной чай — нежный запах ромашки и мяты.
Он резко обернулся. Со-Ри стояла у окна, смотря на ночной город.
— Это что? — его голос прозвучал хрипло.
— Чай,— просто ответила она, не оборачиваясь. — Он успокаивает нервы и снимает спазмы. Виски только усилит головную боль через час. Это медицинский факт, а не сентиментальность.
Он хотел резко отказаться, вылить это «зелье слабости» в раковину. Но пульсирующая боль в висках была сильнее гордости. Медленно, словно делая что-то запретное, он взял теплую кружку в руки. Глина была шершавой, живой, непривычной после холодного стекла и металла. Он сделал глоток. Напиток был не сладким, с легкой горчинкой, но после него в горле разливалось странное, теплое облегчение.
— Вы нарушаете границы, — сказал он, но уже без прежней ярости. Просто констатация.
— Вы сказали, я должна учиться выживать. Забота о своем физическом состоянии — часть выживания. Я просто расширила периметр заботы, включив в него того, от кого сейчас завишу.
Он не нашелся, что ответить. Просто пил чай, смотря на ее спину. Она казалась такой хрупкой на фоне бескрайнего моря городских огней.
— Почему вы не сдаетесь?— неожиданно для себя спросил он. — Большинство на вашем месте уже бы рыдали в подушку или строили козни.
Со-Ри повернулась.Ее лицо было спокойным.
— Потому что я вижу не только «Черный квадрат», господин Мин. Я начинаю видеть эскизы под ним.
Он нахмурился.
— Что это значит?
— Картина Малевича — не первая на том холсте. Под слоями черной краски исследователи находят другие композиции, другие цвета. Чтобы создать свою абсолютную пустоту, ему пришлось сначала ее заполнить, а затем скрыть. Иногда мне кажется, что вы похожи на этот холст.
Он почувствовал, как что-то сжимается у него внутри. Она говорила на его языке — языке холодной аналитики, но прикасалась к тому, чего он никому не позволял касаться десятилетиями.
— Вы слишком далеко заходите в своих фантазиях,— отрезал он, ставя пустую кружку со стуком. — Ваша задача — научиться вести бизнес, а не копаться в чужих головах.
— А разве это не одно и то же?— парировала она. — Бизнес — это ведь не только цифры. Это люди. Их амбиции, страхи, слабости. Вы сами это прекрасно знаете и используете. Вы просто отрицаете, что у вас самих они тоже есть.
Он подошел к ней вплотную. Осталось всего несколько сантиметров. Он мог видеть мельчайшие детали ее лица: легкие веснушки у переносицы, темную глубину зрачков, в которых отражался он сам — искаженный и не такой уж всемогущий.
— Вы играете с огнем,Со-Ри.
— А вы прячетесь ото льда, который сами и создали, Юнги.
Они замерли, смотря друг другу в глаза. Воздух снова наэлектризовался, но на этот раз это было не поле битвы, а что-то иное. Напряженное, опасное, но живое. Впервые за много лет кто-то не боялся его. Не льстил. Не пытался манипулировать. Она просто… видела. И в этом было что-то невыносимо откровенное.
Первым отвернулся он.
— Завтра в шесть утра выезд. Мы летим в Чеджу на подписание контракта по курортному комплексу. Будет встреча с местными властями. Готовьтесь.
И он ушел в свою часть пентхауса, оставив ее одну с чашкой, городом и странным чувством, что невидимая стена между ними дала первую, почти незаметную трещину.
---
Поездка на Чеджу стала следующим испытанием. Для Юнги это была рутина — быстрый перелет, роскошный отель, еще одна победа. Для Со-Ри это был глоток свежего воздуха в буквальном смысле. Она почти не покидала стеклянных небоскребов Сеула, а здесь было море, вулканические скалы, запах сосен и соли.
Подписание прошло гладко. Юнги, как всегда, был безупречен и неумолим. Но после официальной части местный мэр, пожилой, улыбчивый мужчина, пригласил их на неформальный ужин в небольшую семейную рыбную ресторанку, известную только местным.
Юнги хотел отказаться — он ненавидел такие «теплые» посиделки. Но Со-Ри, к его удивлению, мягко вмешалась:
— Господин мэр, мы были бы очень признательны. Мой дед всегда говорил, что настоящий характер места и людей познается не в банкетных залах, а за скромным семейным столом.
Ее слова, сказанные с искренней теплотой и уважением, растрогали старика. Отказаться было бы уже оскорблением. Юнги скрипя сердце согласился.
Ресторанчик оказался крошечным, с пластиковыми столами, но морепродукты в нем были божественными. Мэр говорил о своем острове, о людях, о том, как боится, что большие корпорации вроде группы «Мин» превратят его родные места в безликий курорт для богатых. Со-Ри слушала, задавала умные вопросы о экологии, о сохранении культурного наследия. Юнги молчал, наблюдая за ней. Она говорила с мэром на равных, но без высокомерия, с участием. И он, жесткий, непоколебимый старик, начал оттаивать.
В какой-то момент мэр, немного выпив, хлопнул Юнги по плечу:
— Молодой человек, вам очень повезло с такой советницей. У нее не только умная голова, но и горячее сердце. Это редко сочетается в вашем мире. Берегите ее.
Юнги лишь вежливо кивнул, но фраза «берегите ее» отозвалась в нем странным эхом. Он никогда никого не «берег». Он использовал, направлял, иногда — выбрасывал за ненадобностью.
На обратном пути в отель они шли по пустынному ночному пляжу. Было ветрено, и Со-Ри куталась в легкий плащ.
— Вы сегодня сделали больше для нашего будущего здесь, чем все мои юристы и финансовые отчеты, — неожиданно сказал Юнги. Его голос почти терялся в шуме прибоя.
— Я ничего не делала.Я просто разговаривала.
— Именно. Вы разговаривали. Слушали. Вы показали им, что за корпоративным монстром могут стоять… люди. Это ценный актив.
— Люди— это не актив, Юнги. Это просто люди, — она остановилась, глядя на темные волны.
Он остановился рядом. Луна вышла из-за туч, серебря путь на воде. В ее свете профиль Со-Ри казался вырезанным из перламутра.
— Почему вы вернулись?— спросил он снова, возвращаясь к своему старому вопросу. — Из-за границы. Вы могли остаться, заниматься искусством, жить спокойной жизнью.
Она долго молчала.
— Потому что дедушка один. И потому что я наивно верила, что можно вести бизнес, не теряя человеческое лицо. Он сказал, что вы научите меня выживать. Но я, кажется, начинаю понимать, что он надеялся на обратное. Что, может быть, я научу вас… жить.
Его смех прозвучал резко и неуместно в ночной тишине.
— Жить? Я владею миром, Со-Ри. Что может быть больше этого?
Она повернулась к нему, и в ее глазах светилась та самая невыносимая, всепонимающая печаль.
— Владеть миром — это не значит жить в нем. Это все равно что владеть картиной, но никогда не чувствовать дрожи, которую испытывал художник, нанося мазки. Видеть краску, но не видеть страсти.
Он не нашел, что ответить. Потому что впервые в жизни его бесконечная погоня за новыми вершинами, новыми поглощениями показалась ему… пустой. Как тот черный квадрат. Величественный, но безжизненный.
— Завтра рано улетаем, — только и сказал он, поворачиваясь к отелю.
— Да,— тихо ответила она. — Я знаю.
Они шли обратно по песку, и между ними было всего полметра. Но Юнги впервые почувствовал, что это расстояние — не пространственное. Это расстояние между вселенной, где он был богом-одиночкой, и вселенной, где существовали ветер, запах моря, теплая кружка чая и чей-то тихий, понимающий голос. И эта вторая вселенная, пугающая своей неконтролируемостью, вдруг показалась ему бесконечно более живой.
А наутро, в самолете, он обнаружил, что в планшете, среди рабочих документов, кто-то оставил скачанную статью о технике «пентменто» в живописи — о том, как скрытые первоначальные эскизы проступают сквозь верхние слои краски с течением времени. Никакого пояснения не было. Но он понял.
И, глядя на спящую в кресле рядом Со-Ри, прижавшуюся лбом к холодному иллюминатору, Мин Юнги впервые за долгие годы позволил себе просто смотреть, не анализируя выгоду или риск. Просто смотреть. И чувствовать что-то, очень похожее на тот самый первый, еще неосознанный, трепет перед чем-то настоящим.
Продолжение следует...
С любовью, Кэтрин...
#Юнги #bts