Дарья Десса. Авторские рассказы
Шутка военкома
Борис был мастер спорта по лыжным гонкам. Самый настоящий, со значком и удостоверением, которое он носил в паспорте, словно величайшую драгоценность, оберегая от влаги и случайных сгибов. Его родной северный городок, затерянный среди таежных лесов и озер, был идеальным местом для рождения чемпиона. Снег здесь лежал по полгода, а иногда и дольше, превращая лыжи из спортивного инвентаря в неотъемлемую часть жизни, в способ передвижения, в философию.
Борис вырос на этом снегу, вдыхая морозный воздух, пахнущий хвоей и озоном. Он помнил, как отец, сам бывший перворазрядник, впервые поставил его на деревянные лыжи «Карелия», а потом, уже в юности, он перешел на легкие, алые «Fischer», которые казались ему крыльями.
Парень участвовал в соревнованиях, отстаивая честь своего маленького, но гордого городка, который на спортивных картах страны был отмечен лишь благодаря его успехам. Он даже стал однажды чемпионом области – правда, в командном зачете, но это не умаляло его заслуг. В его тумбочке, рядом с аккуратно сложенным спортивным трико, хранились медали, грамоты и пожелтевшие вырезки из газеты «Лыжный мир». Его фамилия упоминалась там мелким, но полужирным шрифтом, и Борис перечитывал эти строки, словно мантру, укрепляя свою веру в собственное предназначение. Он верил, что его стезя – это путь к славе, пьедесталам и, наконец, олимпийским вершинам.
Борис был уверен в себе. Абсолютно. Эта уверенность выковалась километрами тяжелых тренировок, морозом, который обжигал легкие, и болью в мышцах, которую спортсмен научился игнорировать. Он видел свою жизнь как стремительную лыжню, уходящую вдаль, к сияющим огням больших стадионов. Лыжник мысленно уже стоял на старте где-нибудь в Раубичах или на знаменитой трассе в Кавголово, под аплодисменты тысяч болельщиков, а не в кирзовых сапогах где-то на плацу, выполняя бессмысленные команды. Его будущее было четко расписано: спортивный клуб ЦСКА, профессиональная карьера, а потом, возможно, тренерская работа.
Но едва ему исполнилось восемнадцать, как в дверь постучала судьба в лице почтальона тети Маши. Она, женщина с вечно красным от холода носом, протянула ему листок с гербовой печатью. Это была повестка из военкомата. Борис прочел бумагу, усмехнулся и мысленно похвалил Родину: «Прозорливо! Учуяли, где настоящие кадры! Не успел совершеннолетие отметить, а уже зовут в армейскую элиту!» Новобранец был уверен, что его спортивные достижения – это броня, которая защитит его от скучной, серой армейской рутины.
На призывной комиссии царила обычная суета: шорох бумаг, переговоры взволнованных парней, строгие равнодушные лица военных. Когда очередь после прохождения медосмотра дошла до Бориса, он вошел в кабинет военкома с осанкой чемпиона, готового принять заслуженную награду. Полковник, матерый служака с уставшими глазами, лениво спросил, не поднимая головы от бумаг:
– Ну, Никифоров… Мастер спорта, говоришь? Где бы хотел служить? Может, есть какие пожелания? Учитываем, если разумно.
Борис выпрямился, заглянув в будущее, где его уже ждала лыжня ЦСКА, где он будет тренироваться с лучшими.
– Товарищ полковник, – начал он с легкой снисходительностью, – можете не стараться с казармами и плацами. Я там появляться не буду. Два года стану отстаивать честь своей части на лыжне. Принесу вам медали, как на гражданке. Моя специализация – лыжные гонки, длинные дистанции. Думаю, ЦСКА будет самым логичным решением.
Полковник медленно поднял на него глаза. В уголке его губ заплясала едва заметная, хитрая искорка. Он прищурился, словно оценивая не спортсмена, а просто самоуверенного юнца.
– Очень уверен? – переспросил мягко, даже задумчиво, отложив ручку.
– В чём?
– В том, что армия будет подстраиваться под твои спортивные планы.
– Абсолютно, – хмыкнул Борис, представляя, как полковник сейчас засуетится, чтобы пристроить такого ценного кадра в армейский спортивный клуб. В голове у парня давно созрела и укрепилась железобетонная мысль: армии нужен не рядовой Никифоров, который будет ползать по грязи на полосе препятствий, бегать кроссы в полной выкладке и мучиться с разборкой-сборкой «Калашникова». Нет! Армии остро необходим спортсмен-лыжник экстра-класса. Он уже видел себя в алой майке с аббревиатурой клуба, летящим по трассе, а потом с гордостью докладывающим командованию клуба об очередной победе.
Только зря Борис так раззадорил военкома своим юношеским самомнением. Судьба, а точнее, некий шутник в погонах, распорядилась иначе. Возможно, полковник решил преподать урок, а может, просто сработала бюрократическая машина, которой было всё равно, мастер ты спорта или нет.
Через месяц, стоя на перроне вокзала в составе такого же ошарашенного призыва, Борис услышал долгожданную команду:
– По вагонам! Направление – город Ашхабад, Туркменская ССР.
Сначала он подумал, что ослышался. Ашхабад? На слуху – тепло, ковры, дыни. «Наверное, пересадка, – успокоил себя, лихорадочно ища логику. – Оттуда сразу в горы, на лыжную базу. Логично! В горах-то снег есть!» Цеплялся за эту мысль, как за спасательный круг, пока поезд, набирая ход, уносил его все дальше от родного севера, от запаха снега и сосен.
Поездка была долгой и мучительной. С каждым днем становилось всё жарче. За окном исчезали привычные березовые рощи и ельники, уступая место степям, а потом и вовсе полупустынным пейзажам. Когда они прибыли в Ашхабад, Бориса оглушил не только шум вокзала, но и нестерпимый, густой, как кисель, жар. Воздух был тяжелым, пахнущим пылью, раскаленным асфальтом и какими-то незнакомыми, пряными восточными специями. Это был другой мир, чужой и враждебный его северной душе.
Логика закончилась, когда грузовик, вывозивший новобранцев из Ашхабада, миновал последние глинобитные домики и покатил по раскаленной, как сковорода, степи. Воздух дрожал от зноя, пейзаж состоял из песка, редких колючек и далеких, миражных силуэтов гор. Через несколько часов тряски, когда Борис уже чувствовал, как его тело обезвоживается, они прибыли в пункт назначения – воинскую часть, затерянную так глубоко в песках, что, казалось, даже дикие верблюды сюда забредали по ошибке. Это был учебный полигон, где готовили специалистов по связи и саперному делу.
Первый же взгляд на местность выбил из Бориса остатки иллюзий. Снег. Тот самый, без которого он, как рыба без воды, не мыслил своего существования, здесь видели, по словам старослужащих, только на вершинах далекого хребта Копетдаг, синевшего на горизонте. Да и то – раз в несколько лет, да и то в бинокль.
Казарма стояла посреди выжженной равнины. Плац раскалялся так, что на нем можно было поджарить яичницу. Вместо лыж и палок Борису выдали лопату и показали на бескрайний песчаный полигон.
– Вот твоя трасса, чемпион, – усмехнулся старшина, сухощавый и загорелый, как финик, с лицом, выдубленным солнцем и ветром. Это был старшина Рахимов, местный, для которого пустыня была родным домом. – Будешь отстаивать честь части. На рытье окопов. На скорость. На качество. Командные соревнования – ежевечернее мытье казарменного пола. Кроссы – по пескам, в противогазе. Преодоление водной преграды – когда в умывальнике воду включат.
Борис стоял, бессильно сжимая черенок лопаты, и с тоской смотрел на синеющие вдалеке горы. Его алые лыжи, мази, комбинезон, пахнущий свежим снегом, остались дома, в суровом северном краю. Здесь же его «спортивным инвентарем» стали кирка, лопата и бесконечная вереница кустов верблюжьей колючки, которые надо было выкорчевывать.
Первые дни стали адом. Солнце палило нещадно, превращая каждый вдох в глоток раскалённого воздуха. Песчаные бури забивались в самые неприятные места, скрипели на зубах, проникали под одежду. О снеге и прохладе снились истовые, почти плаксивые сны. Борис, привыкший к нагрузкам, впервые почувствовал, что тело отказывается подчиняться. Он падал от теплового удара, его кожа облезала, а гордость таяла быстрее, чем снежинка на раскаленном песке. Он написал матери письмо, где с трудом смог сдержать слезы, описывая, как скучает по холоду.
Но Борис был не только мастером спорта, а еще упрямым северным парнем. И если уж не мог побеждать на лыжне, то решил выдержать здесь. Вспомнил слова своего тренера: «Лыжная гонка – это не только ноги и руки. Это голова. Способность терпеть, когда кажется, что сил больше нет».
Новобранец стал применять лыжные принципы к армейским будням. Длинная дистанция? Отлично, к ним привык. Рытье траншеи – та же гонка на выносливость, только с лопатой вместо палок. Разработал дыхание, рассчитал силы, стал экономить движения, превращая монотонный труд в медитативный, ритмичный процесс. Вспомнил технику «дабл-полинга» – одновременного отталкивания двумя палками – и переложил этот ритм на работу лопатой: размах, вдох, удар, выдох. Вскоре его окопы были самыми глубокими и ровными, а на кроссах по барханам он приходил первым, оставляя позади даже местных, казалось, рожденных в песках ребят. Его товарищи, рядовые Петров и Сидорчук, сначала посмеивались, а потом стали спрашивать совета.
– Никифоров, как ты дышишь? – спрашивал Петров, задыхаясь после очередного забега в противогазе.
– Как на финише полтинника, – отвечал Борис, – ровно и глубоко. И главное – не думай о песке. Думай о снеге.
Старшина Рахимов, наблюдая за ним, качал головой, но уже без прежней насмешки:
– Никифоров, да ты же не лыжник, ты – боевой песчаный крот! Мастер спорта по окапыванию!
Смеялась вся рота. Улыбался, в конце концов, и сам Борис. Его спортивная злость трансформировалась в солдатское упорство и, что самое главное, в чувство юмора. Он научился находить воду там, где её, казалось, не было, ориентироваться в степи по звездам (почти как по лыжне, только вместо вешек – созвездия) и даже организовал «лыжную эстафету» на плацу.
Это произошло во время одного из субботников. Вместо лыж использовали две большие щетки для мытья пола, а для скольжения по цементному полу казармы рассыпали немного песка. Борис, стоя на щетках, отталкивался швабрами, имитируя лыжный ход. Это было нелепо, шумно, но невероятно весело. Вся рота, включая старшину, который сначала хотел наказать их за бардак, стояла и хохотала. Это стало их маленькой традицией, забавным способом сохранить связь с прошлым и посмеяться над трудностями настоящего.
К концу службы о том, что Борис когда-то был лыжником, напоминал только загорелый, как орех, мастер спорта по копанию, который мог за десять минут вырыть укрытие на двоих и пробежать десять километров по знойной степи с полной выкладкой, напевая про себя любимый марш. Он стал ефрейтором, получил благодарность от командира части за образцовую службу и даже научился ценить красоту пустыни – её безмолвие, звездное небо и суровую природу.
Два года спустя Борис вышел на перрон железнодорожной станции своего городка, держа в руках не лыжи, а сумку с дембельским альбомом внутри. Он оглянулся на юг, где за тысячи километров осталась выжженная солнцем степь, ставшая ему за время службы близкой и понятной, и улыбнулся. Он не звезда ЦСКА. Но зато теперь – мастер другой, не менее сложной гонки – армейской службы, где финишная ленточка – просто билет домой. И это было его самой неожиданной и по-своему веселой победой.
Теперь, стоя на перроне, Борис глубоко вдыхал морозный, чистый воздух, и этот запах показался ему самым драгоценным ароматом в мире. Он вернулся домой, где после слёз и объятий, раздачи подарков и встречи с друзьями сходил в сарай, достал свои алые лыжи, но вместо того, чтобы сразу бежать на трассу, вернулся домой, открыл свой дембельский альбом. На первой странице была фотография: он, ефрейтор Никифоров, стоит на плацу в Туркменистане, с лопатой на плече, а на заднем плане – его товарищи, смеющиеся и загорелые. Подпись: «Мастер спорта по окапыванию. Чемпион Туркменской ССР по лыжной эстафете на щетках».
Он понял, что удостоверение мастера спорта, которое он носил в паспорте, было лишь бумажкой. Настоящий мастер спорта – это тот, кто может победить в любых условиях, даже там, где нет снега. И это достижение в песках было для него дороже всех медалей. Он улыбнулся, закрыл альбом и, наконец, вышел на лыжню. Бежал легко и свободно, и каждый толчок палкой был наполнен силой, которую он приобрел под палящим солнцем южной республики.
Борис был готов к новым гонкам, но теперь он знал, что главная трасса – это жизнь, и она может завести куда угодно, даже в самую жаркую пустыню.