Дорога заняла не больше пятнадцати минут, но за это время шок стал понемногу отступать, а на его место приходило жуткое, давящее осознание. Она чуть не убила себя. Она стояла там, по пояс в воде, и сознательно сделала этот последний шаг. А что было бы, если бы не этот парень? Ее бы нашли утром, раздутую, безобразную… Мама…
Мысль о матери ударила ее с такой силой, что она остановилась, схватившись за грудь. Горькие, жгучие слезы хлынули из глаз. «Как же она будет без меня жить? – стучало в висках. – Она же умрет. После папы… а теперь и после меня…»
Валентина почти бегом добежала до дома, влетела в темные сени и, прислонившись спиной к двери, зарыдала – уже не от своей боли, а от страха за мать, от стыда за свой поступок, от ужаса перед тем, что она едва не натворила.
В этот момент на крыльце послышались шаги. Дверь открылась, и на пороге возникла Зинаида. Она была смертельно усталой, в рабочей одежде, пахнущей фермой, но на ее лице было удовлетворение – Королева, должно быть, отелилась.
— Ну, дочка, справились мы, слава Богу… – начала она, но, увидев Валю – мокрую, в чужом плаще, с заплаканным, искаженным страданием лицом, она замерла. – Валька? Что случилось? Ты чего мокрая?
Валя не выдержала. Вся ее выстроенная за недели стена безразличия рухнула, и она, рыдая, выпалила все. Про конверт, про реку, про то, как она шла в воду, и про рыбака, который ее вытащил.
Зинаида слушала, не перебивая. Сначала ее лицо просто побледнело, потом на нем появилось выражение такого вселенского ужаса, какого Валя не видела никогда, даже когда узнала о смерти отца. Мать медленно, как подкошенная, опустилась на колени прямо на пороге и схватилась за голову руками.
— Господи… Господи Иисусе… Доченька моя… родная… – ее рыдания были глухими, захлебывающимися, выходившими из самой глубины души. Она ползком подобралась к Вале и обхватила ее ноги, прижимаясь лбом к ее мокрым коленям. – Умоляю тебя… заклинаю всем святым… Не делай этого никогда! Не смей! Видишь, я на коленях стою перед тобой! Мать на коленях!
— Мама, встань, прошу тебя… – пыталась поднять ее Валя, но та не слушала.
— Нужен тебе этот Сергей? Да чтоб он сгинул! Выйдешь ты еще замуж, встретишь настоящего мужчину, не такого пустоголового щенка! Мужик он оказался никакой, тряпка! Ты сама – вся жизнь моя! Понимаешь? Вся! Если тебя не станет… – Зинаида подняла на нее заплаканное, распухшее лицо, – то и моя жизнь в тот же миг кончится. Я за тобой вслед кинусь. Не смей, слышишь? Не смей даже думать!
Они сидели там, на полу в сенях, обнявшись, и плакали вместе – мать от смертельного страха, дочь – от горького раскаяния. Слезы, казалось, текли рекой, смывая часть той отравы, что скопилась в душе Вали.
Потом Зинаида встала, отряхнулась, и в ней проснулась ее обычная, деловая хозяйственность.
— Все. Хватит. Этому горю пришел конец. Сейчас баню истоплю. Все эти дурные мысли из тебя выгоним.
Мама затопила баню. Жарко натопленную, душистую. Они зашли внутр, и Зинаида, с силой, какой Валя в ней не знала, начала хлестать ее дубовым веником, приговаривая сквозь пар:
— Выйди, нечисть! Выйди, тоска окаянная! Не смей к дитю моему прикасаться! – Каждый удар веником был словно обетом, клятвой. – Будешь жить! Слышишь? Будешь жить! Радоваться будешь! Я тебя рожала для жизни, а не для гроба!
Валя стояла, подставив спину под горячие удары, и снова плакала, но теперь эти слезы были очищающими. Она чувствовала, как мамина любовь, жесткая и неуклюжая, как этот веник, выбивает из нее безысходность, выжигает жаром желание сдаться.
Мать и дочь вышли из бани совершенно обессиленные, опустошенные до дна, но в то же время странно умиротворенные. В тот вечер они легли спать в одной кровати, как в детстве Вали, прижавшись друг к другу, и уснули тяжелым, без сновидений сном – две женщины, израненные жизнью, но нашедшие в себе силы не сломаться.
******
Утро пришло хмурое, в мокрых от росы травах и тяжелом, прохладном воздухе. Но Зинаида Петровна проснулась с таким чувством, будто внутри у нее горит решительная и ясная лампочка. Ночные слезы и отчаяние были словно выпарены вчерашним банным жаром. Теперь была только одна цель – вытащить дочь из этой трясины, заставить ее жить, а не существовать.
За завтраком, разламывая душистый, еще теплый хлеб, она посмотрела на Валю прямо и твердо.
— Значит так, Валентина, – начала мама, без предисловий. – Хватит по углам сидеть, как затюканная кошка. Работать будешь.
Валя, которая ковыряла ложкой в тарелке с кашей, вздрогнула и подняла на мать испуганные глаза.
— Нет, мама… Куда же я? Ты сама понимаешь… Любая работа – это люди. А я… я не могу. Я не хочу, чтобы на меня смотрели.
— Пойдёшь – пойдёшь! – отрезала Зинаида, стукнув ладонью по столу так, что ложка подпрыгнула. – Устрою тебя на работу так, что тебя и люди-то видеть не будут. Никаких тебе встреч и смотреть никто не будет.
Валя с недоумением уставилась на мать.
— Это что же за работа такая? На необитаемом острове сторожем?
— Почти что, – усмехнулась Зинаида. – Новый коттеджный посёлок «Дубки», за лесом, знаешь? Так вот, есть там одна семья, богатые люди. Хозяин, Андрей Николаевич, купил для дочери своей, Катюшки, ей восемь лет, маленькую пони. А потом, видно, для компании, еще одну. Девочка училась ездить, вся семья у них конная, а потом… потом эти пони стали совсем не нужны.
— Почему же? – оживилась Валя, почувствовав интерес, которого не было давно.
— А кто их знает… – Зинаида вздохнула, отодвигая тарелку. – Что-то у них там в семье случилось. Я уж точно не знаю, куда мать Катина делась, то ли умерла, то ли еще что… Но теперь отец воспитывает девочку один. Ну, как воспитывает… Он день и ночь своим бизнесом занят, вертится как белка в колесе. Девочка предоставлена сама себе. Есть там какие-то помощницы по хозяйству, гувернантки, но никто долго не задерживается. Она у них на домашнем обучении, учителя к ней ходят, и вообще… Говорят, стала она после исчезновения матери совсем трудная, вредная, нетерпимая. Ни одна воспитательница возле нее подолгу не выдерживает.
Валя покачала головой, и ее рука непроизвольно потянулась к шраму на щеке.
— И что же, ты хочешь, чтобы я пошла воспитателем к этой вредной девочке? Да кто ж меня возьмет с такой-то внешностью? Она, наверное, с первого взгляда испугается или начнет смеяться.
– А ты будешь не воспитателем девочки, – с хитрой улыбкой сказала Зинаида. – Ты будешь воспитателем этих самых маленьких пони! Андрей Николаевич как раз ищет человека, который бы присматривал за животными. Он лично ко мне обращался, зная, что я зоотехник, чтобы я нашла толкового и ответственного человека. Конюх им нужен, или смотритель, как там это называется. Вот ты и пойдешь! Там, по-моему, еще и собака есть, алабай здоровенный, за ним тоже присмотр нужен.
— Мама, я не смогу… – начала Валя снова, но голос ее уже звучал без прежней уверенности.
— Сможешь! – не терпящим возражений тоном заявила Зинаида. – Ты чего? Ты же с пеленок у меня на ферме пропадала! Все премудрости моей работы знаешь не хуже меня. Чем кормить, как чистить, когда на прогулку выводить – любой студент-зоотехник тебе в подметки не годится! А уж с пони-то и вовсе справишься – они животные добрые, не чета нашим строптивым коровам иногда.
Весь оставшийся день Валя провела в тяжелых раздумьях. Она ходила по дому, смотрела в окно и прикидывала. Отказываться было уже как-то неудобно перед матерью, которая сражалась за нее как львица. Да и правда, сидеть вечно в четырех стенах – это не жизнь, это медленное умирание. А тут… животные. С ними проще. Они не смотрят с жалостью или брезгливостью. Они любят не за внешность, а за ласку, за заботу, за душу. И главный козырь, который в конце концов перевесил все сомнения, мама озвучила как бы между прочим.
— Там, кстати, для человека, который за животными будет ухаживать, есть маленький домик на заднем дворе, прямо возле конюшни. Ты там и будешь жить. Уединенно, свой угол. И на глаза этим богачам показываться не придется, если не захочешь.
Это и решило исход дела. Свой угол. Уединение. Возможность быть нужной, не подвергаясь ежесекундному осуждению. Это был шанс. Может быть, единственный.
К вечеру Валя, тяжело вздохнув, подошла к матери, которая чистила картошку.
— Ладно, мама… – тихо сказала она. – Пойду. Попробую.
На следующее утро старый мамин автомобиль, скрипя всеми пружинами, будто нехотя, покатил по пыльной проселочной дороге в сторону коттеджного поселка. Валя сидела на пассажирском сиденье, сжавшись в комок, и молча смотрела в окно. Проехали мост через их злополучную реку, и она невольно содрогнулась, отвернулась. На ней были темные очки, почти скрывающие глаза, и легкий платок, плотно повязанный на голову и частично прикрывающий щеки. Она чувствовала себя шпионом, проникающим на вражескую территорию, и мысленно готовилась к тому, что ее раскроют и с позором прогонят.
— Успокойся ты, – сказала Зинаида, ловко орудуя рулем на ухабах. – Все будет нормально. Я с Андреем Николаевичем договаривалась, он человек занятой, но адекватный. Дочку свою он, правда, запустил вконец, но к персоналу, говорят, не придирается.
— А если он дома? Или эта… Катя? – тихо спросила Валя.
— Андрей на работе с утра, это сто процентов. А девочку сегодня няня на день рождения к какой-то подружке отвезла. Так что въедешь, как партизан, тихо и незаметно.
Материнский план сработал безупречно. Когда они подъехали к массивным кованым воротам с видеодомофоном и Зинаида позвонила, навстречу им вышла не строгая фигура хозяина, а полная, круглолицая женщина в белом фартуке, с румяными щеками и добрыми, лучистыми глазами.
— А, Зинаида Петровна! Здравствуйте! – радостно затараторила она, открывая калитку. – Это вы к нам с работницей? Проходите, проходите! Андрей Николаевич меня предупредил, я всё уже знаю.
Она обернулась к Вале, которая робко жалась за спиной матери.
— А это, значит, наша новая зооняня? Очень приятно! Я – Нина Тимофеевна, тут на кухне хозяйничаю. Заходи, милая, не робей!
И самое удивительное было то, что Нина Тимофеевна, бросив на Валино закутанное лицо лишь беглый, доброжелательный взгляд, не выразила ни малейшего удивления или испуга. Она будто бы и не заметила ни очков, ни платка. Ее принятие было настолько простым и искренним, что у Вали внутри что-то дрогнуло и чуть-чуть отпустило.
Зинаида, видя, что все идет как по маслу, вскоре уехала по своим делам, оставив Валину судьбу на попечение кухарки. Нина Тимофеевна взяла Валю под руку и повела через огромный, ухоженный участок в обход главного дома – большого, современного строения из стекла и бетона, которое выглядело холодно и безлюдно.
— Вот твои владения, – обернувшись, широко улыбнулась Нина Тимофеевна, указывая на аккуратную конюшню на два стойла, загон с аккуратной лужайкой и примыкающий к ней маленький, но очень симпатичный домик с зеленой крышей. – Конюшня, тут твои подопечные – Васса и Лошарик. Рядом будка Степана – алабая, пса громадного, но души в нем больше, чем у иного человека. А это – твой флигелек.
Она открыла дверь в домик. Внутри было скромно, но чисто и уютно: комнатка с кроватью, столик, маленький диванчик, крохотная кухня и санузел. Окно выходило прямо в загон к пони.
— Я знаю, ты, милая, не очень-то на люди показываться хочешь, – заговорила Нина Тимофеевна, присаживаясь на стул и вздыхая. – Да и боссы наши вечно заняты, Катюша ихняя… сама понимаешь, с характером. Так что живи тут спокойно. Завтрак, обед и ужин я тебе сама приносить буду, не беспокойся. У меня на кухне всего вдосталь.
И так началась новая жизнь Вали. Первые дни она почти не выходила из своего маленького мирка, осваиваясь, приглядываясь. Она боялась даже животных, но те быстро растопили лед ее недоверия. Пони Васса, ласковая, сразу начала тыкаться своим бархатным носом в ее карман в поисках угощения, а маленький коренастый Лошарик, серый в пятнышках, смотрел на нее умными, понимающими глазами. Алабай Степан, настоящий медвежонок на лапах, после пяти минут знакомства уже позволял чесать себя за ухом и тыкался тяжелой головой ей в колени, выражая полное одобрение.
Только с ними Валя и разговаривала. Она могла часами сидеть в загоне, гладя теплые бока пони, и шептать им свою боль, рассказывать о Сергее, о предательстве, о своем изуродованном лице, о том, как не хотелось жить.
— Вы-то меня не боитесь, правда? – говорила она, а Васса, словно понимая, аккуратно жевала край ее платка. – Вы же видите, какая я внутри. А они, люди… они смотрят только на обложку.
Спасением стала и Нина Тимофеевна. Она приходила несколько раз в день – то с горшком горячих щей, то с пирожками, то просто так, посидеть. Она была удивительно светлым и одиноким человеком.
— Муж мой, покойник, уже двадцать лет как под Богом ходит, – рассказывала она, попивая чай на пороге флигелька. – Сын на Севере, с семьей, редко звонит. Вот я и суечусь тут, в этом доме. Лет десять уже у Андрея Николаевича работаю. Еще при жене его, при Елене… Ах, какая женщина была! Красивая, как картинка… Да вот, видно, не судьба.
Она качала головой, и в ее глазах стояла неподдельная грусть. От нее Валя узнала, что Андрей Воронов – владелец крупного издательского бизнеса, вечно пропадает на работе, а девочка Катя, оставшись без матери, совсем избаловалась и озлобилась.
И Валя сама иногда слышала доказательства этому. Из открытых окон большого дома доносились внезапные визги, крики: «Не хочу! Не буду! Уйдите!» – потом грохот, будто что-то падало, и приглушенные увещевания няни. В такие моменты Валя инстинктивно пряталась в своем домике, чувствуя, как сжимается сердце. Она понимала, что Зинаида была права – девочка и впрямь была неуправляемой. И в этом осознании было странное, горькое утешение: ее собственная боль была не одинока в этих стенах.
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.