Дни текли тихо и размеренно, в ритме, заданном лошадиным топотом, хрустом морковки и мирным посапыванием Степана на солнышке. Но Валю не отпускало чувство тягостного любопытства, смешанного с непонятной тревогой. Она все чаще ловила себя на том, что прислушивается к крикам и плачу, доносящимся из дома, и в ее собственной израненной душе отозвалось что-то знакомое, горькое.
Как-то раз, когда Нина Тимофеевна принесла ей ведерко с очистками для пони и присела на скамейку у конюшни передохнуть, Валя не выдержала.
— Нина Тимофеевна, а… что случилось с мамой Кати? – осторожно спросила она, глядя на свои руки. – Почему девочка так… так несчастна?
Кухарка тяжело вздохнула, и вся ее обычно румяная и веселая физиономия вдруг осунулась, стала старше.
— А что, милая, может случиться? – сказала она тихо. – Разруха она не в клозетах, как говорится, а в головах. Девочке внимания не хватает. И любви, самой простой, материнской. Андрей Николаевич старается, как может, покупает ей всё, что она ни пожелает, этих пони, куклы эти заграничные… Но он бизнесмен, он день и ночь в разъездах, на телефоне. А тут еще и эта история…
Она помолчала, собираясь с мыслями, глядя куда-то в сторону большого дома.
— Мать Катю… предала, вот что. Тут уж ничего не поделаешь. Встретила она, понимаешь, другого человека. Художника, модного такого, Ярослава Голданского. И бросила всё – и мужа, и дом. Уехала с ним, забрала Катю с собой, в его мастерскую, в такую крутую, представляешь? Говорят, он там пил запоем.
Валя слушала, затаив дыхание, и ей казалось, что она слушает историю своей собственной жизни, только в другом, детском измерении.
— И что же Катя?
— А Катя… – Нина Тимофеевна горько усмехнулась. – Катя вела себя там, по рассказам, отвратительно. Прямо-таки хуже некуда. Она же ребенок, что могла понять? Думала она, видите ли, что если будет пакостить, скандалить, уроки не делать, вещи новому «папе» портить, то он, Голданский, от Аллы уйдет, не выдержит. И они с мамой вернутся сюда, к отцу. Детская логика.
— И что же? Сработало? – прошептала Валя.
— Как же! – Нина Тимофеевна всплеснула руками. – Сработало, да еще как! Только не так, как девочка хотела. Приезжает однажды Алла Дмитриевна, вся на нервах. Привезла Катюшку сюда, на порог чемоданы поставила. А Катя-то, бедная, случайно подслушала их разговор с Андреем Николаевичем в прихожей. Слышала, как ее родная мать сказала: «Я не могу больше! Она мне всю жизнь портит! Пусть лучше живет с тобой! Мне мое счастье важнее!»
Валя ахнула, невольно прижав руку к губам. Она представила эту маленькую, восьмилетнюю девочку, стоящую в роскошной, чужой прихожей и слышащую от самого родного человека, что она – испорченная жизнь. Холодный ужас пробежал по ее спине.
— С тех пор она и стала такой, какой ты ее… ну, не видишь, а слышишь, – закончила Нина Тимофеевна, снова вздохнув. – А раньше-то какая девочка была! Золото! В балетную школу ходила, на пуантах, как феечка, все педагоги пророчили ей будущее. А теперь… Теперь даже в обычную школу отказывается ходить, стыдно, что ли, или боится. Сидит на домашнем обучении, учителей своих изводит, няньки у нас меняются как перчатки. Всех изводит, потому что сама изведена до последней степени.
Нина Тимофеевна ушла, а Валя еще долго сидела на скамейке, не в силах сдвинуться с места. История Кати будто отразилась в ее душе кривым зеркалом. Предательство. Отказ. Фраза «ты портишь мне жизнь». Она знала, каково это. Знавала до самых кончиков пальцев, до ноющей боли в костях.
И сейчас, сидя в своем безопасном убежище, среди животных, которые любили ее без условий, она вдруг с невероятной остротой почувствовала, что не может просто стоять в стороне. Ее собственная внешность, ее шрам, ее страх показаться на глаза – все это вдруг померкло перед лицом чужого, такого знакомого и такого детского отчаяния.
Вставая со скамейки, она уже знала, что сделает. Это было страшно, нелепо, почти наверняка обреченное на провал. Но молча проходить мимо, прячась за платком, она больше не могла.
— Ладно, Катя, – прошептала она, глядя в сторону большого, холодного дома. – Попробуем. Ты ведь не виновата, что нас, таких разных, объединило чье-то предательство.
И вот, в этот же вечер, когда воздух над поселком становился густым и синим, а в большом доме Вороновых снова разразилась буря. Из открытого настежь окна на первом этаже доносились сначала оглушительные, гневные крики Кати, потом – рыдания, в которых слышались непереносимые для детского сердца обида и бессилие. Она снова ссорилась с отцом по телефону, и, судя по всему, Андрей Николаевич сегодня не проявил должного, с ее точки зрения, внимания.
Валя, сидевшая на крылечке своего домика и чистившая щетку от шерсти Степана, замерла, прислушиваясь. Каждый такой детский вопль отзывался в ней самой ноющей болью. Она не могла больше этого слушать. Отложив щетку, она медленно поднялась и прошла в дом. Из старого чемодана она достала небольшую куклу – Петрушку в колпаке и ярком балахоне, с добрым, глуповатым лицом. Ей когда-то подарил его преподаватель словесности, говоривший, что в каждом актере жит свой Петрушка – неунывающий и правдивый. Эта кукла была ее талисманом, сохранившимся со времен учебы.
Сжимая тряпичного человечка в потной ладони, Валя, словно тень, выскользнула из домика и подобралась к дому, к тому самому окну, из которого лился свет и доносились всхлипы. Сердце ее бешено колотилось. Она боялась, что ее примут за сумасшедшую, что девочка испугается и поднимет крик. Собрав всю свою волю, она подняла руку с куклой и осторожно показала ее в проем окна, заставив Петрушку прыгнуть на подоконник.
В комнате тут же наступила тишина. Слышны были только прерывистые вздохи.
Петрушка, движимый Валейной рукой, смешно поклонился и скрипучим, наигранно-веселым голоском, который Валя старалась изменить, проговорил:
— Ой, что это у нас тут за принцесса слезы льет? Не порядок! Слезы – они для лужи, а не для королевских покоев!
Катя, сидевшая на кровати с мокрым от слез лицом, застыла с открытым ртом. Она смотрела на куклу широкими, удивленными глазами.
— Ты… ты кто такой? – выдохнула она.
— А я – Петрушка, всему свету товарищ! – отозвалась кукла, весело подпрыгивая на месте. – Брожу по белу свету, ищу, с кем бы мне дружбу завести, да сердце свое кому отдать. А то одиноко мне, ох, как одиноко!
— А почему с тобой никто не дружит? – прошептала Катя, уже забыв про слезы, ее взгляд был прикован к неожиданному гостю.
Петрушка грустно склонил голову набок.
— А потому, что я ужасно некрасивый! Нос крючком, глаза как пуговицы, а нарядишко мой – одно недоразумение. Все меня боятся, думают, я страшный и злой. А я-то вовсе и не злой! Я добрый, вот только внешность у меня такая… не очень.
— Я не боюсь, – вдруг твердо сказала Катя, вытирая ладонью щеки. – И ты совсем не страшный.
С этого вечера начался их странный ритуал. Как только за окном сгущались сумерки, Катя садилась на свою кровать, повернувшись к окну, и ждала. А Валя, дождавшись темноты, чтобы ее не разглядели, брала своего Петрушку и пробиралась к дому. Они разговаривали часами. Петрушка от имени Вали рассказывал истории о своих скитаниях, о встречах с добрыми и злыми людьми, а Катя, в свою очередь, доверяла ему свои детские горести и обиды. Она рассказывала о балете, который так любила, о матери, о своей злости и одиночестве.
И вот однажды, когда их беседа была особенно долгой и задушевной, Катя вдруг притихла, а потом сказала очень серьезно:
— Петруша, я хочу познакомиться. С твоей… хозяйкой. С той, кто тебя сюда приводит. Я ведь уже не маленькая и понимаю, что ты – кукла. Я знаю.
Из темноты за окном наступила пауза. Валя затаила дыхание. Страх сдавил горло. Но прятаться дальше было уже трусостью.
— Меня зовут Валентина, – тихо проговорила она уже своим, обычным голосом, не скрывая его больше. – Я ухаживаю за твоими пони. За Лошариком и Вассой. И за Степаном.
— За Степой? – удивилась Катя. – Но он же никого к себе не подпускает, кроме папы и Нины!
— Они меня подпустили, – тихо сказала Валя. – Потому что они такие же одинокие, как и я. И как ты. И мы друг друга понимаем без слов. А я… я живу в тени, Катя. Со мной случилась авария, очень давно. Мое лицо… оно теперь такое, что люди пугаются. И я прячусь ото всех.
Катя слушала, не перебивая. В ее глазах не было ни страха, ни отвращения, лишь жадное, серьезное внимание.
— Ты мой друг! – вдруг громко и решительно выкрикнула она. – И мне все равно! Заходи! Пожалуйста, заходи!
И Валя, сделав последнее усилие над собой, перелезла через невысокий подоконник и оказалась в комнате, залитой теплым светом лампы. Она стояла, опустив голову, в своем старом платье, чувствуя, как по ее щекам под платком ползут предательские мурашки.
Катя на секунду опешила, увидев эту высокую, скромно одетую фигуру, прячущееся лицо. Но это замешательство длилось лишь мгновение. Что-то дрогнуло в ее собственном, израненном сердце – может, искренность этого голоса из темноты, может, понимание чужой, такой же боли. Она вдруг сорвалась с места и, подбежав к Вале, крепко, по-детски обняла ее, прижавшись щекой к груди.
— Спасибо, что пришла, – прошептала она.
*****
С того вечера в доме Вороновых все изменилось. Тяжелая, гнетущая атмосфера, которая долгое время висела в роскошных стенах, будто стала потихоньку рассеиваться, уступая место чему-то новому, легкому и теплому. Для Вали и Кати началась странная и прекрасная пора дружбы, которая зародилась в сумерках у окна и теперь расцветала при дневном свете.
Катя преобразилась на глазах. Ее лицо, прежде вечно нахмуренное и капризное, теперь часто озаряла улыбка – настоящая, детская, чуть смущенная. Она стала спешить. Как только заканчивались ее уроки с домашней учительницей, она, не разбирая дороги, летела через весь дом и огромный задний двор к конюшне, к маленькому домику, где ее ждала Валя.
— Валентина, а давай Лошарика сегодня расчешем особенно красиво? – кричала она еще на бегу. – А Вассу покормим морковкой? Я ей из дома сахарку принесла!
И Валя, которая сначала робела и прятала лицо, постепенно оттаивала под лучами этого детского внимания. Она учила Катю правильно держать щетку, показывала, как чистить копыта, как смотреть в глаза лошади, чтобы та понимала, что ей не причинят вреда. Они работали вместе, плечом к плечу, и в этом простом труде было что-то целительное для обеих.
Однажды, зайдя в стойло к Вассе, Катя вдруг остановилась как вкопанная. Пони ласково ткнулась к ней в ладонь, ища угощение, а девочка смотрела на нее, и ее глаза наполнялись слезами.
— Знаешь, Валя, – прошептала она, – я ведь их чуть не погубила. Папа купил их для меня, а я… я их бросила. Совсем. После того как мама… как мы вернулись сюда, я даже смотреть на них не могла. Мне казалось, что все, что было раньше, – все плохое. И они тоже.
Она подошла к Вассе, обняла ее за шею и прижалась щекой к жесткой гриве.
— Прости меня, Вассочка, глупая я… И ты тоже, Лошарик, прости, – ее голос дрожал. – Я вас больше никогда не брошу. Никогда.
Валя стояла рядом и молча гладила ее по спине, понимая, что никакие слова здесь не нужны. Это был важнейший шаг – шаг к принятию и прощению самой себя.
Перемены в Кате не могли остаться незамеченными. В один из тех редких дней, когда Андрей Николаевич вернулся с работы гораздо раньше обычного и уединился в своем кабинете с бумагами, к нему постучалась учительница Кати, Марья Ивановна.
— Андрей Николаевич, извините за беспокойство, – начала она, смущенно теребя край блузки. – Я не знаю, что именно произошло, но я должна Вам сказать… Катеньку просто не узнать.
Андрей скептически поднял бровь.
— В каком смысле? Надеюсь, ничего плохого?
— Наоборот! – воскликнула учительница. – Она стала совершенно другим ребенком. Выполняет задания старательно, без пререканий, стала вежливой, доброжелательной. Я бы сказала… счастливой. Я не понимаю, что случилось, но это чудо какое-то.
Андрей хотел что-то ответить, но в этот момент его взгляд упал в окно, выходящее во двор. По лужайке стрелой неслась его дочь, держа перед собой на вытянутых руках тарелку, полную нарезанных яблок.
— Кать! – не удержался он, распахивая окно. – Ты куда это? Уже темнеет!
Катя остановилась, запыхавшаяся, с сияющими глазами.
— Привет, пап! Я яблоки отнесу Вассе и Лошарику! Обещала им вчера, что сегодня принесу самое сладкое, из новой поставки! – И, не дожидаясь ответа, она помчалась дальше, к конюшне.
Андрей Николаевич медленно закрыл окно и опустился в кресло. Он был совершенно ошеломлен. Такой – легкой, ответственной, по-детски восторженной – он не видел свою дочь с тех самых пор, как она вернулась от матери. Долгое время он пытался достучаться до нее подарками, уговорами, строгостью, но все разбивалось о стену ее обиды и гнева. И вот теперь, без всяких видимых усилий с его стороны, эта стена рухнула.
Он вдруг вспомнил. В конюшне на заднем дворе уже несколько месяцев работает какая-то девушка из деревни, которую ему порекомендовал местный зоотехник. Он тогда сразу согласился, дела были срочные, да и какая разница, кто будет убирать за пони. Неужели это она?
Вечером за ужином, когда Катя с аппетитом уплетала котлеты, что тоже было редкостью, он осторожно начал расспрашивать.
— Катюша, а эта… как ее… девушка, которая смотрит за пони? Нина Тимофеевна говорит, ты с ней часто общаешься?
Лицо Кати моментально преобразилось. Глаза загорелись таким искренним восторгом, что Андрей на мгновение задохнулся от неожиданности.
— Пап, это Валентина! – воскликнула она, откладывая вилку. – Она просто волшебница! Она все про лошадей знает, и Степан ее слушается, а он ведь никого, кроме тебя! И у нее есть кукла Петрушка, которая умеет разговаривать, и она такая добрая, и умная, и мы с ней друзья!
Она говорила без остановки, захлебываясь, пересказывая их разговоры, совместные прогулки, смешные проделки пони. Андрей слушал, и в нем поднималось странное чувство – смесь огромной благодарности к этой незнакомой женщине и жгучего любопытства.
— Я хочу с ней познакомиться, – наконец сказал он, когда Катя на мгновение замолчала, чтобы перевести дух. – Поблагодарить ее.
— Правда? – глаза Кати вспыхнули еще ярче. – Завтра! Только, пап… – ее тон стал серьезным. – Ты только не пугайся, ладно? У Вали… у нее лицо. Оно такое… особенное. Но она самая лучшая! Ты же не испугаешься?
И в этот момент Андрей Николаевич Воронов, владелец издательского дома, человек, видавший всякое, понял, что его восьмилетняя дочь только что прочитала ему самую важную в жизни лекцию о человечности. И он захотел увидеть эту Валентину еще сильнее.
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.