Это было ее лицо, и одновременно – не ее. Это была жуткая, исковерканная копия. Через все лицо, от виска к подбородку, тянулся багровый, еще не заживший шрам, неровный и бугристый, словно какая-то чудовищная гусеница прилепилась к ее коже. Левая губа была безжизненно оттянута вниз, обнажая край зубов, придавая лицу выражение постоянной, горькой усмешки. Но самое страшное были глаза. Правый, ее ясный, смеющийся глаз, смотрел на него с тем же ужасом, что и прежде. А левый… левый стал уже, меньше, его разрез искривился, веко опустилось, придавая взгляду странное, отчужденное и печальное выражение.
Валя, не видя себя, но видя лицо Сергея, мгновенно все поняла. Она медленно подняла дрожащую руку и коснулась своей щеки. Пальцы наткнулись на рубцовую ткань, жесткую и незнакомую. Она провела ими по шраму, ощущая каждый бугорок, каждую неровность, и в ее горле вырвался тихий, безнадежный стон.
— Зеркало… – прошептала она. – Дай мне зеркало.
Медсестра, стоявшая в стороне, с сочувствием посмотрела на врача. Тот кивнул. В Валютину руку вложили маленькое металлическое зеркальце. Она подняла его, и ее собственное отражение ударило ее с такой силой, что она задрожала вся, мелкой, неконтролируемой дрожью. Она смотрела на незнакомку с перекошенным, изуродованным лицом, и не могла поверить, что это – она.
— Нет… – вырвалось у нее. – Это не я…
Сергей молчал. Он не находил слов. Все, что он мог сделать, – это отвернуться к окну, чтобы скрыть гримасу отвращения и ужаса, проступившую на его лице вопреки его воле.
*****
Жизнь в их новой, подаренной на свадьбу городской квартире, которая должна была стать гнездышком для счастья, превратилась в каторгу. Стеклянные стены, модный дизайн, дорогая техника – все это теперь казалось насмешкой. Квартира была слишком просторной, слишком тихой, и в этой тишине слышалось эхо того самого стона, что сорвался с губ Вали в больнице.
Сергей изменился почти сразу. Сначала он еще пытался, приходил вовремя, садился ужинать, говорил о пустяках. Но его взгляд упорно скользил мимо ее лица. Он смотрел на ее волосы, на плечо, куда-то в пространство за Валиной спиной, но только не в глаза. И уж тем более – не на шрам.
— Как дела? – спрашивала Валя, пытаясь поймать его взгляд.
— Нормально. Работы много, – отмахивался он, утыкаясь в телефон. – Новый проект. Придется задержаться.
Задержки становились все чаще и дольше. Сначала на час, потом на два. Потом он начал звонить и говорить, что ночует у родителей. «Мама неважно себя чувствует, надо быть рядом», – говорил он, и в его голосе звучала неправда.
Его мать, Галина Викторовна Баратова, телеведущая с идеально подтянутым лицом и холодными, оценивающими глазами, с самого начала была против этого брака. Теперь же она не скрывала своего отношения.
Сергей, приезжая в родительский дом, садился за стол в безупречной столовой, и Галина Викторовна, наливая ему кофе, тут же начинала свою атаку.
— Сережа, я не понимаю, чего ты ждешь, – голос ее был сладок, как сироп, но каждое слово било точно в цель. – Ты женился на красавице, на талантливой девушке. А что теперь? Сидит дома, на людей не показывается. Ты же начинающий режиссер, у тебя круг общения, связи. Как ты с ней появишься на каком-нибудь вернисаже? На тебя пальцами показывать будут.
— Мама, хватит, – пытался возразить Сергей, но звучало это вяло. – С ней случилось несчастье.
— Несчастье? – Галина Викторовна язвительно усмехнулась. – Дорогой мой, на несчастьях браки не держатся. Ты брал жену, а теперь у тебя на шее сидит инвалид, ур…на, Бог знает что! У тебя вся жизнь впереди! Ты должен строить карьеру, а не прятать в квартире испорченную куклу.
Отец, Александр Федорович, профессор искусствоведения, обычно молчал за своей газетой, изображая нейтралитет. Но однажды, когда Сергей вышел с ним покурить на балкон, он положил руку ему на плечо.
— Сын, твоя мать, конечно, дура… Ты послушай меня старого. Ты дал клятву. В болезни и в здравии. Сейчас твоей жене очень трудно. Ты должен ее поддержать. Прояви характер. Ответственность – это не просто слово.
Сергей кивнул, глядя на огонек сигареты:
— Я знаю, папа. Я стараюсь.
Но внутри все больше сомневался. Он ловил себя на том, что в метро, на улице, его взгляд сам цеплялся за красивые, ухоженные лица девушек. Он вспоминал Валю прежнюю, и сердце сжималось от тоски. А потом он возвращался домой, и его встречала Валя с ее перекошенной улыбкой и печальным, несимметричным взглядом. И ему хотелось развернуться и уйти.
Сергей перестал ее обнимать. Перестал целовать даже в щеку, притворяясь, что спешит. Он придумывал дела в другой комнате, лишь бы не сидеть с ней рядом на диване.
И Валя все видела. Она заметила, как муж вздрагивает, когда она нечаянно касается его руки. Как застывает его улыбка, когда она входит в комнату. Как он перестал называть ее «птицей» и «красавицей». Его любовь уходила от нее, как вода сквозь пальцы, и она чувствовала себя беспомощной, не в силах остановить этот поток. Холод, исходивший от него, был страшнее любой боли. Он замораживал ее изнутри, превращая в такую же безжизненную и молчаливую статую, каким стал их брак.
Пустота поселилась в Вале с того самого утра в больнице и с каждым днем разъедала ее изнутри, как ржавчина, оставляя после себя холодный, безвоздушный простор. Она просыпалась с этим чувством, проводила с ним весь день и ложилась спать, ощущая его тяжелым камнем на груди. Прежняя жизнь — репетиции, надежды, смех в ночной городе, горящие глаза Сергея — казалась ей теперь сном, приснившимся кому-то другому, не этому заточённому в квартире существу с чужим лицом.
Она стала призраком в собственном доме. Перемещалась бесшумно, будто боясь потревожить тишину, которая сгущалась в комнатах, как пыль. А Сергей… Сергей стал главным источником этой пустоты. Его отчуждение было теперь не просто холодом, а настоящей стеной, возведенной между ними. Он не просто отворачивался; он всем своим видом показывал, что ее существование — это неудобство, ошибка, которую он вынужден терпеть.
Последней каплей стал тот вечер, когда она случайно узнала от общей знакомой в мессенджере: «Привет, Валь, как ты? Мы вчера здорово повеселились на сборе курса, все вспоминали тебя и Сергея. Жаль, что он один пришел, сказал, что ты плохо себя чувствуешь».
Сообщение пронзило ее, как игла. Он ушел на праздник, куда их приглашали как одну из самых ярких пар их потока, и даже не сказал ей ни слова. Не соврал, что она больна, а просто… не посчитал нужным сообщить. Стыдился. Стыдился выйти с ней в свет, представить друзьям эту версию жены — изуродованную, с перекошенной улыбкой.
Валя сидела в гостиной, в темноте, и ждала возвращения мужа. Слышала, как ключ поворачивается в замке, как он снимает куртку, включает свет на кухне. Он даже не зашел проверить, дома ли она, не почувствовал ее присутствия.
— Как праздник? — тихо спросила она, выходя из темноты в дверной проем.
Сергей вздрогнул, чуть не уронив стакан с водой. Его лицо на мгновение исказилось досадой, а затем натянулось привычной маской безразличия.
— Да ничего так.Пообщались. Ты чего не спишь?
— Мне же не с кем было общаться, я тут одна сидела, — сказала она, и голос ее дрогнул.
Он тяжело вздохнул, как уставший родитель, которому надоели капризы ребенка.
— Валя,не заводи эту пластинку. У меня и так голова раскалывается. Тебе бы не понравилось, там шумно, все пили. Тебе нужен покой.
— Мне нужен муж, а не сиделка! — вырвалось у нее, и в горле встал ком. — Мне нужно, чтобы ты взял меня за руку и повел с собой. Я не хочу, чтобы ты прятал меня дома, как постыдную тайну!
Но Сергей только отмахнулся и прошел в спальню, оставив Валю одну с ее болью и унижением.
А наутро пришло очередное письмо. Электронное, сухое, безликое. Еще один театр, который когда-то засыпал ее комплиментами и звал к себе, теперь вежливо «счел невозможным подписание контракта в сложившихся обстоятельствах». Это был уже третий отказ. Валентина открывала папку «Входящие», и ей казалось, что она видит не строчки на экране, а лица — равнодушные, испуганные, брезгливые. Ее талант, ее диплом, ее мечты — все это перечеркивал один шрам на лице. Мир, который манил ее своими огнями, теперь захлопнул перед ней все двери, одну за другой.
В тот вечер она не выдержала. Валентина подошла к Сергею, когда он сидел с ноутбуком, делая вид, что работает. Она встала перед ним, заслонив свет настольной лампы, заставив его наконец поднять на себя взгляд.
— Сергей, — голос ее был тихим, но в нем не было и тени просьбы, это был прямой, выстраданный вопрос. — Ты меня больше не любишь?
Он замер. Пальцы над клавиатурой напряглись. Сергей медленно отодвинул ноутбук и потянулся рукой к виску, как будто у него начиналась мигрень.
— Валь,опять? Хватит уже этих разговоров. Успокойся. Соберись, пожалуйста.
— Я не могу «собраться»! Я смотрю в зеркало и не узнаю себя! Я читаю эти письма и понимаю, что моей карьере конец! Я смотрю на тебя и вижу, что я тебе противна! Ответь мне прямо, ради всего святого! Ты любишь меня?
Он встал и отошел к окну, повернувшись к ней спиной. Смотрел на огни города, которые когда-то были и их огнями тоже.
— Сейчас трудное время для нас обоих,— говорил муж мерно, глядя в темное стекло, в своем отражении, а не в ее. — Нужно просто переждать. Пережить это. Потом… потом, возможно, сделаем операцию, пластику, все наладится. Все будет хорошо.
Он говорил о каком-то туманном «потом», о хирургии, как о панацее, но он так и не посмотрел на нее, не обнял, не сказал самых простых слов: «Я люблю тебя. Мы справимся». Его спина была красноречивее любых слов.
— Я понимаю, — тихо сказала Валя.
Больше она не произнесла ни слова. В ту ночь муж впервые не лег с ней в одну кровать. Она слышала, как он ходит в гостиной, как скрипнула дверь в гостевую комнату. Этот скрип прозвучал для Валентины как щелчок замка, окончательный и бесповоротный.
Утром, дождавшись, когда муж уедет в театр, Валя встала и начала не спеша собирать вещи. Она не рыдала, не металась. Внутри была мертвая, оглушающая пустота. Валентина складывала в свою старую дорожную сумку только самое необходимое, вещи, привезенные еще из деревни. Все нарядное, модное, купленное уже здесь, с Сергеем, она оставила в шкафу. Это была не ее жизнь.
Она взяла сумку, оглядела стерильную, бездушную гостиную, в которой так и не появилось ни одной их общей фотографии после свадьбы, и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
На автовокзале, в толчее и гуле моторов, она достала телефон. Пальцы сами нашли единственный номер, который всегда был для нее спасательным кругом.
— Мама, — сказала она, и голос ее наконец дрогнул, пробиваясь сквозь ледяную скорлупу. — Встреть меня, пожалуйста. Я еду домой…
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.