Работа с камнями оказалась лишь разминкой. Настоящие уроки проходили в «зале практик» — огромном каменном помещении в глубине Цитадели, где стены были буквально пропитаны отголосками тысяч заклинаний. Густым, вязким воздухом было трудно дышать.
Корвус, закутанный в неизменную чёрную накидку, стоял посреди зала. Перед ним, в пятнадцати шагах, — Леон, вспотевший от напряжения.
— Ещё раз, — сухой голос архимага был бесстрастен. — Твоя задача — создать не щит, не отражение. Нам нужно поглощение. Представь не стену, а… болото, поверхность которого не разлетается брызгами, когда на неё падает камень. Твоя магия должна не оттолкнуть силу, а принять её, рассеять внутри тебя. Давай.
Леон сжал кулаки. «Это абсурд», — пронеслось в голове. В Ордене учили чистоте, ясности, непоколебимости. А этот еретик предлагал стать грязью, пассивной трясиной! Собрав привычную магию Света — яркую, обжигающую, — Леон сформировал перед собой сияющий барьер. Чистый, правильный.
Небрежным взмахом руки Корвус бросил в его сторону тёмный сгусток. Магия не ударила в щит, а растеклась уродливой кляксой по поверхности и стала просачиваться сквозь неё, как вода через решето. Сияющая стена дрогнула, заколебалась и рассыпалась искрами, остаток заклинания больно ударил Леона в грудь, заставив пошатнуться.
— Опять! — в голосе Корвуса ощущалось раздражение. — Ты строишь памятник своей чистоте, а не защиту! Ты думаешь о том, как выглядишь, а не о том, как работает магия! Тщеславный мальчишка!
— Это неправда! — выкрикнул Леон, не в силах подавить копившуюся неделями горечь. — Я пытаюсь делать как вы говорите!
— Нет! Ты пытаешься сделать это красиво! — Корвус сделал шаг вперёд, его тень на стене удлинилась, перетекла верхней частью на потолок, угрожающе нависнув над людьми. — Ты и с Рощей поступил так же! Не подумал, что будет с ней, с людьми, с миром! Ты подумал о том, какой ты молодец, какой ты спаситель! И теперь нам приходится иметь дело с вечно голодным ребёнком!
От этих слов стало больно. Они затрагивали тот тайный уголок души, куда Леон боялся заглядывать. Он боялся вспоминать тот миг ликования, когда деревья в Роще стали оживать… Да, он тогда чувствовал не только ужас, но и странное, пьянящее торжество.
— Заткнись! — зарычал Леон. Ярость, чёрная, сладкая, хлынула изнутри, смешавшись с магией. Он не стал формировать заклинание, а швырнул в Корвуса сгусток хаотичной энергии, в которой клубились и свет, и слепая злоба.
Архимаг даже защищаться не стал. Лишь свёл брови, и сгусток распался в воздухе с шипением, как упавший в лужу уголёк.
А вот с тенью Леона что-то случилось... От яркой вспышки его собственной магии тень на стене позади него дёрнулась, вздыбилась — и не вернулась в прежнюю форму. Она осталась неестественно высокой, искажённой, плавно скользнула на соседнюю стену. На тени не было видно лица, но Леону вдруг почудилось, что тень ухмыляется, хищно, недобро.
В голове зашелестело: «Убей старика. Он видит тебя насквозь. Он смеётся над тобой. Он — помеха. Убей его, и сила будет твоей. Чащоба будет твоей. Всё будет твоим». В этом шелесте угадывались интонации Корвуса, но без всякой скуки. Лишь злобная, ликующая сила.
Леон в ужасе отпрянул, прижался спиной к холодной стене. Магия внутри него погасла, а вместе с нею исчезло и жуткое наваждение. Тень вновь стала обычной, вернувшись на положенное ей место.
Маг стоял, тяжело дыша, не в силах оторвать взгляд от того места, где только что ухмылялось... нечто. Он не сразу заметил, что за ним внимательно, с каким-то усталым пониманием, наблюдает Корвус.
— Вот она, — тихо сказал архимаг. — Твоя Тень. Поздоровайся. Теперь ты её увидел.
***
Леон не спал всю ночь. В темноте ему чудились движения в углах, шепот из-под кровати. Утром он пришёл в главный зал с тёмными кругами под глазами и решимостью получить ответы на кое-какие вопросы.
— Кто вы? — спросил он, прерывая молчаливую трапезу Корвуса. — Откуда вы знаете про это… про тщеславие? Про то, что происходит, когда свет смешивается с яростью? Вы говорите так, будто сами через это прошли.
Корвус медленно допил кофе. Аккуратно поставил чашку на стол. Долго всматривался в гущу на дне, будто ища ответ там.
— Ты прав, — наконец произнёс он. — Я прошёл через это. С той лишь разницей, что моё «тщеславие» было куда масштабнее.
Он расстегнул высокий ворот своего чёрного одеяния. На бледной, почти прозрачной коже у ключицы был шрам. Но явно не от клинка или когтя. Он напоминал… трещину. Тончайшая сеть золотистых, будто светящихся изнутри, линий расходилась из одной точки, как паутина от удара молотка по стеклу. На Леона повеяло странной остаточной магией — какой-то стерильной чистотой.
— Абсолютный Свет, — проскрипел Корвус, дотрагиваясь до шрама кончиками пальцев. — Моя идея. Моё детище. Ты знал, что когда-то я был в Ордене Света не последним человеком? Да, я входил в Совет. Десятилетиями я наблюдал, как Тьма сеет раздор, порождает чудовищ. И я решил, что хватит. Что нужно не бороться с нею, а уничтожить саму возможность её порождать. Я решил создать сферу, поле, ритуал — не важно — который бы выжигал Тьму полностью. Оставляя только чистый, ясный, правильный Свет.
Он замолчал. Какое-то время тишину Цитадели нарушало лишь потрескивание факелов. Затем Леон не выдержал.
— Что случилось? — едва слышно прошептал он.
— Случился город Солнечный Ключ, — ответил Корвус, и его глаза вдруг опустели, став похожими на два обсидиановых осколка. — Мы проводили испытания, и что-то пошло не так. Или… всё пошло именно так, как и должно было. Абсолютный Свет оказался не благом. Он стал воплощением абсолютного равнодушия. Огнём, который не греет, а лишь испепеляет. Он выжег не только Тьму. Он выжег эмоции. Оттенки. Сомнения. Желания. Жизнь. Оставив после себя не свет, а выцветшую, хрустящую пустоту. Люди не умерли. Они просто… перестали быть, застыв идеальными, безвольными статуями до тех пор, пока их тела не рассыпались в пыль.
Леону стало дурно, когда он представил себе это. Белый, безжалостный свет. И тишину.
— А что Орден? Он осудил вас? Как меня?
Корвус горько усмехнулся.
— Они испугались, конечно. Но осудить одного из архитекторов своей власти? Нет. Они предложили забыть всё. Скрыть. Продолжать в том же духе, но «аккуратнее». Я смотрел на их испуганные, расчётливые лица и понял, что мой Свет, в каком-то смысле, победил и их. Он выжег из них всё человеческое задолго до тех злосчастных испытаний. Я ушёл сам. Стал изучать то, что так хотел уничтожить — Тьму. Но я стремился создать не ту Тьму, что сеет хаос. А ту, что хранит баланс. Ту, что оттеняет собой Свет. Я стал еретиком, чтобы мир не ослеп. Но... — Корвус запнулся, но всё же продолжил: — Я не преуспел. До сих пор не преуспел. Я многое узнал о Тьме и Тенях, но так и не научился ими управлять по-настоящему.
Архимаг застегнул ворот, скрыв страшный шрам.
— Ты, мальчик, — тихо сказал он, глядя прямо на Леона, — да, именно ты, сможешь сделать то, к чему стремился я все эти годы. Ты должен стать чем-то третьим. Не Светом, выжигающим Тьму. Не Тьмой, бегущей от Света. Ты должен их примирить в себе. Собственно, у тебя и выбора нет. Иначе Чащоба, это порождение твоего тщеславия и ярости, сожрёт тебя изнутри. А потом и всё остальное. Она будет расти, пока не поглотит и Свет, и Тьму.
Леон медленно кивнул. Теперь до него дошёл смысл уроков Корвуса. Уроков видеть мир не чёрно-белым.
— Я понял, — тихо сказал он. — Что дальше?
— Дальше, — Корвус поднялся, его спина снова распрямилась, — ты будешь учиться разговаривать со своей Тенью. Не как с врагом. Как с частью себя, которой тоже бывает больно и страшно. Ну а потом мы снова пойдём к Чащобе. И ты попробуешь поговорить с ней не только от имени Света, но и от имени всей своей цельной, в меру уродливой, живой души.
Продолжение следует...