Найти в Дзене
Анастасия Кукса

Психологические и медицинские термины в быту — это не признак грамотности. Это способ спрятаться от простых, но трудных чувств.

«У него сенсорная интегративная дисфункция, и я в резистансе». Как язык специалистов совсем не подходит не специалистам. Мне когда начинают говорить терминами в обычной жизни, я сразу понимаю: либо молодой и неопытный специалист с проф деформацией, либо он где-то «ежик в тумане» оторван от реальности и прячется от нее, и вообще такое поведение моветон и мне тут тоже все понятно. Я прочитала научную статью о том, как термины из профессионального лексикона просачиваются в обычную речь. Лингвисты исследуют этот процесс как интересное явление. Я же вижу в этом тихую катастрофу, происходящую каждый день в кабинетах врачей, на занятиях, в блогах и в семьях, где растут особые дети. Есть магический, почти ритуальный процесс: специалист ставит диагноз и наделяет родителей новым языком. «У вашего ребёнка сенсорная интегративная дисфункция», — говорят маме. Или: «Вы испытываете резистанс к терапии». Она, оглушённая, выходит не с пониманием, а с набором страшных слов. Эти слова становятся фильтр

«У него сенсорная интегративная дисфункция, и я в резистансе». Как язык специалистов совсем не подходит не специалистам. Мне когда начинают говорить терминами в обычной жизни, я сразу понимаю: либо молодой и неопытный специалист с проф деформацией, либо он где-то «ежик в тумане» оторван от реальности и прячется от нее, и вообще такое поведение моветон и мне тут тоже все понятно.

Я прочитала научную статью о том, как термины из профессионального лексикона просачиваются в обычную речь. Лингвисты исследуют этот процесс как интересное явление. Я же вижу в этом тихую катастрофу, происходящую каждый день в кабинетах врачей, на занятиях, в блогах и в семьях, где растут особые дети.

Есть магический, почти ритуальный процесс: специалист ставит диагноз и наделяет родителей новым языком. «У вашего ребёнка сенсорная интегративная дисфункция», — говорят маме. Или: «Вы испытываете резистанс к терапии». Она, оглушённая, выходит не с пониманием, а с набором страшных слов. Эти слова становятся фильтром, через который она теперь смотрит на своего малыша и на саму себя. Если честно, то нас учат не говорить терминами с пациентами и почему это нарушается….я пока не поняла.

Сначала термин живёт в карточке. Потом — в разговорах с другими мамами («А у нас, знаете, атаксия, и я в полной прокрастинации по IEP…»). А затем он переселяется в голову и становится клеймом. Не на лбу, а в сознании.

Вместо «Ваня медленно учится завязывать шнурки» звучит: «У Вани нарушение мелкой моторики на фоне диспраксии». Вместо «я устала и злюсь» — «я испытываю профессиональное выгорание и фрустрацию».

Это не просто замена слов. Это подмена реальности. Реальности живого, борющегося, уникального человека — на сухую клиническую абстракцию. Реальности простых человеческих чувств — на модный психологический конструкт.

Я считаю сленговое использование и медицинских, и психологических терминов в быту — актом непрофессионализма и душевной лени. Истинный профессионализм — не в демонстрации эрудиции, а в мужестве называть вещи их прямыми, честными именами. В способности перевести язык диагнозов и теорий — на язык жизненных целей и живых эмоций.

В моей практике есть жёсткое правило: на занятии я почти не употребляю терминов. Ни с ребёнком, ни с родителем в его присутствии.

Мы не «корректируем проприоцептивную дисфункцию». Мы учимся чувствовать, где находятся наши руки и ноги, чтобы не задевать углы.

Мы не «боремся с эхолалией». Мы играем в «повтори за мной только нужное слово».

И уж точно я никогда не скажу маме: «Вы инфантилизируете ребёнка». Я скажу: «Давайте в следующий раз, когда он упадёт, дадим ему пять секунд. Возможно, он встанет сам. А если нет — вы всегда успеете помочь».

Почему психологизация быта так же опасна, как и медикализация?

Она легитимизирует уход от чувств. Сказать «я в диссоциации» или «у меня триггер» — значит спрятать конкретную боль, страх или горе за ширмой умного слова. Как будто, назвав, ты уже и проработал. Но не проработал. Ты просто закопал под термином.

Она превращает отношения в поле для диагнозов. Муж не помог? «У него созависимость с матерью!» Ребёнок не слушается? «Это манипулятивное поведение!» Так мы перестаём видеть живого человека с его мотивами и слабостями и начинаем бороться с «диагнозом».

Она создаёт иерархию «грамотных» и «неграмотных». Тот, кто сыплет терминами, чувствует себя просветлённым гуру. Тот, кто говорит «мне тяжело», — признаёт слабость. Это разделяет и отдаляет, вместо того чтобы объединять в общей, человеческой усталости.

Лингвисты пишут о взаимопроникновении лексики. В мире особого детства и родительства это взаимопроникновение часто носит характер оккупации. Бытовой, эмоциональный, живой язык отступает под двойным натиском: сухого медицинского жаргона и модного психологического сленга.

Моя задача — не обогащать ваш словарный запас терминами. А очищать ваше восприятие от них.

Чтобы в момент, когда ваш ребёнок в сотый раз роняет ложку, вы думали не о «поражении экстрапирамидной системы», а просто видели усталую руку, которой нужна не коррекция, а отдых.

Чтобы, чувствуя бессилие, вы могли сказать себе «я устала и боюсь», а не искать в Google, какой у этого резистанс и с какой травмой это связано.

Язык создаёт реальность. Клинический и психологический жаргон создаёт реальность перманентной проблемы, вечной терапии и жизни «по учебнику». Простой, человеческий, глагольный язык создаёт реальность дома, двора, жизни — где есть место усталости, злости, любви, ошибкам, прощению и будущему.

Давайте договоримся беречь наших детей и себя не только от барьеров среды, но и от барьеров языка. Первый шаг к самостоятельности и душевному здоровью — это право называть вещи, свои чувства и своего ребёнка — простыми, честными словами. Без шифра. Без сленга. Без побега в термины. Просто пожить, побыть, почувствовать, послушать, потрогать и принять.