Ольга

1927 год

Ольга стояла у пепелища чужого дома и не могла сдвинуться с места. Как же так? Как же так вышло? Если Семен когда-нибудь и вернется, так вместо дома теперь остались лишь угольки обгоревшие.

Соседка Ершовых Марфа-травница взяла её за локоть.

- Ступай, девонька, нечего тут уж смотреть. Да и затемно тебе бы вернуться.

Ольга покорно пошла к телеге, а сердце её ныло глухой, привычной болью. Сегодня с утра она будто чувствовала беду, когда душа её рвалась в Гремячее, туда, где проживал Семен, её первая любовь...

Пять лет. Именно столько времени прошло, как от Семёна, ни слуху ни духу.
И два года прошло с тех пор, как она вышла замуж за молодого парня Терентия. Нет, не от большой любви, а потому что все кругом твердили, какой дом у него от деда достался справный, какой парень хозяйственный, и как он её любит и как смотрит на неё. Лучшего жениха тогда было не сыскать. Видя, что Терентий её и в самом деле любит, Ольга, отчаявшись дождаться Семена, вышла за него замуж.
Ей было 23 года, Терентию столько же.
Было у них в браке и уважение, и дорог Терентий ей был, но всё же душа иной раз рыдала по Семену.

Хотя иногда она и злилась - порой у девушки были мысли, что Семен решил не возвращаться в село, а остался в Саратове, и может быть, уж другую себе нашел. Он ведь подался на заработки, чтобы они могли свадьбу сыграть, да корову купить, а потом словно в воду канул.
А в родительском доме остался его родной брат со своей женой Ариной, которые тоже ничего о Семене не знали.

Но время от времени, на лошади верхом или телеге приезжая в Гремячий, что было всего в четырех верстах, наведываясь за травами к тетке Марфе в обмен на молоко, она тихонько стучала в окошко и спрашивала у Федора или Арины, нет ли новостей от Семена. Она уже не знала, зачем ей это нужно, ведь теперь Ольга замужем за Терентием, и вроде как полюбила его спустя время, но душа её будто не могла найти спокойствия.

Вот и сегодня, приехав к Марфе за Иван-чаем да за сбором от тошноты во время беременности, она застала на месте избы пепелище и узнала, что накануне Арина и Федор повздороили, и жена его ушла к сестре, прихватив детей. А уж поздним вечером соседи увидели пламя, что рвалось из дома Ершовых. Мужики бросились на выручку, но вытащили Федора уже бездыханного, а дом потушить не успели - деревянный сруб вспыхнул, как спичка.

****

Через три месяца, осенью, когда у Оли был уже виден живот, пошел слух, что Семен объявился в селе Гремячем. Сперва мальчишка-пастушок, гонявший скот на дальнее выпасное займище, увидел у пепелища дома Ершовых одинокую фигуру. Мужик стоял недвижно, словно столб. Пастушок испугался, перекрестился и погнал коров прочь, а вечером, за ужином, проговорился матери:

- Мам, а у сгоревшего дома привидение стоит. Ей богу, как дядька Федор.

Мать его, Прасковья руками всплеснула:

- Привидений нет, а дядю Федора всем селом хоронили. Может...А вдруг-то Семён вернулся? Они ведь с Федей похожи были!

В это же время и Марфа увидела своего соседа. Окна её горницы смотрели прямо на тот черный клочок земли, где когда-то жила семья Ершовых.

Увидела, как он, сгорбившись, опустился на колени и долго так сидел, голову опустив.

Марфа вздохнула, накинула платок и вышла.

- Семенушка? – позвала она негромко, но он услышал, вздрогнул и медленно поднял голову.

- Тётя Марфа, - голос его был хриплым.. - Я домой пришел. Только вот дома нет. Что случилось тут?

- Пойдем ко мне, касатик, расскажу, что случилось, да отдохнешь с дороги. А там уж решишь, как дальше будешь жить.

Он не сопротивлялся, так как все силы ушли на этот долгий путь к родному селу. Взял свой узелок и, заметно припадая на левую ногу, поплелся за ней.

Марфа усадила Семена на лавку у стола, а сама стала греть воду, чтобы заварить свой знаменитый душистый чай, что сил придавал.

- Ногу-то где повредил?

- На стройке, - коротко бросил он, глядя на свои грубые, в синих жилах, руки, лежащие на коленях. – Прут железный сорвался и в ногу прям. В госпитале лежал долго.

- А потом... Отчего же потом не приехал домой, или весточку не подал? Оленька все глазоньки свои проглядела.

- Стыдно потому что... Медсестричка там была, Катериной звали. Добротой и красотой сердце мое согрела. Я и поддался её чарам и грех на душу взял, на миг позабыв об Ольге. Только вот выписывали меня, а Катерина мне и говорит, что дитёнок будет у нас... Вот и женился на ней, а домой весточку не отправил и не приезжал, оттого, что стыдно мне было перед Оленькой. А брат... Мы ж в ссоре с ним были, думал, не надо ему вестей от меня.

Марфа, не перебивая, поставила перед ним кружку с чаем и краюху хлеба, да пару картошин и яйцо.

– А где ж теперь та семья-то? Катерина с дочкой. Отчего без них прибыл сюда?

Тень прошла по его лицу.

- Ушла к другому, загуляла она. Дочку мою, Лидочку, с собой забрала. А после себя лишь записку оставила, - он махнул рукой, словно отмахиваясь от осы и голос его сорвался. – Я искал их! Несколько месяцев искал, все городишки исколесил, куда слух вел. Да только след простыл.

- Эх, горемычный, - вздохнула Марфа.

- Это наказание мне за Оленьку. За предательство моё.

- Как знать, за что нас Господь наказывает, - вздохнула старушка. - Ты, милок, можешь у меня пока пожить, покудова со своей жизнью не разберешься, заодно дров мне наколешь, да в помощь будешь. Не против?

- Тётя Марфа, да я ж вовек вам благодарен буду. Сделаю всё, что скажете.

***

А через неделю в обеденное время с улицы послышался скрип тележных колес и фырканье лошади. Марфа выглянула в окно, и лицо её стало растерянным и жалостливым.

– Ох, батюшки светы! Олюшка за сбором травяным для беременных прибыла. Я уж подзабыла, что договаривалась с ней.

Семен вскочил резко и выпрямился, а глаза его уставились в сени.

Дверь скрипнула, послышались уверенные шаги, и вот она появилась на пороге.

Она была уже не та девушка-пташка, которую он помнил, а перед ним была красивая молодая женщина в просторном платье, через который угадывался живот. Увидев его, она замерла, будто вросла в порог. Рука сама потянулась к косяку, чтобы удержаться.

– Семен?.. – вырвалось у нее. - Знать, не зря люди болтают...

Он не мог вымолвить ни слова. Только кивнул, опустив глаза, глядя на её живот.

Марфа засуетилась.

- Олюшка, родная, заходи и присаживайся. Чайку сейчас… Я только заварила.

- Спасибо, тетя Марфа, – голос Ольги обрел твердость. - Я молоко в сенях оставила.
Она вошла, медленно опустилась на лавку напротив Семена, положила руки на свой живот, будто защищая дитя внутри от этой тяжелой встречи. – Я не надолго, муж скоро с работы придет, а он вообще не разрешает мне теперь далеко отлучатся, за ребенка переживает.

Они молчали, словно никто не решался заговорить, но первой не выдержала Ольга.

- Где ж ты был, Семен? – наконец спросила она, глядя на него прямо, не отводя глаз.

Он поднял на неё взгляд, полный грусти и медленно, стараясь подобрать слова, рассказал ей то, что сказал и тётке Марфе.

- Я слышал, что ты замуж вышла? - закончив рассказ, спросил он. - Знал Терентия, хороший парень.

- Хороший, - кивнула Оля. - А главное, что верный. Я ждала тебя три года, и он меня ждал. А потом я пошла за него замуж. Два года назад свадебку справили.

- Оля...

- И что теперь? - перебила она его. - На пепелище жить будешь?

- Пока у тёти Марфы поживу, а там видно будет.

Ольга медленно поднялась с лавки, сделала шаг к двери, потом обернулась и сказала:

- Пожалуй, коли травы мне понадобятся, я пошлю Терентия за ними или сестру свою Надюшку.

По дороге она плакала. Вот как - пока она металась, не зная, жив он или нет, он преспокойненько жил с другой бабой, родив с ней ребенка.

Он мог бы весточку дать, чтобы она не ждала его, а жила своей жизнью. Думал ли он о том, что она чувствовала все эти годы, что ждала его? Но он никогда не узнает, что и живя с Терентием, она не теряла надежду увидеть свою первую сильную любовь.

Терентий встретил ее во дворе, снимая узду с рабочей лошади. Он пораньше вернулся с поля, и сейчас, увидев ее лицо, всё понял без слов.

– Виделась? – спросил он просто.

– Виделась. – Ольга тяжело слезла с телеги. – Не переживай, милый, больше я туда не поеду. Прости, что ослушалась тебя.

Терентий кивнул, бросив узду на забор. Подошел, взял ее за плечи, неловко, но крепко, а потом он обнял жену.

– И правильно. Ежели надо, я и сам поеду. И вообще, ты ведь знаешь уже какие травы в сборы входят, вот их и пей, душа ты моя травяная.

– Хорошо, – тихо сказала Ольга, - тем более, благодаря тётё Марфе я и правда, неплохо стала разбираться в травах.

Вечером она молча сидела за вязанием, а Терентий, точа нож, вдруг спросил:

- Он теперь каков? Он сильно изменился.

- Изменился, хромым стал. Глаза его теперь будто чужие. Жизнь сполна его испытала за столь короткое время.

- Да уж. Сперва родителей не стало, потом вот такие приключения с ним вышли. А теперь еще вернулся и узнал, что брат в доме угорел.

- Ничего, - Оля воткнула спицы в клубок. - Молодой еще, будет и ему счастье.

Больше они об этом не говорили.

***

Семен остался у Марфы и одинокая пожилая женщина, бездетная вдова была довольна жильцом: он рубил дрова, чинил забор, крыльцо, дверь в сарае, копался в огороде, волоча хромую ногу.

А потом к нему стала захаживать невестка Арина, вдова его брата.
Так в избе Марфы стали раздаваться детский смех и голоса. Семен оказался хорошим дядькой: мастерил Петьке деревянного коня, Анютке заплетал неумело косички. Арина стала приходить почти каждый день – помочь по хозяйству, окна в доме Марфы помыть, да потолок побелить. Видела, как брат покойного мужа, хромая, управлялся по двору, таскал воду, как ночами столярничал, чтобы продать в городе ложки да миски, чтобы совсем уж на шее у Марфы не сидеть.

В тот зимний день, когда в соседних Дымках Ольга рожала своего сына Ванечку, Арина, сидя рядом с Семеном, вдруг тихо произнесла:

– Женись на мне, Семен.

– Что ты, Арина! - воскликнул он, хоть и имел симпатию к вдове брата, но даже не осмеливался бы об этом сказать. - Я тебе не пара. Калека, ни кола, ни двора. Да и груз прошлого у нас обоих.

– Прошлое у всех есть, – перебила она. – Ты ведь не знаешь, как мы с Федькой жили. О покойниках, конечно, худо не говорят, но гулял он от меня, да выпивал излишне, всю душу мне выматывая. Вот и в тот вечер напился у другой бабы, а я, не выдержав, детей собрала, да к Людке пошла. И видишь, как вышло... А ты... Ты не такой, как твой брат. Как вернулся осенью, так никто пьяным тебя не видел, никто и с бабой не встречал.

- А на кой я тебе сдался, Аринка?

- Детям отец нужен. А ты не чужой им, дядька родной, и любить их будешь, как своих. А тебе жена нужна, чтобы хозяйка в доме была.

- В доме, - он усмехнулся. - А где мой дом?

Тут Марфа, подслушав этот разговор, подошла к ним и улыбнулась.

- Так тут же, где еще? Я баба одинокая, коли помру, так и дом мой безхозным будет, али других людей сюда поселят. А так вашей семье останется. Сколько мне еще той жизни отведено?

Семен улыбнулся, глядя на неё.

- Чего вы наговариваете? Вполне еще крепки.

- Так крепка оттого, что детишки силы мне дают, да ты всю черную работу делаешь.

Семен посмотрел на Арину. Он не знал, полюбит ли он её, как Ольгу. Екатерину полюбить не смог, а тут выйдет ли? Но хорошая она, ласковая, да добрая. Только вот люди осудят - чуть больше полугода прошло, как Федора не стало.

Марфа, будто разгадав его мысли, насмешливо сказала:

- Коли бы я в молодости считалась с людской молвой, так вовсе ни одного счастливого дня у меня бы не было. Вот вчера к тебе Митька приходил, работу предлагал, что думаешь?

- Пойду, пожалуй. Благодаря вашим травам нога хоть и хромает, да вот не болит больше, так что сдюжу работу на мельнице.

- Вот, а со временем к дому пристройку сделаешь, чтобы ваших общих детишек было где укладывать.

Семен, глядя на Арину, что стояла и сверлила его взглядом, и на Марфу, чьи глаза улыбались, кивнул:

- А что... В конце концов, жизнь продолжается, а мы еще молоды и должны своими руками не только дома себе строить, но и счастье создавать.

***

Женился Семен на Арине на той же неделе, а через год она родила ему дочь Аленку.

Иногда, глядя на свою любимую дочурку, гладя её пушок, Семен вспоминал слова, которые говорил Ольге, что у них будут общие дети.

Нет, не вышло. У неё теперь годовалый сын Ванечка от Терентия, а у Семена дочурка от Арины. Видимо, судьбе так было угодно.

И видимо, судьбе угодно, чтобы он своего первенца, дочку Лиду так больше не увидел.

ПРОДОЛЖЕНИЕ