«Какие долги? Это же по дружбе», — говорит Женя, и у Светы холодеет в груди. Десять лет. Десять лет она переводила деньги по первому звонку. А теперь, когда маме нужна операция, лучшая подруга смотрит на неё как на мошенницу.
У Светы телефон лежит на кухонном столе, как будто обычная вещь. Но он вибрирует так часто, что кажется живым.
Сообщение от Жени приходит без приветствия:
— Свет, выручай. Мне до завтра. Три тысячи. Я тебе в пятницу красивенько скину.
Света читает и уже знает продолжение. Вторая реплика почти всегда одинаковая, только слова местами меняются.
— Ну ты же понимаешь, у меня опять история. Я сейчас не вывожу.
Она и правда понимает. За десять лет у Жени этих «историй» накопилось больше, чем у иных — отпускных фотографий. И все разные, но смысл один: дай.
Света даже не злится. У неё появляется то самое привычное, чуть виноватое чувство: «А вдруг и правда человеку плохо?» И ещё другое, противное: «А вдруг она без меня не справится?» Свете стыдно за второе, но оно тоже есть.
Она набирает:
— На что в этот раз?
Женя отвечает моментально, будто сидит с телефоном в руке и ждёт, когда Света «созреет».
— Да всё сразу. Ты только не начинай, ладно? Ребёнку в школу, коммуналка, и ещё эти звонят. Я не железная. Ты же у нас нормальная.
«Нормальная». Это у Жени слово особое. Им она как будто гладит по голове и одновременно ставит табличку: «Ответственная — значит, обязанная».
Света переводит. Три тысячи. Как всегда, быстро, даже не успев подумать. И сразу облегчение — как будто это не деньги ушли, а тревога.
Через минуту Женя присылает голосовое:
— Светик, ты золото. Я тебе говорю, если б не ты, я бы уже давно, честно, по миру пошла. В пятницу клянусь, верну. Не, даже раньше. Я тебе прямо завтра начну скидывать, хорошо?
Света улыбается. Не от радости — от какой-то усталой привычки.
Она не отвечает. Она уже моет посуду, хотя раковина и так пустая. Просто руки должны быть заняты, иначе голова начнёт задавать вопросы, которые Света не любит.
Они познакомились на первом курсе. Света тогда приехала из области — с аккуратной косой и тетрадями, подписанными ровным почерком. Женя появилась в аудитории шумно: куртка нараспашку, шарф где-то на локте, глаза большие, будто она всё время чему-то удивляется.
— Ты местная? А я вообще не понимаю, где тут что. Слушай, можно я рядом сяду? А то я потеряюсь в этой жизни, — сказала Женя и села, не дожидаясь ответа.
Свете стало смешно. И тепло. Ей нравилось, когда кто-то говорит прямо и быстро. С Женей рядом будто всё оживало.
Они стали «лучшими». Не потому что клялись в дружбе — просто так получилось: вместе на пары, вместе на зачёты, вместе после занятий. Женя рассказывала про свою маму, которая «всё знает лучше всех», про парня, который «вроде нормальный, но с сюрпризами». Света рассказывала меньше. Но Женя и не требовала. Она сама заполняла паузы, словно боялась тишины.
Первые деньги Женя заняла уже на втором курсе.
— Свет, я влетела. Мне до понедельника. Пятьсот рублей. Не смейся, мне реально надо.
Света дала. Пятьсот — не деньги. И Женя вернула. Даже с гордостью:
— Видишь, я человек слова. Мне главное перехватить, а дальше я выкручиваюсь. Я вообще как кошка — всегда на лапы падаю.
Потом суммы выросли. Потом «до понедельника» превратилось в «до зарплаты». Потом «я верну» превратилось в «я не помню». Незаметно, не сразу. Как лишний вес: одна конфета, потом ещё, и вроде всё нормально — пока не пытаешься застегнуть старые джинсы.
Только Света думала не про джинсы. Она думала: «Дружба».
У Жени то муж уходит, то возвращается, то «всё сложно». Потом появляется ребёнок. Потом ремонт. Потом «неожиданно выросли цены». Потом «меня на работе поджали». Потом «у мамы давление», потом «у ребёнка кружки», потом «я вообще одна, ты не представляешь».
Женя умела говорить так, что Света чувствовала себя участником спасательной операции.
— Свет, ты только не пугайся. Мне надо срочно. Я тебе верну, но сейчас вопрос принципа. Меня тут выставляют дурой.
— Женя, у меня тоже не безлимит.
— Да знаю я. Но ты же понимаешь, я не чужая. Мы с тобой сто лет. Я же не прошу на шубу. Я прошу, чтобы не утонуть.
Света переводила.
Потом Света начала ловить себя на странном. Женя звонила не просто «поболтать». Звонок начинался с разговоров, а заканчивался цифрой. И Света будто заранее ждала эту цифру — как финальный аккорд.
— Свет, ты как?
— Нормально.
— А мама?
— Тоже нормально.
— Слушай, я сейчас скажу и сразу сама себя убью. Но можно…
И вот оно. «Можно».
Света иногда пыталась отшутиться:
— Женя, ты меня в банк устроила или в подруги?
— Ой, давай без трагедий. Ты у нас разумная женщина. И вообще, деньги приходят и уходят, а люди остаются.
Света очень хотела, чтобы люди правда оставались.
Ей было неловко записывать. Она пару раз пыталась.
Один раз открыла заметки в телефоне, написала: «Женя — 7000, 12.03». Потом посмотрела на эту строчку и почувствовала себя мелочной. Как будто она не поддерживает подругу, а ведёт бухгалтерию.
Она удалила.
Женя в разговорах бросала фразы вроде:
— Ты же не из тех, кто копейки считает.
И Света внутренне радовалась, что «не из тех». Хотя где-то глубоко сидело другое: «А может, надо быть из тех?»
Общие подруги тоже подливали масла.
— Свет, ну у тебя характер такой. Ты всех тянешь. Ты надёжная, — говорила Люба, которая любила умные слова и всегда произносила «энергия» вместо «характер».
— Надёжная, — повторяла Света и не понимала, почему это звучит как «удобная».
Потом у Светы случился момент, когда стало «не до Жени».
Маме нужно было срочно лечиться. Не завтра, не когда-нибудь — сейчас. Врач сказал простыми словами: тянуть нельзя. Света кивала, задавала вопросы, вышла в коридор и сразу начала считать в голове.
У неё были накопления, но часть уже ушла на другие расходы, часть лежала «на чёрный день». И вот он, чёрный день, — пришёл, не спрашивая разрешения.
Света села рядом с мамой:
— Мам, всё нормально. Разберёмся.
— Ты только не влезай в долги, — сказала мама. — Я прожила, как прожила. Ты не обязана.
Света в этот момент почти разозлилась. Не на маму — на саму жизнь, которая так устроена: чем спокойнее живёшь, тем неожиданнее она умеет ударить.
Дома Света открыла приложение банка и посмотрела на цифры. Попыталась не паниковать. Потом закрыла. Потом открыла снова — как будто цифры могли измениться от взгляда.
Ей не хватало. Не катастрофа, но ощутимо.
И почему-то первой мыслью стало: «Женя».
Не потому что Света считала Женю банком. А потому что в голове у Светы это всё ещё было «наше»: она помогала — теперь можно попросить.
Света долго формулировала сообщение. Она не написала «верни долги». Она написала мягко, как привыкла:
— Жень, привет. Мне очень нужно. Маме назначили лечение, надо оплатить в ближайшее время. Можешь вернуть хоть часть того, что я тебе переводила? Любую сумму, сколько сможешь.
Женя прочитала, но не ответила минут десять. Для неё это было долго.
Потом пришло:
— Свет, ты серьёзно сейчас?
Света не поняла, что не так.
— Да. Я же не просто так прошу.
И Женя позвонила. Голос у неё был сначала тихий, даже ласковый. Такой, как у человека, который собирается сказать неприятное, но хочет выглядеть хорошим.
— Свет, давай по-честному. Ты сейчас решила меня добить?
— Женя, ты о чём?
— О деньгах. Ты мне помогала. По дружбе. Я тебе за это благодарна. Но это не долги.
Света молчала. Она ждала, что Женя продолжит: «Конечно, я верну». Но Женя продолжила другое:
— Ты же сама всегда говорила: «Да ладно, потом». И вообще, я не помню, чтобы мы это как долг оформляли.
Света сглотнула и попыталась говорить спокойно:
— Женя, я переводила тебе деньги. Регулярно. Ты каждый раз говорила, что вернёшь.
— Свет, это слова. У меня жизнь такая, понимаешь? Я не робот. Я говорю, чтобы не напрягать. А ты начинаешь считать, как будто я тебе чужая. Ты сейчас реально меряешь дружбу переводами?
Свете хотелось закричать «да». Но она не закричала.
— Я прошу не дружбу вернуть. Я прошу деньги. Мне надо сейчас.
— А мне надо всегда, — сказала Женя, и в голосе появился металл. — И что? Давай я тоже начну всем предъявлять. У тебя мама, а у меня ребёнок. У тебя лечение, а у меня жизнь.
Света неожиданно спокойно спросила:
— Ты вернёшь хоть что-то?
Женя хмыкнула:
— Свет, ты меня удивляешь. Ты стала какая-то… не знаю. Жёсткая.
— Ответь просто.
— Не знаю, — сказала Женя. — Сейчас — нет. И вообще, я не считаю, что должна.
Света положила трубку. Не бросила — просто закончила разговор, потому что иначе сказала бы лишнее и потом было бы стыдно. А стыд у неё почему-то всегда был за себя, даже когда обижали её.
Она села и посмотрела на телефон. В голове стало пусто, как будто кто-то выключил звук во всём мире.
Потом в этом пустом месте возникла мысль, неприятная и ясная: «А если она правда так считает?»
Света не спала. Она не устраивала трагедию, не ходила по квартире кругами. Просто лежала и перебирала.
Три тысячи. Пять. Семь. Десять. Двадцать — когда «ремонт встал». Пятнадцать — когда «ребёнок заболел, а страховка не покрывает». Снова три, снова пять.
Она не помнила точные цифры, но помнила интонации. Как Женя произносит «Светик», как смеётся, как говорит: «Я тебе верну, ты меня знаешь». Как раздражается, если Света задаёт лишний вопрос.
Света встала. Взяла телефон. Открыла историю переводов. Сначала за один месяц, потом за год. Банк послушно выдавал строчки — как список покупок, только покупка была одна и та же: «Женя».
Света не сразу заметила, что у неё дрожат руки. Не драматично, не как в кино. Просто пальцы стали будто чужими.
Она считала. Сначала в уме. Потом взяла лист бумаги — так надёжнее. Писала суммы, складывала, проверяла. Два раза.
Вышло 340 тысяч.
Света посмотрела на цифру и подумала: «Не может быть».
Но цифра не исчезла. Она сидела на бумаге, как наглый гость, которого не выгонишь взглядом.
340 тысяч. За десять лет. По мелочи.
Света вспомнила, как Женя однажды сказала:
— Ты не заметишь. Для тебя это не деньги.
И Света тогда действительно не заметила. Потому что замечала другое: что Женя ей звонит, что Женя смеётся, что Женя говорит «ты моя опора». Света думала — это и есть дружба.
Теперь дружба выглядела как колонка переводов.
Утром Света сделала скриншоты. Она не знала зачем. Может, чтобы не сойти с ума. Может, чтобы убедиться, что ей не приснилось. Может, чтобы не дать себе снова сказать «ну ладно, как-нибудь».
Она написала Жене:
— Я подняла переводы. За десять лет выходит 340 тысяч. Это не подарки. Отправляю тебе скриншоты.
И прикрепила. Один. Второй. Третий. Страница за страницей.
Женя не ответила.
Через пять минут Света увидела: «Сообщение не доставлено». Потом ещё раз. Потом появилась надпись, которую Света раньше видела только в чужих историях: «Пользователь заблокировал вас».
Света сидела, как школьница, которой сказали «ты больше не подруга». Глупо. Обидно. И почему-то очень стыдно, хотя она не понимала за что.
Она попробовала написать в другом мессенджере. Там то же самое. Позвонила — гудков нет. Зашла в соцсеть — страница недоступна.
Женя исчезла одним нажатием, будто десяти лет и не было.
Через два дня Свете позвонила Люба. Голос у неё был осторожный — как у человека, который звонит не спросить «как дела», а проверить, не взорвётся ли собеседник.
— Свет… Ты чего устроила?
— Что устроила?
— Женя говорит, ты ей предъявила какие-то долги за десять лет. Скинула ей какие-то бумажки, скриншоты. Она прямо в шоке.
Света молчала. Люба продолжала, набирая скорость:
— Она говорит, это были подарки. Ты же помогала. Ты же сама. И что ты теперь требуешь назад, потому что тебе скучно. Свет, она реально думает, что ты… ну, как бы… не в себе.
Света усмехнулась. Вот так, оказывается. Не «мне стыдно, я не вернула». А «ты не в себе».
— Люба, скажи честно. Ты веришь, что 340 тысяч — это подарки?
Люба вздохнула:
— Свет, я не знаю. Я просто не хочу, чтобы вы враждовали. Женя сейчас всем рассказывает, что ты её унижаешь. Что ты богатая, а она бедная. Что ты решила на ней отыграться.
— На ней отыграться, — повторила Света. — Слушай, а ты помнишь, как она у тебя занимала?
— Ну было, — неохотно сказала Люба. — Но она мне вернула. Правда, с задержкой.
Света не стала уточнять, что у неё «с задержкой» длится десять лет. Она вдруг поняла простую вещь: Люба не хочет истины. Люба хочет, чтобы всем было удобно.
— Люба, я сейчас не могу это обсуждать, — сказала Света и сама удивилась своему спокойствию. — У меня мама, лечение. Мне не до чужих спектаклей.
— Ты только аккуратнее, — сказала Люба. — А то она такая… она может настроить людей.
«Настроить». Света и сама уже это видела. Общая знакомая Инна написала нейтральное: «Свет, ты чего там?». Другая подруга бросила фразу, как камешек: «Деньги портят людей». Третья молчала, но Света чувствовала это молчание кожей.
Света вдруг ясно поняла, что обсуждают не Женю, которая не возвращает. Обсуждают Свету, которая посмела спросить.
Женя не выдержала и всё же вышла на связь. Не напрямую — через чужие голоса.
Свете позвонил однокурсник Слава, который десять лет не звонил и вообще появлялся только на общих днях рождения.
— Свет, привет. Слушай, я не лезу, но Женя мне сказала, ты её прессуешь по деньгам. Это правда?
— Слава, привет. Да, правда. Я попросила вернуть то, что давала ей в долг.
— Но она говорит, это было по дружбе, — протянул Слава. — Ты же сама давала.
Света вдруг рассмеялась. Не весело — от абсурда.
— Слава, если человек десять лет говорит «верну», это как называется?
— Ну… да, — замялся он. — Слушай, я просто… Женя плачет. Говорит, ты её уничтожаешь.
— А мама моя сейчас что делает, Слава? — спокойно спросила Света. — Тоже плачет. Только ей не до разговоров.
Слава замолк. Потом быстро попрощался, будто ему стало неловко.
После этого звонка Света села и написала Жене одно длинное сообщение. Не скандал. Не угрозу. Просто словами, как умела:
— Женя, я не знаю, зачем ты это разносишь. Я не прошу невозможного. Я прошу вернуть хотя бы часть. Мне надо оплатить лечение маме. И да, я считала. Потому что ты сказала, что ничего не должна. Если ты считаешь, что это подарки, тогда скажи прямо всем: ты брала и не собиралась возвращать. Только не надо делать из меня сумасшедшую.
Сообщение не ушло. Блокировка.
Света сидела и чувствовала странное облегчение. Как будто ей наконец-то не надо подбирать слова, чтобы не задеть Женю.
Потому что Женя всё равно делает больно — как ни подбирай.
Света оформила кредит. Сделала это быстро и спокойно, почти без эмоций. Подписала бумаги. Слушала, как сотрудница банка объясняет условия, и кивала. В голове крутилась мысль: «Вот это настоящий долг». Тут нет «мы же подруги». Тут всё честно, сухо и понятно.
Маме сделали нужную процедуру. Мама держалась. Она не жаловалась, только иногда смотрела на Свету так, как умеют смотреть родители: вроде благодарно, а вроде и виновато, что дочь тянет на себе.
— Мам, не начинай, — сказала Света. — Ты мне нужна. Всё.
Мама кивнула. Ей этого хватило.
Света вышла из больницы и поймала себя на том, что впервые за долгое время не хочется писать Жене и рассказывать, как всё прошло. Раньше она бы написала: «Представляешь, вот так». А сейчас — нет.
Света открыла телефон и увидела в ленте отрывок Жениного поста, который ей переслали. Там Женя рассуждала про неблагодарных людей и про то, что «когда ты на дне, некоторые добивают».
Света не ответила. Она даже не ругалась. Просто ощутила, как внутри что-то отлипает — как пластырь.
Больно. Но легче дышать.
Через неделю Света встретила Женю случайно, возле магазина. Женя шла с пакетом и делала вид, что не видит. Но Света уже не из тех, кто делает вид вместе со всеми.
— Женя, — спокойно сказала Света.
Женя остановилась, повернулась. Лицо у неё было такое, будто Света подошла не поговорить, а ограбить.
— Что?
— Ты всем рассказываешь, что я сошла с ума.
— А разве нет? — быстро ответила Женя. — Нормальные люди так не делают. Счета не выставляют.
Света кивнула. Внутри всё было холодно и ясно.
— 340 тысяч. Ты понимаешь эту цифру?
Женя усмехнулась:
— Я понимаю, что ты решила меня уничтожить. Поздравляю. Ты справилась.
— Я решила оплатить лечение маме, — сказала Света. — И попросила вернуть деньги. Это всё.
Женя сделала шаг ближе и сказала тихо, чтобы слышала только Света:
— Ты же любила быть хорошей. Вот и будь. А теперь не получается, да?
Света смотрела на Женю и неожиданно видела не «подругу с института», не «маму ребёнка», не «бедняжку». Она видела взрослую женщину, которая привыкла брать и обижаться, если ей не дают.
— Женя, ты даже не спросила, как мама, — сказала Света.
Женя сморщила нос:
— Потому что это манипуляция. Ты давишь на жалость.
Света кивнула второй раз. И вдруг поняла, что спорить бессмысленно. Женя не слышит слова. Женя слышит только угрозу своему удобству.
— Ладно, — сказала Света. — Тогда так.
— Как?
— Никак, — ответила Света. — Просто никак.
Женя смотрела настороженно, как на человека, который слишком спокойно реагирует.
— Ты это сейчас что изображаешь? Мудрость?
Света пожала плечами:
— Я изображаю занятость. Мне правда не до тебя.
Женя фыркнула и ушла — словно ей было важно уйти первой.
Света стояла и не чувствовала победы. И поражения тоже не чувствовала. Была только ровная усталость. И тихое, странное ощущение свободы.
Вечером Света достала лист, на котором когда-то написала суммы. Посмотрела на него пару секунд. Потом порвала и выбросила.
Не потому что простила. И не потому что «деньги не главное». Просто этот лист больше не был нужен. Он уже сделал своё дело — показал цену.
Света открыла телефон, удалила переписку с Женей. Медленно. Без пафоса. Там было много смешного, много доброго, много «Светик, ты спасла». И много просьб.
Палец завис над кнопкой «удалить контакт». Света ждала, что будет больно. Больно и было. Но не так, как она думала. Боль не рвала, а просто давила — как тяжёлая сумка в руке: неудобно, но донесёшь.
Она нажала.
Потом Света села рядом с мамой, и они смотрели телевизор. Не обсуждали Женю. Не обсуждали деньги. Просто сидели.
Мама вдруг сказала:
— Ты сегодня какая-то другая.
Света улыбнулась:
— Устала.
— Это хорошая усталость или плохая?
Света подумала и ответила честно:
— Настоящая.
И больше ничего не добавила.