Глава 2: Правила игры
Начало
Комната, которую отвели Со-Ри, была прекрасной тюрьмой. Минимализм в стиле хай-тек, панорамные окна с головокружительным видом на город, дорогая, но безличная мебель. Здесь не было ни одной лишней детали, ничего, что говорило бы о тепле или уюте. Это была гостиничная люкс-комната для важного, но временного гостя.
«Так он и видит меня, — подумала Со-Ри, — временной помехой на пути к его цели».
Она аккуратно разложила свои вещи. Их было немного. Книги по искусствоведению, блокноты с эскизами, несколько простых, но любимых вещей. Последней из чемодана она достала маленькую керамическую кружку ручной работы, глазурованную в нежных молочных тонах с трещинкой кракле. Подарок матери много лет назад. Со-Ри поставила ее на строгий стеклянный столик. Кружка выглядела чужеродно, уязвимо и бесконечно одиноко в этой холодной роскоши. Как и она сама.
Ровно в 13:00 она вышла из своей комнаты. Юнги уже ждал ее в гостиной. Он сменил костюм на другой, не менее безупречный, темно-серый. В руках у него был тонкий планшет.
— Пойдемте, — сказал он, не удостоив ее взглядом. — Вы опоздали на сорок секунд. В следующий раз это будет считаться серьезным нарушением.
Они спустились в лифте на несколько этажей ниже, в святая святых — операционный штаб группы «Мин». Офис Юнги был подобен командному центру звездолета: тихий гул компьютеров, огромные экраны с графиками и биржевыми сводками, сотрудники, передвигающиеся бесшумно и с сосредоточенными лицами. Все замерли на секунду, когда появился шеф с неизвестной девушкой, но немедленно вернулись к работе. Любопытство здесь было запретной роскошью.
В стеклянном конференц-зале заседали человек десять. Самые доверенные лица Юнги. В атмосфере висело напряжение. Юнги занял свое место во главе стола и жестом указал Со-Ри на стул у стены, в стороне от основного действа.
Сидеть. Молчать. Наблюдать.
Совещание было посвящено поглощению небольшой, но перспективной логистической компании. Цифры, графики, анализ рисков. Юнги вел его с ледяной, хирургической точностью. Он рассекал слабые аргументы, задавал вопросы, на которые, казалось, не знал ответов сам, но которые заставляли подчиненных рыться в бумагах и потеть. Он был богом в этом своем мире из стекла и стали. И абсолютно бездушным.
Со-Ри наблюдала. Сначала она видела только жесткость. Но постепенно, как набросок карандашом, проступали иные детали. Он слушал не просто слова, а интонации. Видел не только цифры в отчете, но и дрожь в руке того, кто его представлял. Его решения казались безжалостными, но они всегда были стратегически безупречны. Он не рубил с плеча — он проводил точечные удары скальпелем. Это была своя собственная, пугающая эстетика.
— Итог: мы предлагаем цену на тридцать процентов ниже рыночной. Давление через долги мажоритарного акционера. Если откажутся — запускаем слухи о проблемах с экологической лицензией. Через две недели они сами приползут с согласием. — Заключение Юнги повисло в воздухе. Все кивали.
Со-Ри не смогла сдержаться. Тихий, но четкий вздох вырвался у нее. Он был практически неслышным, но Юнги, как хищник, уловил малейший шорох. Его взгляд, острый и холодный, мгновенно нашел ее.
— У вас есть комментарий, мисс Чан? — спросил он, и в зале стало так тихо, что можно было услышать, как гудит люминесцентная лампа.
Все головы повернулись к ней. Она почувствовала, как кровь приливает к щекам, но заставила себя встретить его взгляд.
— Нет комментария. Просто… вопрос к самой себе... Это всегда так… болезненно?
— Болезненно? — он приподнял бровь, и в его глазах мелькнуло что-то вроде презрительного интереса.
— Для них, — она слегка кивнула в сторону, как будто туда, где были воображаемые владельцы той логистической фирмы. — Вы же не просто покупаете компанию. Вы уничтожаете чью-то жизнь, мечту, которую они строили годами. Ради процентов в квартальном отчете.
В зале кто-то сдержанно кашлянул. Юнги медленно поднялся и сделал несколько шагов в ее сторону. Его фигура заслонила свет от окна.
— Мечты, мисс Чан, — произнес он с ледяной отточенностью, — это роскошь для тех, кто может себе их позволить. А позволить может только победитель. То, что вы называете «болью», — это естественный отбор в мире бизнеса. Они были слабы. Они проиграли. Сентиментальность — это жир, который замедляет движение. И первое, что я выжгу из вас, — это именно она.
Он отвернулся от нее, к столу, давая понять, что дискуссия окончена.
— План утверждаю. Приступайте.
Когда совещание закончилось, и все разошлись, Юнги остался в зале, уставившись на мерцающий экран. Со-Ри тоже не двигалась с места.
— Почему вы все это делаете? — наконец спросила она, уже не боясь нарушить правило «молчать». — У вас уже больше денег и власти, чем можно представить. Зачем еще одна маленькая компания? Чтобы доказать что? Себе? Памяти отца?
Юнги резко обернулся. В его глазах вспыхнула настоящая, неконтролируемая ярость. В три шага он очутился перед ней, наклонился так близко, что она почувствовала исходящий от него холод.
— Вы думаете, у вас есть право копаться в моих мотивах? — его голос был опасным шепотом. — Вы здесь по прихоти вашего деда, чтобы выжить. Так выживайте. А не играйте в психоаналитиков. Еще одно подобное замечание на моей территории, и я отправлю вас обратно к дедушке в тот же день. И он проиграет. Понимаете? Вы — его последняя слабость. И я научу вас быть оружием. Хотите вы этого или нет.
Он выпрямился, отойдя, словно от чего-то заразного.
— Вечером у меня ужин с японскими инвесторами. Вы будете присутствовать. Дресс-код — деловой. Говорить будете только тогда, когда я обращусь к вам. А сейчас идите. Вы мне мешаете.
Со-Ри вышла, стараясь держать спину прямо. В лифте она прислонилась к стене и закрыла глаза.
— Он ненавидит меня. Или ненавидит то, что я представляю — эту самую «слабость»». Но в его ярости она увидела не просто злость. Она увидела боль. Глубокую, старую, тщательно законсервированную, как тот первый мороз. И это открытие пугало ее больше, чем его холодность.
---
Вечером она надела простое черное платье, собрав волосы в гладкий узел. Выглядела она старше и серьезнее своих лет. Юнги, оценивающе взглянув на нее, лишь кивнул — знак одобрения, но без слов.
Ужин проходил в изысканном ресторане на вершине небоскреба. Разговор шел на японском, и Со-Ри, к удивлению Юнги, бегло отвечала на вопросы о японском искусстве периода Эдо, когда разговор коснулся инвестиций в культурные проекты. Она говорила тихо, но уверенно, приводя точные факты. Это произвело впечатление на пожилого японского инвестора, ценителя гравюр.
Когда они остались одни, Юнги, наливая себе минеральную воду, не глядя на нее, произнес:
— Ваши знания об искусстве не так бесполезны, как я предполагал.
— Это не знания, господин Мин. Это любовь, — поправила она его, глядя на огни города. — А любовь к чему-либо всегда дает больше, чем просто практическую пользу. Она дает понимание.
— Понимание чего? — его тон был насмешливым.
— Людей. Эпох. Себя. Например, глядя на вас, я понимаю, что вы похожи на картину в стиле супрематизма Малевича. «Черный квадрат». Мощно, безапелляционно, но если смотреть слишком долго и без понимания контекста — просто пустота.
Он замер с бокалом в руке. Никто, никто не позволял себе говорить с ним так. Его первой реакцией была ярость. Но в ее словах не было вызова или желания уколоть. Была констатация. Печальная и отстраненная, как диагноз.
— Вы слишком много себе позволяете, Со-Ри, — сказал он тихо.
— Вы сказали, я должна учиться. Я учусь. Анализирую главный актив, который должен стать моим учебным пособием, — вас. И пока я вижу только обложку. Очень дорогую, очень сложную. Но пустую внутри.
Она поднялась.
— Если позволите, я пойду. У меня болит голова от сегодняшних… уроков естественного отбора.
Он не стал ее останавливать. Он смотрел, как она уходит, ее стройная фигура растворяется в полумраке ресторана. Его пальцы сжали бокал так сильно, что костяшки побелели. «Пустота». Это слово жгло изнутри.
Вернувшись в пентхаус поздно ночью, он увидел свет из-под двери ее комнаты. И на кухне, на столешнице из черного гранита, стояла та самая нелепая керамическая кружка. Рядом с ней — стеклянный графин с водой. И маленькая записка, написанная аккуратным почерком:
— При мигрени, которая часто бывает от напряжения, холодная вода помогает лучше, чем кофе. С.Р.
Он стоял и смотрел на эту кружку. На эту вопиющую, беззащитную человечность, вторгшуюся в его стерильное пространство. И впервые за много лет Мин Юнги, непобедимый архитектор империи, почувствовал нечто странное и забытое — растерянность. Она не боролась с ним его же оружием. Она просто… существовала рядом. И своим существованием ставила под сомнение все законы его вселенной.
Он не притронулся ни к воде, ни к кружке. Просто погасил свет и ушел в свою спальню. Но образ этой треснувшей глазури на фоне идеального гранита преследовал его до самого утра.
Урок продолжался. Но учитель начал сомневаться в собственном учебнике.
Продолжение следует...
С любовью, Кэтрин...
#Юнги #bts