Дарья Десса. Авторские рассказы
Родители не той ориентации
Ну, что я вам скажу, дорогие читатели! Вот смотрю я на вас, на современных родителей, и понимаю: мы-то жили проще! У нас как было? Первый класс – это праздник! Белый фартук, пионы-гладиолусы, торжественная линейка, речи и прочее. А сейчас? Сплошной стресс! Причем, как всегда, не для тех, для кого должен быть.
Вот вы думаете, кто волнуется? Первоклассник Лёнька? Да ему-то что! Он, как губка, впитывает. У него мозг еще не забит ипотекой, курсом доллара и мыслями о том, как бы не опозориться перед соседями. Он – чистый лист, живёт в моменте!
А вот родители... Это же трагедия в трех актах с элементами абсурда. Вот кто волнуется и готовится! Покупают не портфель, а ортопедический ранец с системой вентиляции спины и GPS-трекером, чтобы, не дай Бог, чадо не свернуло с пути истинного, то есть, с пути от школы до дома. Не просто ручку, а эргономичную для правильного захвата, чтобы ребенок, не стал писать, как курица лапой, и не испортил себе карму на всю жизнь.
И вот, Лёнька, наш герой, отмучился в детском садике. Отмучился – это я про родителей говорю, потому что садик – постоянные сборы денег, утренники, где твоё ребенок обязательно стоит не в ту сторону, и бесконечные родительские чаты в мессенджере, где обсуждают, какого цвета шторы купить в группу. Не дошкольное учреждение, – филиал ада на земле
Наконец, школа. 11 лет учёбы. То есть нового рабства, но уже с домашними заданиями. Лёнька, как уже было сказано, не сильно расстроился. У него-то мозги гибкие, как резина от китайских кроссовок. Он быстро переключился. Возвращается домой радостный, – бабушка за ручку привела, – прямо сияет. Родители, конечно, тут же к нему:
– Ну, как там? Как учительница? Подружился с кем-нибудь? Ты не плакал? Не потерял пенал?
Тут начинается самое интересное. Лёнька с гордостью заявляет:
– Да, с Петей! Мы теперь будем сидеть за одной партой. Фамилия у него Иванов, а еще у него родители неправильные!
Родители мальчишки тут же насторожились. Это же не просто слово, почти диагноз в социуме! Что значит «неправильные»? Наш российский мир как теперь устроен? Если кто-то «неправильный», – сразу повод для паники и в голове: «Сектанты? Иноагенты? Инфоцыгане? Заднеприводные?!» Спрашивают у Лёньки замиранием сердца. А он, на той же мажорной ноте, как будто объявил о победе сборной России по футболу (что само по себе уже фантастика), выдает:
– Папу зовут Лера, маму – Вася!
У родителей Лёньки произошел сбой программы. В голове – тишина, как в библиотеке после закрытия. Потом – шум от мыслей, которые, как тараканы, забегали по черепной коробке. «Лера... Папа... Вася... Мама...» Это же не по-нашему! Не по-русски! У нас как? Папа – это Иван, Петр, Александр! Мама – это Мария, Елена, Светлана! А тут – Лера и Вася!
Сразу в голове всплывает классика. Куда же без нее! Леонид Филатов, наш гений, и его бессмертное: «Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать?» Начинается современная русская трагикомедия. Родители Лёньки, люди вроде бы современные, с интернетом и прочими благами цивилизации, вдруг почувствовали себя отсталыми.
«Неужели, – думают они, – это вот оно? То, о чём везде теперь говорить запрещено? Эти, как их... у которых приставка «транс». То ли гендеры, то ли сексуалы, то ли портиры – кто их разберет! Они уже в нашем 1 «Б»? Куда катимся?!»
Мгновенно включается родительский инстинкт самосохранения и защиты Отечества, которое в опасности (в лице своего ребенка). Мама, как более практичный человек, начинает с логики:
– Скажи, малыш, ты точно ничего не перепутал? – спросила она. – Может, наоборот, маму – Лерой, а папу – Васей?
Это классика жанра: мы всегда ищем простое объяснение там, где его нет, и надеемся, что просто ошибка. Но Лёнька – честный ребенок – отрицательно помотал головой:
– Нет, мама! Папа – Лера, мама – Вася!
Всё. Приехали. И вот тут, дорогие читатели, мы подходим к самому главному –технологиям. Раньше как было? Если что-то непонятно, ты идешь к соседу, спрашиваешь. Или звонишь по стационарному телефону. Или ждешь родительского собрания. А сейчас? Сейчас у нас есть мессенджеры – коллективный разум! Там – родительский чат 1 «Б».
Родители Лёньки бросились к смартфонам. Быстренько, дрожащими руками, открывают приложение. В чате, где обычно обсуждают, кто забыл сдать на шторы, а кто на подарок учительнице, они находят ключ к разгадке. Классная руководительница, человек, видимо, опытный и знающий, что современные родители – это параноики со стажем, предусмотрительно создала группу и выложила там список родителей с полными именами.
Пару минут поиска, и вот она – истина! Маму зовут Василина Петровна. Папу – Валерий Аркадьевич. Нашлось объяснение. Если ласково, то Василина – это Вася, Валерий – Лера! Они, эти самые Ивановы, в своей семье, в своем маленьком мирке ласково друг друга так и именуют.
Сидят родители Лёньки, смотрят в буквы, им становится стыдно за свою зашоренность, подозрительность и за то, что они, как только услышали что-то необычное, тут же подумали о плохом: предстоит спасать ребенка от тлетворного влияния Запада в лице семьи Ивановых. А оказалось, что им нужно спасать себя от тлетворного влияния телевизора и интернета, которые постоянно подкидывают нам страшилки.
Леший
Антону много раз говорили: ну зачем тебе эта борода? Сбрей ты ее к едрене-фене! Некрасиво же! Несовременно! На работу устроиться мешает! Но он был упертый, как старый дуб у реки. Если что решил, то вот как ни уговаривай, как ни подкапывайся под его аргументы – будет стоять на своем непоколебимо.
Его молчание в ответ на уговоры было не обидным, а скорее спокойным, внутренне улыбающимся. Он носил в себе маленький секрет, который делал все эти советы не просто неуместными, а смешными. И потом, он что, должен был всем и каждому рассказывать, как однажды его девушка Алёна, запустив пальцы в его тогда еще редковатую трехдневную щетину, с восхищением сказала: «Знаешь, а ты был бы страшно интересным с бородой. Как викинг или ученый-романтик»?
Это было сказано в шутку, но для Антона, обожавшего Алёну всей душой, прозвучало как руководство к действию. Вот для нее, собственно, и отрастил эту самую бороду. Сначала привыкал: чесалось, мешало есть, требовало ухода. Потом привык, а потом и самому понравилось. Борода стала его частью, атрибутом, тихим союзником. В ней было что-то уютное и солидное одновременно. Он ловил себя на том, что в задумчивости поглаживал ее, и это помогало собрать мысли.
Правда, иногда с этой бородой случались забавные и нелепые приключения, будто она была не просто волосами на лице, а отдельным персонажем, который проецировал на Антона самые разные образы из глаз окружающих.
Однажды, поздней дождливой осенью, шел Антон по улице в своем длинном, почти до пят, черном драповом пальто, под большим черным же зонтом-тростью. Шел себе в наушниках, погруженный в тихие, переливчатые звуки любимого чиллаута. Мир вокруг превратился в мираж сквозь пелену дождя и мелодий. Но внезапно в нём материализовалась маленькая, сухонькая старушка в клетчатом платочке, которая возникла перед парнем, словно из-под земли. Она заглянула ему под зонт, и ее взгляд был полон не просто любопытства, а искреннего, почти материнского укора.
– Батюшка, – сказала она, и ее голос пробился сквозь тихую мелодию. – Что же вы музыку-то слушаете? Ведь Великий пост нынче, грешно веселиться-то!
Антон, оглушенный не столько ее словами, сколько самим фактом вторжения в личное пространство и обращением «батюшка», автоматически снял наушники. В голове пронеслась сумбурная мысль: «Борода, пальто, зонт… Ну да, похоже». И он, не придумав ничего лучше, брякнул первое, что пришло в голову, с самым серьезным лицом, какое только смог изобразить:
– Я, бабуля, как раз духовные песнопения слушаю. Очень душеполезно. Хотите? – и показал ей на наушники.
Старушка буквально расцвела. Её морщинистое лицо растянулось в почти беззубой, но сияющей улыбке. Она засуетилась, закивала.
– Нет, нет, батюшка, простите меня, грешную, что потревожила! Не знала! Спаси вас, Господи! – пробормотала она, осеняя себя и «священника» крестным знамением, и поспешила дальше, унося с собой светлую уверенность, что встретила настоящего, духовно просвещенного человека. Антон же, вставив наушники обратно, фыркнул и улыбнулся своей наглой выдумке, чувствуя легкий стыд и дикое веселье одновременно.
Бывали и другие трансформации. Как-то раз ехал Антон в такси из строительного гипермаркета. Он осуществил свою давнюю мечту – купил профессиональный, мощный перфоратор, который помещался в огромный, внушительный черный кейс, похожий на чемоданчик для оружейного ствола.
Антон сидел на заднем сиденье, обнимая этот кейс, и с удовольствием разглядывал заоконные пейзажи, на этот раз без наушников, наслаждаясь тишиной после магазинной суеты. Таксистом был молодой жизнерадостный парень из Дагестана, болтавший по телефону на родном языке. Вот Антон добрался до дома, расплатился, вышел и уже направился к подъезду.
Вдруг сзади раздался громкий, веселый окрик с сильным кавказским акцентом.
– Эй, брат! Слышишь?!
Антон удивленно обернулся. Таксист, высунувшись в окно и широко улыбаясь, показал пальцем на черный кейс, забытый Антоном на заднем сиденье.
– Бомбу свою забыл! – прокричал он, и в его глазах искрилась добрая, немного хулиганская усмешка.
Антон расхохотался. Он вернулся, забрал «бомбу», поблагодарил парня за честность и бдительность, и они еще пару минут по-доброму подшучивали друг над другом. Эта ситуация, в отличие от истории со старушкой, не вызвала ни капли смущения, только веселье и ощущение какого-то ералаша.
Были и менее комичные моменты. На некоторых официальных встречах к его бороде относились с подозрением, видя в ней признак несерьезности или бунтарства. Однажды в поликлинике сердитая медсестра буркнула: «Зарос как леший! Ходишь, людей пугаешь своей образиной».
Но Алёна, ради которой все и затевалось, каждый раз, когда слышала подобные истории, только заливалась серебристым смехом и говорила, проводя рукой по его щеке: «Они просто не понимают, что под этой грозной внешностью скрывается самый милый в мире человек, который слушает тихую музыку и покупает перфоратор для ремонта в нашей будущей квартире».
И Антон понимал, что борода – это не просто волосы, а его тихий вызов шаблонам и даже маленькая личная территория свободы. Ну, или щит, который иногда нелепо отражает чужие проекции: то батюшки, то кавказца, то лешего. Но для него самого и для Алёны это был просто мягкий, теплый и очень родной признак его собственного «Я». И сбрить её – всё равно что стереть часть своей недавно обретенной истории, отказаться от этих забавных и поучительных приключений, подаренные зеркалом чужого восприятия.
Поэтому Антон только отряхнет с бороды крошки после завтрака, аккуратно подровняет триммером и пойдет дальше по своим делам, готовый к новым случайным ролям, которые приготовила для него жизнь, и твердо зная, ради кого и ради чего эта борода продолжает расти.