Предыдущая часть здесь.
Продавщица присела рядом, успокаивая бедняжку. Полицейские быстро разогнали толпу любопытствующих, Один опрашивал свидетелей, второй топтался возле Лейло:
– Заявление писать будете?
– Нет, нет, ничего писать не буду, – испуганно ответила она.
– Почему? Одного задержали, есть надежда, что и второго возьмем.
– Потому что денег при нем вы все равно уже не найдете, а пустой кошелек наверняка где-то в урне валяется. Ничего писать не буду.
Взгляд полицейского стал пристальным.
– Документики предъявите, пожалуйста.
Лейло вытащила из-за пазухи полотняный мешочек, висевший на шнурке, достала бумаги, порадовалась, что послушалась совета Мадины и не носила свои документы в сумке. Полицейский внимательно просмотрел паспорт, разрешение на работу, вид на жительство и вернул их хозяйке.
– До того, как подойти к этой торговой точке, вы что-то покупали?
– Да, овощи, вон там, – она показала направление.
– Платили наличными? Кошелек доставали?
– Да.
– Ну, вот оттуда они вас и вели. Увидели наличку. Не заметили, кто рядом был?
– Нет, не приглядывалась, народу много вокруг. Я не ожидала… У нас в Узбекистане, такие случаи большая редкость, не думала, что в Москве…
– А в Москве полно мигрантов со всех бывших республик, в том числе из Средней Азии, – перебил ее полицейский, – поэтому будьте внимательней к своим вещам.
Представители власти ушли. Лейло тоже попыталась встать и уйти, но сильное головокружение заставило ее уцепиться за прилавок и осесть на пол. Продавщица помогла пострадавшей подняться, пододвинула табуретку.
– Что, плохо, да? Давайте-ка я вам горячего чайку налью.
Она достала из-под прилавка термос, налила в кружку хорошо заваренный сладкий чай, подала пострадавшей.
– А почему вы отказались заявление писать? – с любопытством спросила продавщица. – Все-таки какая-то надежда вернуть украденное, или хотя бы наказать воров.
– Да нельзя мне в полиции светиться, я сама в розыске. Во всяком случае у себя, в Узбекистане, – призналась Лейло.
– А чего натворила-то? – насторожилась продавщица.
– Я от мужа сбежала и детей увезла, вот он в розыск и подал. Детей у друзей спрятала, а сама пытаюсь в Москве зацепиться, чтобы сюда их вывезти, да пока не получается, – вновь заплакала Лейло.
– Вон оно что… – сочувственно сказала продавщица. – Да уж… зацепиться в Москве непросто, по себе знаю. Я ведь тоже приезжая, из Башкирии, из Уфы.
– А я из Намангана.
– В Намангане яблоки… – напела продавщица. – А правда, у вас яблоки особенные?
– Правда. Я в Москве такие не встречала… Впрочем, я их здесь и не покупаю, лишних денег нет.
– Тебя как зовут, подруга по проблемам?
– Лейло, а вас?
– Ираида. Для своих Ираидка. И давай на «ты»?
Лейло улыбнулась сквозь слезы и кивнула, она уже привыкла к такому обращению и не воспринимала его как неуважение.
– Знаешь что? Я живу тут, неподалеку, давай-ка закроем лавочку и пойдем ко мне: поедим, кофе выпьем, помозгуем, как твоему горю помочь. Верно говорят: одна голова хорошо, а две лучше.
Лейло согласилась: все лучше, чем сидеть и плакать в одиночку в пустой квартире. И так хотелось толику душевного тепла! А эта едва знакомая женщина смотрит с сочувствием, но не жалостливо, наоборот, уверена, что они найдут выход.
Ираида действительно жила неподалеку от рынка в серой панельной девятиэтажке. Ее двухкомнатная квартира выглядела нестандартно, современно и просторно: светлые стены, минимум мебели, легкий тюль вместо штор.
– Как у вас уютно! – похвалила хозяйку гостья.
– Это не моя заслуга, – отмахнулась Ираидка, – я снимаю эту квартиру. Но она мне тоже нравится. Все необходимое есть, но лишней мебели нет. Легко убираться.
Она сновала между холодильником, столом и плитой, собирая ужин, а Лейло осматривалась в гостиной, совмещенной благодаря отсутствию стены с кухней. На тумбе рядом с телевизором увидела фотографию в рамке: Ираида в объятиях рослого парня в военной форме.
– А это вы с кем? С братом? – заинтересовалась гостья.
– Нет, это я с сыном. Его осенью в армию призвали, ездила на присягу. Садись к столу.
Лейло сильно удивилась. Сев напротив присмотрелась к хозяйке: невысокая, с девичьими формами, легкая – она казалась ее ровесницей. Не сказать, чтобы красавица, но живые черные глаза притягивали внимание. Темные блестящие волосы с аккуратным прямым пробором были схвачены резинкой в незамысловатый хвостик. И одета как девчонка: серый джемперок и рваные джинсы.
– Простите, а сколько же вам лет, что у вас такой взрослый сын? – решилась задать вопрос Лейло.
– Уф-ф, договорились же на «ты»! По-свойски.
– Извините… то есть извини. Я постараюсь привыкнуть.
– Мне тридцать четыре, скоро тридцать пять стукнет. Я Ромку в шестнадцать родила – подцепляя вилкой колбасу ответила Ираидка. Первая любовь, и все такое. Ты ешь, не стесняйся. Вина хочешь?
Лейло отрицательно махнула рукой:
– Я не пью, у нас это грех.
– Ну и правильно, я тоже почти не пью, только иногда, по случаю и немножко. Даже на холоде согреваюсь горячим чаем. Натерпелась я от пьянства. Мы ведь с отцом Ромки детдомовские оба. Он сирота, а я при живых родителях в детдом попала.
Ираидка встала, наполнила тарелки ароматными пельменями, посыпала их укропчиком, поставила на стол пододвинув одну гостье, сама вновь села напротив и продолжила рассказ:
– Нас пятеро было: старший брат, следом я, и еще три сестренки. Младшую отдали в дом малютки, потом ее быстро удочерили, и мы сестру больше не видели. Пытались искать, когда взрослыми стали, но бесполезно. Тайна усыновления, и все такое. Она, наверное, и не догадывается, что мы существуем. А нас вчетвером в один детдом определили, так мы друг за дружку держались, и сейчас держимся.
Я свое детство до шести лет и не помню почти. Помню только, что всегда сильно есть хотелось. Хоть что, хоть хлеба кусочек. Дома, кроме пустых бутылок, ничего не было. Соседи подкармливали, а то бы померли все. Одежду за соседскими детьми донашивали. Брат в супермаркете конфеты подворовывал, они там россыпью лежат, он мимоходом цап – и в карман, для нас. Однажды попался, охранник за ухо поймал. Рядом полицейский случился, отобрал пацаненка у охранника, отвез в отделение. Ох, как мы ревели! Думали, посадят братика, а мы тогда помрем. Но его в тот же день отпустили, а следом комиссия к нам домой нагрянула, ну и отобрали нас у родителей, увезли в детдом. А те пьяные в драбадан, толком и не поняли, что детей навсегда забрали. С тех пор пьяных ненавижу.
Ираидка убрала опустевшие тарелки, налила кофе, поставила вазочки с печеньем и вареньем, блюдце с ломтиками лимона.
– Тебе лимончик в чашку бросить?
– В кофе? Никогда не пробовала.
– А я только с лимоном кофе пью, мне так вкуснее, не горько.
Женщины замолчали, каждая думала о своем детстве. Лейло была потрясена рассказом новой знакомой. Она-то росла в любви и заботе, не знала голода. Просторный дом, сад, полный фруктов, подвал, набитый заготовками – бери и ешь, чего душа пожелает. Родители наряжали любимых дочек, задаривали игрушками, обновами. Вспомнились ласковые мамины руки, отцовская улыбка. Сердце сжалось от тоски по дому, по детству, по родителям. Она и не задумывалась, что может быть иначе – так, как у Ираиды.
– Трудно, наверное, жилось вам… тебе в детдоме?
– В детском доме-то? Нет, нам там было хорошо, – улыбнулась Ираидка, – Кормили очень хорошо, всегда сытые были. И одевали хорошо, во все новое. Утром проснешься – возле кровати на стульчике стопочка чистого белья, колготки, платье. Воспитательницы добрые, лучше мамы. Мы их и сейчас заместо мамы почитаем, с праздниками, с днями рождений поздравляем, не забываем. Нас никто не обижал: у нас же старший брат был, и вообще, мы вместе держались, как пальцы в кулаке – попробуй, тронь. А когда у нас с Валеркой любовь случилась, и я по глупости забеременела, нас не отчислили. Поругали, конечно, но помогли: расписали в Загсе, квартиру однушку дали. В старенькой двухэтажке на окраине, но отдельную, с удобствами. Душ, правда, на кухне, за шторкой, и газовая колонка, зато включишь ее – и дома тепло.
За окнами стемнело, две женщины сидели за столом, освещенном лампой на длинном шнуре и, забыв о сегодняшних бедах, вспоминали прошедшие житейские бури.
– А дальше, что было? – спросила гостья.
Продолжение следует...