— Не оборачивайся! — крикнула вслед надзирательница Светлана Михайловна. — Назад дороги нет.
Елена и не собиралась оборачиваться.
Железные ворота колонии строгого режима лязгнули за спиной.
В кармане застиранной курточки, справка об освобождении и 500 рублей.
6 лет, 8 месяцев и 11 дней.
Именно столько она провела здесь за преступление, которого не совершала.
Март выдался холодным, с резким ветром, который продувал куртку насквозь. Елена шла по асфальту, автоматически считая шаги.
- 237, 238.
Привычка с зоны — там все измерялось шагами, минутами, ограничениями.
Первый глоток свободы оказался горьким. Можно идти куда угодно, но некуда.
Автобус до станции Шатура дребезжал по разбитой дороге. Елена прижалась к окну, наблюдая, как мелькают за стеклом поля и перелески. Природа не изменилась. Та же самая русская равнина, что и 7 лет назад. А вот люди… Пассажиры сидели, уткнувшись в светящиеся прямоугольники, водили пальцами по экранам, бормотали что-то себе под нос.
Мир стал тише и одновременно более странный. В электричке до Москвы, напротив устроилась девочка лет пятнадцати с телефоном размером с ладонь. Пальцы порхали по экрану с невероятной скоростью.
— Привет, красотки, — говорила она в камеру, улыбаясь так широко, что видны были все зубы. — Сегодня покажу, как делать модный макияж за пять минут прямо в дороге.
— Простите, — осторожно обратилась Елена, — С кем вы разговариваете?
Подросток оторвался от экрана, окинул её оценивающим взглядом. От выцветшей куртки до стоптанных кроссовок.
— Сторис снимаю для соцсети, а что? — девочка сощурилась. — Вы что, первый раз видите смартфон?
— Нет, просто привыкла к другим телефонам.
— К каким другим? К Нокии 3310? — съязвила девочка. — Бабуль, это же прошлый век!
Елена сжала губы.
Ей 41 год, и уже бабушка.
Мир не просто ушел вперед. Он оставил её позади, как ненужный хлам.
На Казанском вокзале её встретила другая планета. Люди скользили по эскалаторам, не отрывая взгляда от экранов. В переходах мелькали курьеры на электрических самокатах с огромными рюкзаками за спиной. Турникеты метро отказывались пропускать.
Вместо жетонов требовались какие-то пластиковые карточки.
— Девушка, купите Тройку, — посоветовала пожилая женщина в очереди к кассе. — Удобно же.
— Тройку чего?
— Карту транспортную. Все ею пользуются.
— Куда, вы милая, из каких краев будете?
— Издалека, — ответила Елена.
В вагоне метро объявления звучали на трех языках.
Реклама обещала займы за две минуты и доставку роллов за полчаса.
Кафе в переходах предлагали отсканировать QR-код вместо меню. Елена стояла у одного такого заведения, тупо глядя на черно-белый квадратик на стене.
— Телефон поднесите к коду, — объяснил продавец-азиат. — Меню откроется.
— У меня нет смартфона.
— Как нет? — искренне удивился парень. — Тогда я вам на бумажке запишу, что есть.
МФЦ на Павелецкой встретил электронными очередями и бесконечными мониторами. Елена полчаса изучала терминал, пытаясь понять, какую услугу выбрать. Наконец добралась до окошка, где сидел юноша лет двадцати пяти в накрахмаленной рубашке.
— Документы для восстановления паспорта, — протянула она справку об освобождении.
Сотрудник взял бумагу двумя пальцами, словно она источала заразу.
Лицо его вытянулось.
— Ага. Статья какая была?
— Убийство.
— Паспорт будет готов через месяц, — монотонно проговорил он, — Госпошлина 350 рублей. Регистрация, отдельная очередь, окно номер 7. Без регистрации работать нельзя. Жилье снимать тоже. Следующий.
— Подождите, а где мне жить этот месяц?
— Не знаю, у родственников поживите. Следующий.
— Но у меня нет родственников.
— Тогда в социальную службу обращайтесь, я ни при чем. Следующий.
Елена отошла от окна, чувствуя, как щеки пылают от унижения. Вокруг толпились люди с папками документов, все куда-то спешили, все были при деле.
Она одна стояла посреди этого муравейника, никому не нужная.
Возле станции Парк Культуры судьба устроила ей жестокую проверку.
Из подземного перехода навстречу шла знакомая фигура — Ирина Петровна Комарова, бывшая коллега из издательства.
Та самая Ирина, с которой они когда-то обедали в корпоративной столовой и спорили о том, стоит ли издавать сборники современной поэзии. Женщина узнала Елену мгновенно. Остановилась как вкопанная, глаза расширились от ужаса. Секунду они смотрели друг другу в глаза, потом Ирина резко отвернулась и заспешила прочь, почти бегом.
— Ира! — крикнула ей вслед Елена. — Ира, подожди!
Но коллега уже растворилась в толпе. В ее испуганных глазах Елена прочитала приговор.
Убийца. Навсегда убийца.
Неважно, что говорят справки о реабилитации, в глазах общества она останется той, кто якобы зарезала мужа на кухне собственного дома.
Ноги сами несли ее в Замоскворечье, к особняку девятнадцатого века, где прошли ее детство и юность.
Дом стоял на том же месте, двухэтажный, с резными наличниками и мезонином. Но теперь его окружал высокий забор с видео-камерами, а у ворот красовался домофон с сенсорным экраном.
Елена нажала кнопку вызова. В динамике раздался голос.
— Кто там?
— Добрый день, меня зовут Елена Миронова. Этот дом принадлежал моей семье.
— Подождите минуту.
Через некоторое время к воротам подошел мужчина лет тридцати пяти в дорогом спортивном костюме. За ним семенила женщина в норковой шубе, таща за руку мальчика лет семи.
— Вы что хотите? — недружелюбно спросил мужчина.
— Этот дом достался мне по наследству от родителей. Семь лет назад его незаконно отобрали.
— Ничего не знаю про наследство, — перебил он. — Мы купили дом честно, документы в порядке. Максим Воронцов, индивидуальный предприниматель.
— Идите отсюда или вызову охрану.
— Но позвольте хотя бы взглянуть на дворик.
— Не позволю. Марина, заводи ребёнка в дом.
Елена прижалась лицом к решётке, за ней простирался ухоженный дворик с альпийской горкой и новеньким детским комплексом. В углу, где когда-то росла мамина сирень, теперь стояла беседка из стекла и металла.
От прежнего дома осталась только архитектура, душа выветрилась.
— Уходите, или я правда вызову полицию, — повторил Воронцов и демонстративно достал телефон.
Елена отошла, но не сразу. Постояла еще немного, глядя на окна детской комнаты, где когда-то читала Пушкина и мечтала стать писательницей. Теперь в окне мелькала тень чужого ребенка.
Темнело быстро. Мартовский вечер был промозглым, 500 рублей таяли на глазах. Проезд в метро, булочка в переходе.
Елена бесцельно брела по улицам, изучая витрины квартирных агентств.
Сдаётся квартира. Славянам. Без детей и животных.
Справки о доходах обязательны.
Справка об освобождении из мест лишения свободы в список требуемых документов явно не входила.
Спасение пришло неожиданно. Возле соседнего с родительским домом стояла пожилая женщина с ведром и шваброй, консьержка Мария Петровна. Она узнала Елену, несмотря на прошедшие годы.
— Ленуся? Елена Романовна? — недоверчиво переспросила она. — Неужели это ты?
— Здравствуйте, Мария Петровна.
— Господи, дитя мое! — старушка всплеснула руками. — А мы думали, ты совсем пропала. Где же ты была?
— Очень далеко.
Мария Петровна внимательно посмотрела на Елену. На изношенную одежду, усталое лицо, дешевую сумку. Что-то в ее глазах дрогнуло, стало мягче.
— Идем, погреешься, чайку попьем.
— Не хочу вас затруднять.
— Какие затруднения? Я сама пережила развал страны и лихие девяностые. Знаю, что такое остаться на улице. Одну ночь переночуешь, а завтра что-нибудь придумаем. Бог терпел и нам велел.
В маленькой комнатке консьержки пахло борщом и «звездочкой». На столе стоял допотопный телевизор, показывающий новости.
Мария Петровна налила крепкого чая, нарезала хлеба с салом.
— Ешь, ешь, не стесняйся, а то худая стала, как спичка.
Елена пила горячий чай маленькими глотками, чувствуя, как тепло разливается по телу. Впервые за целый день кто-то отнёсся к ней по-человечески, без страха, без осуждения, без лишних вопросов.
— Спасибо вам, — прошептала она.
— Да что ты, милая, все мы под Богом ходим.
Сегодня тебе плохо, завтра мне, друг друга поддерживать надо.
Ночью Елена лежала на раскладушке в комнатке консьержки и слушала, как за окном шумит город. Свобода оказалась горьким лекарством.
Можно идти куда угодно, но некуда. Можно говорить что угодно, но не с кем.
Тюремные стены рухнули, но на их месте выросли новые. Из равнодушия, страха и отторжения.
Она закрыла глаза и попыталась помолиться, как учила ее в детстве мама. Слова молитвы текли привычно. «Отче наш, иже еси на небесех».
Но сердце оставалось пустым.
Где был Бог, когда её осудили за чужое преступление? Где был он семь лет кошмара?
За стеной тикали старинные часы. Елена считала удары.
Привычка никуда не делась. Тридцать шагов до умывальника, сорок — до туалета. Двести — до столовой. Тело помнило заключение даже тогда, когда разум понимал — она свободна.
Но была ли она действительно свободна?
Железные ворота остались позади, а невидимые только начинали вырастать вокруг.
— Нам такие сотрудники не подходят.
Менеджер кафе «Шоколадница» даже не попытался скрыть брезгливость в голосе.
Справка об освобождении лежала на столе между ними как обвинительный приговор.
— Извините.
Елена сложила документы в потертую папку.
Седьмой отказ за неделю.
Кадровики читали резюме, кивали одобрительно.
— Высшее образование, опыт работы редактором, знание иностранных языков.
Потом доходили до справки о реабилитации. И лица каменели.
— А что конкретно вас не устраивает? — попыталась она понять в последний раз. — Я же оправдана полностью.
— Понимаете, у нас семейное заведение, клиенты приводят детей. Им будет неспокойно рядом с… ну, с человеком с вашей биографией.
Биография.
Красивое слово для испорченной жизни.
На улице моросил апрельский дождь.
Деньги подходили к концу, оставалось рублей 150. Мария Петровна приютила на неделю, но дольше злоупотреблять добротой было нельзя. Пора искать приют для бездомных или ночевать на вокзале.
Возле гипермаркета «Ашан» на окраине Москвы стояли мусорные контейнеры, а рядом — пункт приема сырья. Двое мужчин средних лет методично разбирали картонные коробки, отделяя чистые от грязных.
— Извините, — подошла к ним Елена. — Не подскажете, как тут устроиться на работу?
Мужчины переглянулись.
Один, седобородый, в рабочей куртке усмехнулся.
— На какую работу, девочка? Тут никто не устраивается, тут выживают.
— Я ищу любую работу, совсем любую.
Второй мужчина, рыжеватый, с интеллигентным лицом, отложил кусок картона.
— А что случилось?
Молодая вроде, здоровая. Документы есть?
— Есть, но…
Елена замялась. Проблемы с трудоустройством.
- Ясно, — кивнул тот. — Иваныч, кстати. А это Коля, физик. А ты?
- Елена.
- Ну что, Коля, покажем девочке нашу академию наук?
Коля засмеялся.
— Академия - это красиво сказано. Хотя что-то в этом есть.
— Иван Григорьевич, расскажите новенькой правила игры.
Иваныч вытер руки о брюки.
— Правила простые. Картон — семь рублей за кило, но только чистый. Алюминиевые банки — сорок рублей. Медь — золото наше, но редкое. За день можно набрать рублей сто-сто пятьдесят, если повезет.
- А где жить? — спросила Елена.
— У нас есть местечко. Правда, Коля?
— Есть. Не Рублевка, конечно, но крыша над головой. Электричество имеется. От дождя защищает…
продолжение