В 2019 году я поступил в университет в Киото по обмену. Искал недорогое жилье и нашел объявление о сдаче комнаты в старом деревянном доме в районе Фусими. Цена была подозрительно низкой. Хозяйка, пожилая японка с лицом, испещренным морщинами, как древняя карта, предупредила: «Комната небольшая, но тихая. Только одно правило: не смотри в зеркало после трех ночи. Особенно в 3:33».
Я усмехнулся про себя, решив, что это местное суеверие. Комната действительно была маленькой, с бумажными ширмами сёдзи, татами на полу и одним большим, старинным зеркалом в резной деревянной раме, стоящим в углу. Зеркало было тяжелым, с темными разводами под стеклом, будто его пытались почистить, но безуспешно. В нем отражалось все с легкой дымкой, словно смотрю сквозь толщу воды.
Первые недели все было спокойно. Я привыкал к новому городу, учебе. Но однажды, проснувшись от странного чувства тревоги, я взглянул на электронные часы: 3:33. Почти машинально я повернул голову к зеркалу.
И увидел себя. Свое отражение. Оно копировало мои движения с идеальной синхронностью. Я поднял руку – оно подняло руку. Я нахмурился – оно нахмурилось. Все, как обычно. Я уже хотел отвернуться, когда заметил деталь: мое отражение было... чуть более бледным. И уголки его губ были подняты в едва уловимой улыбке, которой на моем лице не было. Я замер. Отражение тоже замерло. Но его глаза – его глаза не моргали.
Сердце заколотилось. Я резко встал с футона. Отражение повторило движение. Я сделал шаг к зеркалу – оно шагнуло навстречу. Расстояние между нами сокращалось. Я видел каждую деталь своего лица в этом тусклом стекле, но это было не совсем мое лицо. Взгляд был пустым и в то же время невыносимо тяжелым, полным древней тоски.
Я остановился в метре от поверхности. Отражение остановилось. Мы смотрели друг на друга. И тогда, в тишине комнаты, нарушаемой только бешеным стуком моего сердца, я услышал шепот. Он исходил не из комнаты, а будто из глубины зеркала, тонкий, как паутина:
«...Смотри...»
В этот миг мое отражение перестало повторять за мной.
Оно осталось стоять, с той же застывшей полуулыбкой. А я, не в силах сдержать дрожь, отшатнулся назад.
Отражение не двинулось с места. Оно просто смотрело на меня из своего мира. Потом медленно, очень медленно, подняло руку и прижало палец к своим губам в жесте «тише». А затем повернулось и, спиной ко мне, стало удаляться в глубь зеркального пространства, которое теперь казалось не отражением комнаты, а темным коридором, пока не растворилось во тьме. Зеркало вновь стало просто мутным стеклом, отражающим мое перекошенное ужасом лицо.
С той ночи кошмар начался. Каждый раз в 3:33 я просыпался с ощущением, что за мной наблюдают. Зеркало становилось порталом. Девушка – я стал понимать, что это девушка, хотя черты были искажены и напоминали мои – появлялась в нем. Сначала она лишь повторяла мои движения, но с каждым разом период синхронности становился короче. Потом она начала отставать на секунду, создавая жуткое эхо моих жестов. Однажды она помахала мне рукой первой.
Я покрыл зеркало простыней. В 3:33 из-под ткани послышался тихий смех, а на белом полотне проступили влажные отпечатки ладоней, будто кто-то изнутри упирался в стекло, пытаясь выйти.
Я решил исследовать историю дома. Местный библиотекарь, к которому я обратился с осторожными расспросами, стал мрачен. Он рассказал, что в этом доме в послевоенные годы жила семья. Дочь, Мидори, была необычайно красива, но страдала редкой болезнью – светобоязнью и агорафобией. Она жила в той самой комнате, выходя лишь по ночам, и целыми днями смотрела в свое единственное зеркало, единственное «окно» в мир. Однажды родители нашли ее бездыханной перед этим зеркалом. Причина смерти так и не была установлена. Говорили, ее душа привязалась к отражению, которое стало ее единственной реальностью. После этого в доме начали происходить исчезновения. Особенно тех, кто смотрел в зеркало в «час бездны» – в 3:33, когда граница между мирами истончается.
Я вернулся в комнату, обливаясь холодным потом. Следующей ночью я не спал. В 3:33 зеркало затянуло, как пленкой маслянистого тумана. Девушка-отражение появилась сразу. Она не повторяла моих движений. Она стояла и смотрела. Потом подняла руку и постучала костяшками пальцев по стеклу изнутри. Туки-туки-тук.
Звук был настоящим, физическим, наполняющим комнату.
Она постучала снова, настойчивее. Потом ударила ладонью. *Бам*. Зеркало задрожало в раме. *БАМ*. В стекле появилась тонкая трещина. Из трещины пополз черный, густой как смоль туман, пахнущий влажной землей и старыми костями.
Я бросился к двери, но она не открывалась, будто заперта извне. За спиной раздался звук лопающегося стекла – не громкий звон, а глухой хлюпающий звук, будто рвется ткань реальности. Я обернулся.
Зеркала больше не было. Был черный проем. И из него, двигаясь рывками, как марионетка, которую только учат ходить, вышла Она. Это уже не было отражением. Это была девушка в истрепанном кимоно цвета увядшей листвы, с длинными черными волосами, скрывающими лицо. Ее кожа была фарфорово-белой, почти светящейся в темноте. Она подняла голову.
Под волосами не было лица. Только гладкая, безглазая, безносая, безротая кожа.
Но я *чувствовал* ее взгляд. Он пронизывал насквозь.
Она сделала шаг ко мне. Я отпрянул к окну, но оно было заколочено изнутри старыми досками, которых раньше не было. Шепот заполнил комнату, исходя отовсюду: «Мне нужно лицо. Мне нужно твое лицо. Ты смотрел. Ты пригласил. Дай мне свое отражение. Дай мне себя».
Она приблизилась, ее длинные пальцы с ногтями синего цвета, как у утопленника, потянулись к моему лицу. Я зажмурился, чувствуя леденящий холод, исходящий от нее.
И вдруг – крик петуха за окном. Первый луч рассвета, слабый, серый, пробился сквозь щель в ставнях.
Я открыл глаза. Комната была пуста. Зеркало стояло на месте, целое, но теперь абсолютно черное, как кусок обсидиана. Простыня лежала на полу. Я был жив.
С тех пор зеркало черное. Оно не отражает ничего. Но я не могу его выбросить. Потому что я понял кое-что.
На следующее утро после той ночи, глядя в обычное зеркало в ванной, я заметил странность. Когда я улыбаюсь, мое отражение делает это на секунду позже. Когда я плачу, слезы на его щеках появляются лишь тогда, когда я уже вытираю свои. А иногда, краем глаза, я ловлю его взгляд – тяжелый, полный древней тоски и голода. Оно наблюдает за мной из-за стекла. Ждет.
Оно ждет следующей ночи. Потому что сделка не завершена. Она взяла не все. Она взяла лишь часть – синхронность, мгновенность моего отражения. Остальное – пока мое. Но каждый раз, когда часы показывают 3:33, даже днем, я чувствую, как черное зеркало в комнате излучает тихий холод. И я знаю, что Она там. Смотрит на меня своим безликим «лицом». И ждет, когда граница окончательно истончится.
Она хочет не просто моего отражения. Она хочет поменяться местами. Чтобы я стал призраком в зеркале, вечно повторяющим движения того, кто смотрит с той стороны. А она – выйдет в мой мир. Окончательно.
И самое ужасное – я начинаю забывать, как выгляжу *на самом деле*. Я все чаще смотрю в зеркала, пытаясь поймать свое истинное лицо. И с каждым разом отражение все больше похоже на ту девушку – бледное, с грустными глазами и той самой, едва уловимой, чужой улыбкой.
Она уже здесь. Она – это я. И 3:33 приближается снова. Навсегда.