— Чайник выключи. Свистит же.
Валера дернулся. Ложка звякнула о край чашки, брызги полетели на клеенку. Он не заметил. Смотрел в телефон, как подросток, прячущий экран под партой.
— Я не слышал, — буркнул он, свайпая что-то большим пальцем. Быстро, нервно. Вверх-вверх-вверх. Чистит историю.
Татьяна вытерла руки о полотенце. Махровое, с петухами, жесткое от частых стирок. Подошла к плите. Свист оборвался, и на кухню навалилась тяжелая, ватная тишина ноябрьского вечера. За окном, хотя было всего четыре часа, уже сгустилась сизая муть. Стекла запотели, снизу, с улицы, пробивался желтый, болезненный свет фонаря.
— Котлеты будешь? — спросила она спиной к нему. — Немного пригорели. Я отвлеклась.
— Нет. Я же говорил, поем в гараже. С мужиками.
— В гараже… — Татьяна медленно повернулась.
На столе, прямо посередине, стояла тарелка с черными, обугленными кругляшами мяса. Запах гари висел в воздухе плотным слоем, перебивая даже ароматизатор «Морской бриз», который Валера терпеть не мог. Но он запаха не замечал. Или делал вид.
Он сидел в новой рубашке. Клетка, плотный хлопок, пуговицы перламутровые. Покупал сам, неделю назад. Сказал: «На распродаже в "Ленте" схватил». Ага. В «Ленте» таких бирок не вешают.Для гаража.
— Петрович звонил, — сказал Валера, не поднимая глаз от кружки. Чай там давно остыл, покрылся плёнкой. — У него ворота заклинило. Просил помочь подварить.
— В новой рубашке варить будешь?
Валера поперхнулся. Кадык дернулся, как поплавок, когда клюет крупная рыба. Он наконец оторвался от телефона и посмотрел на жену. Взгляд мутный, бегающий. Так смотрят, когда пытаются вспомнить, какую именно версию вранья озвучили пять минут назад.
— Ну Тань, начинается… Переоденусь я там. У меня в багажнике роба. Чего ты начинаешь-то? Нормально же сидели.
Он врал неумело. Всегда врал неумело. Тридцать лет брака, и тридцать лет он думал, что его лицо — непроницаемая маска разведчика. А Татьяна видела всё: как у него краснеют мочки ушей, как пальцы начинают теребить край стола, как он начинает говорить чуть громче и быстрее, словно хочет заболтать саму реальность.
— Я не начинаю, Валер. Я заканчиваю.
Она села напротив. Стул скрипнул ножкой по линолеуму — резкий, противный звук, от которого у Валеры перекосило лицо.
— Что заканчиваешь? — он попытался улыбнуться. Вышло криво, губы разъехались, обнажив зубы с желтоватым налетом от курения. — Роман пишешь?
— Отчет свожу. Годовой.
Татьяна положила ладони на стол. Руки у неё были спокойные. Ни дрожи, ни суеты. Руки бухгалтера, который знает, что цифры не врут. Люди врут, чеки врут, накладные подделывают, а итоговое сальдо всегда показывает правду. Если уметь смотреть.
— Какой отчет? Ты же на пенсии, Тань. Одичала дома совсем со своими пирогами. — Валера хмыкнул, почувствовав, как ему показалось, слабину. Атака — лучшая защита. — Занялась бы чем. Вон, Ленка с третьего этажа на йогу ходит. А ты все у плиты. Вон, котлеты сожгла.
Он кивнул на тарелку.
— Сожгла, — согласилась Татьяна. — Зачиталась.
— Чем? Донцовой?
— Смс-ками.
Валера замер. Рука, тянувшаяся за куском хлеба, повисла в воздухе. В прихожей гулко капало с его ботинок — он пришел полчаса назад, наследил грязной жижей, но даже не подумал вытереть. Татьяна обычно ругалась. Сегодня — молчала. Эта лужа грязной воды в коридоре сейчас раздражала её больше, чем факт измены. Странная штука психика — цепляется за быт, чтобы не рухнуть в бездну.
— Какими смс-ками? — голос Валеры стал тонким, скрипучим.
— От банка.
Валера выдохнул. Громко, с облегчением. Плечи опустились. Он снова потянулся к хлебу, оторвал корку, сунул в рот. Жевал быстро, громко чавкая.
— А, это… Ну да. Я снял сегодня. На материалы. Ты же знаешь, мы хотели веранду на даче перекрывать весной. Сейчас скидки, не сезон. Профнастил по дешевке отдают. Я решил — чего тянуть? Деньги обесцениваются, инфляция, сама понимаешь.
Он говорил уверенно. Заготовка. Домашняя заготовка номер пять: «Хозяйственный муж заботится о семейном гнезде».
Татьяна смотрела на него и видела не мужа. Она видела актив. Проблемный, токсичный актив, который давно пора было списать, но жалость и привычка мешали.
— Профнастил, значит, — повторила она. — И сколько нынче профнастил стоит?
— Ну… разный. Я хороший взял. Бельгийский. Сто пятьдесят тысяч вышло. Плюс доставка, плюс саморезы там, уголки… Двести снял, чтоб с запасом. Остачу привезу, в банку положим.
— Двести.
— Ну да. А что? У нас же было на счете четыреста. Я половину взял.
Татьяна встала. Подошла к холодильнику. Там, под магнитиком с видом Геленджика (поездка 2018 года, он тогда еще делал вид, что ему с ней интересно), висел сложенный вчетверо листок.
Она развернула его, положила перед мужем.
— Это выписка, Валер. За вчерашний день.
Валера скосил глаза. Буквы плясали. Но цифру он увидел.
— И? — он всё еще пытался держать фасон. — Ну снял. Я же говорю…
— Валера, ты снял всё. Все четыреста пятьдесят тысяч. Под ноль. И закрыл вклад.
Тишина стала звенящей. Слышно было, как у соседей сверху работает телевизор — бубнит что-то про политику. Как на улице проезжает машина, шурша шинами по мокрой каше снега.
— Тань, ты чего меня контролируешь? — он пошел в наступление. Резко, грубо. — Я мужик или кто? Я решил — надо брать сейчас! Там партия ограниченная! Я что, должен за каждой копейкой к тебе бегать?
— Ты не за профнастилом бегал, Валера. Ты бегал в ювелирный на Ленина. И в агентство недвижимости «Дом Мечты».
Валера побледнел. Кожа у него стала серой, как то ноябрьское небо за окном. Желтый свет фонаря делал его лицо похожим на маску покойника.
— Ты… ты следила за мной? Ты что, больная?
— Зачем следить? — Татьяна пожала плечами. — У тебя карта к моему телефону привязана. Уведомления приходят мне. Ты когда три года назад телефон менял, сам попросил настроить. «Танюш, сделай, я в этих гаджетах не бум-бум». Помнишь?
Он помнил. Конечно, помнил. Он тогда радовался, какой он хитрый — спихнул на жену оплату коммуналки и интернета. Пусть баба возится.
— Я… я забыл отвязать, — прошептал он.
— Ты думал, я не читаю? Думал, я только пироги печь умею да носки твои стирать? — Татьяна усмехнулась. Усмешка вышла страшной — одними губами, глаза оставались ледяными. —
Валера вскочил. Стул с грохотом опрокинулся назад.
— Это не то, что ты думаешь! — заорал он. — Это инвестиция! Мы с Петровичем…
— Сядь, — сказала Татьяна. Тихо. Но в этом «сядь» было столько металла, что Валера, сам того не желая, подчинился. Поднял стул, плюхнулся обратно.
— Какой Петрович, Валер? У Петровича грыжа, он третий месяц на даче не появляется. А квартиру-студию в ЖК «Новые Горизонты» ты смотрел не с Петровичем. А с Кристиной. Кристина Витальевна Жукова, 1998 года рождения. Младше нашей дочери на два года.
Валера сидел, открыв рот. Воздух выходил из него с сипом.
— Откуда… откуда ты имя знаешь?
— Я бухгалтер, Валера. Я умею искать информацию. Ты когда бронь оплачивал, в назначении платежа её ФИО указал. Чтобы договор на неё оформили. Ты же у нас «банкрот», на тебе кредитов висит — на три жизни. На себя оформить не мог.
— Каких кредитов? — он совсем поплыл.
— Тех самых. Которые ты набрал на «бизнес» пять лет назад. Помнишь? «Тань, подпиши поручительство, тема верная, фурами лес возить будем». Я тогда отказалась. Ты на мать свою оформил. Мать умерла, долги повисли. Ты думал, я не знаю, что ты ползарплаты приставам отдаешь? Думал, я не вижу, почему мы пять лет на море не были?
Валера молчал. Он разглядывал свои руки. Крупные, с въевшейся в кутикулу мазутной грязью — даже офисная работа водителем не спасала, он любил ковыряться в старом «Форде». Сейчас эти руки дрожали.
— Ты всё знала… — прохрипел он. — И молчала? Зачем?
— Ждала.
— Чего? Пока я сдохну?
— Пока ты ошибешься по-крупному.
Татьяна встала, подошла к окну. Провела пальцем по стеклу, стирая конденсат. Там, в темноте, мокли под мокрым снегом машины. Серый двор, серые жизни.
— Ты ведь уходить собрался, Валер? Сегодня. Вещи в багажнике уже? Не роба там, а чемодан твой коричневый, с оторванной ручкой.
Валера дернул головой.
— Да. Ухожу. Раз ты такая умная, раз всё знаешь… Чего тянуть? Я полюбил, Тань. По-настоящему. Она меня понимает. Не пилит. Не смотрит как на говно. Ей я нужен, а не моя зарплата.
— Ей нужна квартира, которую ты собрался купить на наши накопления. Четыреста пятьдесят тысяч — это первый взнос, так?
— Это мои деньги! Я зарабатывал!
— Твои? — Татьяна развернулась. Лицо её ожило, щеки пошли красными пятнами. — Твои там — только долги по алиментам на первую дочь, про которые ты «забыл» рассказать, пока они не всплыли. А эти четыреста тысяч — это мамино наследство. Которое я откладывала. На черный день.
— Мы одна семья! Бюджет общий!
— Был общий. Пока ты крысить не начал.
Валера ударил кулаком по столу. Тарелка с пригоревшими котлетами подпрыгнула.
— Хватит! Я ухожу. Прямо сейчас. Ключи на стол положу. Квартиру делить будем, так и знай. По закону половина моя.
Он встал, решительно направился в коридор. Шлепал ботинками по лужам, не разбирая дороги. Схватил куртку с вешалки.
Татьяна не двигалась. Она стояла, скрестив руки на груди, и слушала, как он возится с замком. Замок заедал — старый, еще советский. Надо было менять, но Валера всё время говорил: «Потом, смажу и нормально будет».
— Не утруждайся, — сказала она громко, чтобы он услышал в прихожей.
— Чего? — он боролся с «собачкой» молнии.
— Квартиру делить не будем.
Валера замер в дверях. Обернулся. Он был уже одет, шапка съехала набок, лицо потное, красное. Вид жалкий и одновременно напыщенный.
— Это почему еще? Суд решит.
— Не решит. Квартира на дочь дарственной оформлена. Десять лет назад. Ты сам согласился, чтобы приставы не забрали за твои «лесные» долги. Забыл?
Валера моргнул. В памяти всплыл нотариус, душный кабинет, он что-то подписывал, не глядя, лишь бы отстали…
— Ну и пусть! — выкрикнул он. — Плевать! Я заработаю! Мы с Кристиной… У нас любовь! А ты сиди тут со своими котлетами! Старуха!
Он распахнул дверь. В подъезд ворвался запах сырости, хлорки и жареной капусты от соседей.
— Валера, подожди.
Тон у неё был странный. Не злой. Не обиженный. Деловой.
Он остановился. Одна нога на лестничной площадке, другая в квартире.
— Что еще? Просить будешь? Не вернусь!
— Нет. Я просто хотела отдать тебе это.
Татьяна вышла в коридор. В руках у неё был плотный конверт. Белый, официальный. Она протянула его мужу.
— Что это? — он опасливо покосился на бумагу.
— Открой. Это тебе на дорожку. Чтобы сюрпризов не было.
Валера выхватил конверт. Пальцы не слушались, рвали бумагу. Внутри лежал сложенный документ с синей печатью и, почему-то, фотография.
Он развернул лист. Это был договор купли-продажи.
— Что за… — он пробежал глазами по строчкам. — «Студия, 24 квадратных метра, ЖК Новые Горизонты»… Покупатель…
Глаза его расширились. Он перечитал. Ещё раз.
«Покупатель: Петрова Татьяна Ивановна».
— Ты… ты купила ту квартиру? — он поднял на неё ошалевший взгляд. — Зачем?
— Я не купила, Валер. Я перекупила бронь. Вчера. Менеджер в «Доме Мечты» — одноклассница моей Ленки. Я позвонила, объяснила ситуацию. Сказала, что муж, дурачок, хочет сюрприз сделать, но напутал с документами. Попросила переоформить договор на меня, мол, у нас ипотека семейная так выгоднее. Твои деньги — те двести, что ты внес как задаток — пошли в зачет.
— Но… но остальное? Там же еще два миллиона надо!
— Я внесла. С тех самых «маминых» денег, которые ты считал общими. И оформила собственность на себя. Сегодня утром. Свидетельство уже в реестре.
Валера стоял, прислонившись к косяку. Ноги стали ватными.
— То есть… Кристина…
— Кристина ждет тебя в квартире, которая принадлежит мне, — кивнула Татьяна. — Я ей, кстати, ключи передала через курьера. Она думает, это ты такой щедрый. Въехала уже, наверное. Вещи раскладывает.
— Ты… ты тварь, Танька. Какая же ты тварь…
— Подожди, это не всё. Фотку посмотри.
Валера достал фотографию из конверта. Снимок был нечеткий, сделан явно с телефона, из машины. На фото была молодая девушка — та самая Кристина — и парень. Высокий, в кожанке. Они стояли у входа в торговый центр и целовались. Парень держал руку на её животе. По-хозяйски.
— Это снято три дня назад, — спокойно прокомментировала Татьяна. — Пока ты «в гараже» был. Это её парень, Валера. Артём. Он у тебя на фирме грузчиком работал, пока его не уволили за пьянку. Они вместе живут.
— Врёшь… — прошептал Валера. Мир качнулся. Лампочка в подъезде мигнула и погасла, погрузив лестничную клетку в полумрак.
— Не вру. Кристина беременна, Валера. Четвертый месяц. Животик уже видно, если присмотреться. А ты с ней спишь… сколько? Два месяца?
Валера молчал. В голове шумело, как в трансформаторной будке.
— Они искали лоха, Валер. Чтобы квартиру купить и ребенка на кого-то записать. А тут ты — «солидный мужчина», водитель на «Форде», с рассказами про бизнес. Ты для них — золотая рыбка. Была.
Татьяна шагнула назад, в тепло квартиры.
— Так что иди. Иди, Валера. Кристина ждет. В моей квартире. С чужим ребенком. И без копейки твоих денег, потому что задаток я тебе не верну. Считай это компенсацией за тридцать лет моего обслуживания.
Она взялась за ручку двери.
— А, да. Чемодан можешь не брать. Там только старые тряпки. Твои хорошие вещи я вчера в церковь отнесла. Грехи замаливать.
— Тань! — он бросился к двери, пытаясь вставить ногу в проем. Страх накатил ледяной волной. Куда идти? Денег нет. Квартиры нет. Любовница — аферистка. На улице — слякоть, темнота и холод. — Тань, подожди! Давай поговорим! Это ошибка! Я же не знал!
— Наивный, — повторила она.
И с силой захлопнула дверь. Замок щелкнул.
Валера остался в темном подъезде. Один. В кармане вибрировал телефон. Звонила Кристина.
Он дрожащими пальцами достал трубку. Нажал «ответить».
— Ну ты где, котик? — голос Кристины был сладким, тягучим, но на фоне слышался мужской смех и звон бутылок. — Мы тут новоселье отмечаем. Тёмка пришел, брата привел… Приезжай скорее, ты же обещал шампанское привезти! И денег захвати, Тёме долг отдать надо…
Валера сполз по стене на грязный, оплеванный пол.
В этот момент за дверью квартиры послышался странный звук. Не плач. Не шаги.
Звук отодвигаемого засова.
Валера вскинул голову. Надежда вспыхнула ярким факелом. Она простила! Она сейчас откроет! Она не сможет его выгнать, она же Танька, добрая, мягкая…
Дверь медленно, со скрипом отворилась.
На пороге стояла Татьяна. Но она смотрела не на него. Она смотрела куда-то поверх его головы, на лестничный пролет выше.
— Вы вовремя, — сказала она громко.
Валера обернулся.
С верхнего этажа спускались двое. В форме. Полицейские. И с ними — сосед, понятой.
— Гражданин Смирнов Валерий Петрович? — спросил старший лейтенант, тяжелым взглядом упираясь в сидящего на полу Валеру.
— Я… да… А что случилось?
— Заявление на вас поступило. От гражданки Смирновой. О мошенничестве в особо крупном размере и хищении денежных средств с банковского счета недееспособного лица. Пройдемте.
Валера перевел взгляд на жену. Татьяна стояла в дверях, освещенная теплым светом из прихожей. Она не улыбалась. Она выглядела как судья, зачитывающий приговор.
— Какого… недееспособного? — прошептал Валера.
— Мамы моей, — тихо ответила Татьяна. — Деньги-то на её счете лежали. У меня доверенность была. А вот у тебя — нет. Ты их украл, Валера. Через мое приложение, пока я спала. Я всё в банке зафиксировала.
Лейтенант щелкнул наручниками. Звук был резким, как выстрел.
— Вставай, Ромео, — буркнул полицейский. — Поехали. Там разберемся, кто у кого шубу украл, а кто квартиру.
Валера поднимался тяжело, хватаясь за грязные перила. Он смотрел на жену, и в его глазах был животный ужас. Это была не Татьяна. Это был кто-то чужой. Страшный.
— Ты меня посадишь? — выдохнул он. — Реально посадишь? Из-за денег?
Татьяна посмотрела на него долго, изучающе. Как на подгоревшую котлету, которую уже нельзя спасти — только выбросить.
— Нет, Валера. Не из-за денег. Из-за того, что ты меня дурой считал.
Она шагнула назад и закрыла дверь. Теперь окончательно.
Валера остался с полицейскими. Но самое страшное было не это. Самое страшное было то, что телефон в его кармане продолжал звонить. И теперь на экране высвечивалось не «Кристина», а «Коллекторы. Срочно».
Лейтенант толкнул его в спину:
— Двигай.
Валера сделал шаг. И тут из-за двери квартиры донесся звук, от которого у него подкосились ноги.
Татьяна смеялась. Громко, заливисто, свободно. Так она не смеялась уже лет двадцать...
Конец 1 части, продолжение уже доступно по ссылке, если вы состоите в нашем клубе читателей.