Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 141
Я не знаю, следил ли кто-то за мной или нет всю дорогу от Москвы до Невьянска и Екатеринбурга. Умение уходить от слежки, равно как и распознавать ее – это всё из области шпионских кинобоевиков. Мы с мамой, прилетев в Москву, вызвали такси, но поехали не ко мне домой, а сняли номер в гостинице в пределах Садового кольца, чтобы быть поближе к центру города. Не знаю, зачем, просто хотелось, чтобы у нас обеих было комфортное место для проживания.
Заселились в двухместный номер, и сотрудники отеля на ресепшене не стали спрашивать, кто мы такие и зачем. Правдивых ответов на эти вопросы всё равно бы не получили. Да и кого это вообще касается? Две женщины прибыли в Москву, чтобы порадоваться ее достопримечательностям, и точка. Зато номер нам достался просторный, с красивым видом из окна. Ольга Сергеевна смотрела на него с нескрываемым восхищением.
– Боже мой, – приговаривала она, не переставая удивляться. – Последний раз я видела столицу тридцать лет назад. Как сильно здесь всё изменилось!
– Ты же говорила, что летала в Питер.
– Да, но тогда из Екатеринбурга был прямой рейс. Теперь не знаю.
Прежде чем погружаться в суету наших дел, мы решили прогуляться. Пока шли, я спросила маму: как всё-таки правильнее ее называть?
– Знаешь, дочка, – улыбнулась она. – Я привыкла к имени Ольга Сергеевна. О том, что была когда-то Еленой Романовской, почти забыла. Так что оставим всё, как есть. Кстати, а ты хочешь знать, почему тебя записали в метрике Алиной Дмитриевной Романовской?
– Видимо, ты попросила Вассу Агаповну.
– Кого?
– Нянечку, которая меня нашла на пороге. Помнишь, она работала в детском доме.
– Ах, ну конечно! – мама всплеснула руками. – Такая милая добрая женщина.
– Я была у нее недавно, когда искала тебя.
– Да ладно? Она еще жива?
– Да, представь себе. Живёт в Подмосковье, очень старенькая и подслеповатая, но сама ведёт маленькое хозяйство. Милая такая, божий одуванчик.
Мама улыбнулась.
– Нет, Алина. Я не просила ее так тебя называть. Видимо, она сама обо всём догадалась. Васса Агаповна всегда была очень проницательным человеком. Мне даже порой казалось, что она владеет каким-то… шестым чувством, даром предвидения, что ли. Помню, однажды дети играли во дворе, пошёл дождь. Все побежали под крышу, одна девочка замешкалась под деревом. Казалось бы: что такого? Перестанет капать, присоединится к остальным. Но Васса Агаповна вдруг коршуном кинулась к ней, схватила за руку и буквально потащила в здание. Я видела это из окна кабинета: она тащит, девчонка испугалась, верещит от боли, а у нянечки глаза по пять копеек. Огромные такие, словно призрака увидела. И вот представь: стоило им оказаться на крыльце, как в то самое место, где девочка пряталась под деревом, ударила молния. Разряд был такой мощный, что липу разрубило пополам, как топором, только обломки во все стороны полетели, а на месте попадания вспыхнуло пламя. Пришлось пожарных вызывать, чтобы потушили, а пень потом выкорчёвывать трактором. Когда Вассу Агаповну спросили потом, как она предвидела, что случится, та пожала плечами: «Не знаю, мне будто шепнул кто: “Забери девчонку”».
– Поразительно, – прошептала я.
Мама улыбнулась.
После обеда она позвонила в офис Левченко. Оказалось, что все эти годы, – удивительное постоянство! – он не сменил своего адреса, по-прежнему располагаясь в неприметном бизнес-центре на северо-западе Москвы, недалеко от станции метро «Аэропорт». Я посмотрела в интернете панораму этой улицы и поняла, что когда-то там располагалось управление какого-то предприятия, почившего в бозе, видимо, сразу после распада СССР.
В офисе сообщили, что Павел Аронович будет завтра с утра.
– Простите, какая теперь у него должность? – спросила мама.
– Он президент нашей компании, – ответили с гордостью.
– Надо же, как поднялся за эти годы, – удивилась она, положив трубку. – Был когда-то рядовой специалист, правда, подающий большие надежды. Видимо, сумел проявить таланты.
– Или деньги Звенигородского помогли, – заметила я.
– Тоже верно, кстати.
***
Мы приехали туда утром на такси, пока Москва ещё протирала глаза после ночи. Моя машина оставалась там же, на подземном паркинге нашего жилого комплекса – островок привычной жизни, который теперь казался частью другой, безопасной вселенной. Часы на телефоне показывали десять минут одиннадцатого – наше небольшое опоздание объяснялось плотной пробкой на Ленинградском проспекте. Но я уже знала: в столице это и считается ранним утром, тогда как в Невьянске, откуда мы приехали, рабочий день был в самом разгаре уже часа два. Здесь же деловой пульс только начинал набирать ритм, и в заполненном машинами потоке чувствовалась особая московская неторопливость – не лень, а размеренная уверенность силы.
Стеклянная башня бизнес-центра в районе станции «Аэропорт» холодно блестела на осеннем солнце. Внутри царила атмосфера дорогостоящей эффективности. Лифт, плавно подняв нас на седьмой этаж, открылся в бесшумный холл с живыми орхидеями. За матовой стеклянной дверью с лаконичной гравировкой «Левченко и партнёры», стоило миновать приёмную с холёной секретаршей, нас ждал сам Павел Аронович.
Он оказался высоким, подтянутым седовласым мужчиной, чьи движения были размеренны, а в глазах, серых и проницательных, читался ум, отточенный годами переговоров. Его кабинет был воплощением сдержанной, дорогой аскезы: массивный дубовый стол, лишённый каких-либо безделушек, стеллажи с аккуратными рядами папок, классическая картина Шишкина «Утро в сосновом лесу» на стене – иконография русской устойчивости. Из окна открывался вид не на показную роскошь «Москва-Сити», а на серые, но основательные крыши сталинских и брежневских домов.
Взгляд Левченко, острый и оценивающий, изучал нас с порога, будто пытался мгновенно определить степень риска, которую мы в себе несли. И не только юридического.
– Здравствуйте, – сказал он, пожимая наши руки крепким, сухим рукопожатием, в котором чувствовалась не показная сила, а точность. – Проходите, присаживайтесь. Чем могу быть полезен?
Ольга Сергеевна, выпрямив спину, представилась и начала говорить. Её голос звучал методично и чётко. Она словно читала академический доклад по краеведению, но за ровными, спокойными интонациями сквозила стальная, непоколебимая решимость, которую ничто уже не могло сломить.
Она рассказала – или, скорее, напомнила собеседнику – историю с самого начала, то есть с момента создания благотворительного фонда «Надежда», созданного для помощи детям-сиротам. О ста пятидесяти миллионах долларов – астрономической сумме в начале девяностых, наворованных, но должных стать спасением для десятков тысяч обездоленных ребятишек. О Владимире Звенигородском – идеалисте-меценате, чья жизнь оборвалась в самом расцвете сил. И, наконец, о Владимире Леднёве – человеке, чьё имя теперь ассоциировалось в глянцевых новостях исключительно с благотворительными гала-ужинами, вручением государственных наград и мудрыми цитатами о социальной ответственности бизнеса.
Павел Аронович слушал, не перебивая. Он сложил пальцы домиком, и его лицо стало каменной маской профессионального юриста, за которой не должно быть видно ни удивления, ни эмоций. Но в глубине глаз, когда прозвучало полное имя Владимира Кирилловича, дрогнула почти незаметная тень – что-то вроде старой боли или страха.
Когда Ольга Сергеевна закончила, в кабинете воцарилась тишина. Её нарушал лишь отдалённый, приглушённый стёклами гул проспекта. Юрист медленно перевёл взгляд с мамы на меня.
– Насколько понимаю, – начал он, отчеканивая слова, – вы хотите, чтобы я помог вам получить доступ к той… крупной сумме, что была размещена на Каймановых островах. Верно?
– Да, именно этого мы и хотим, – нетерпеливо сказала я, едва сдерживаясь, чтобы не выпалить всё сразу.
– Простите, с кем имею честь? – вежливо, но с лёгким налётом деловой холодности поинтересовался Левченко, его взгляд скользнул по моему лицу, будто пытаясь считать скрытую информацию.
– Это моя дочь, Алина Дмитриевна, – представила мама, и в её голосе прозвучала гордость.
– Что ж, уважаемые дамы… – Павел Аронович откинулся в кресле, его взгляд стал отстранённым, обращённым в прошлое. – Действительно, я помню наш уговор с покойным господином Звенигородским. Тридцать лет назад, при моём непосредственном участии как юриста, один банк на Каймановых островах получил означенную сумму. Однако должен вас разочаровать: у меня нет прямого доступа к счёту. Юридическое сопровождение было завершено, документы переданы. Номер известен, но…
– Насчёт этого вы можете не волноваться, – мягко, но твёрдо перебила его Ольга Сергеевна.
– У нас есть всё необходимое для авторизации. Я имею в виду логин и пароль от платформы онлайн-банкинга. Единственное, что неизвестно, – это сам номер счёта. Без него мы, как с ключом от неизвестной двери. Потому к вам и обратились, – сказала я.
На лице Павла Ароновича промелькнуло неподдельное изумление, быстро сменившееся профессиональной осторожностью.
– Что ж… Вы совершенно правильно поступили. Минуточку, – он повернулся к моноблоку, и его пальцы быстро, почти не глядя, заскользили по клавиатуре. На экране всплывали окна программ. Спустя несколько напряжённых минут, в течение которых мы лишь слышали тиканье дорогих настенных часов, он снова посмотрел на нас. – Всё верно. Те средства по-прежнему на счету. Они никуда не делись. И, между прочим, – в его голосе появился оттенок чего-то вроде профессионального восхищения, – за все эти годы там набежал весьма внушительный процент капитализации. Ещё несколько десятков миллионов долларов поверх основной суммы.
Он сделал паузу, снова сложил руки домиком, и его взгляд стал деловым, жёстким.
– Но прежде чем мы приступим к каким-либо действиям, я обязан оговорить размер своего гонорара.
– Разве господин Звенигородский… – начала мама, но он мягко прервал её.
– Совершенно верно, Ольга Сергеевна. Владимир Кириллович щедро оплатил мои услуги тогда, и я очень ему признателен. Та сумма, позволившая мне в неспокойные девяностые открыть собственную практику и остаться на плаву, не забыта. Но, – он развёл руками, – времена идут. И причина не в том, что я беден как церковная мышь – совсем наоборот. Просто прекрасно помню, чьи это, по сути, деньги. И знаю, что как минимум половина из них по праву – или, скорее, по силе – принадлежит господину Леднёву. Если он когда-либо узнает, что я вам помогал… моя профессиональная репутация и безопасность, а возможно, и жизнь будут поставлены на карту. Мне бы этого, признаться, не хотелось. Потому я желал бы иметь, скажем так, солидную финансовую подушку безопасности. На случай, если придётся спешно менять обстановку.
– Сколько вы хотите? – спросила я прямо, глядя ему в глаза.
– Десять процентов от текущей суммы на счету.
– Сколько это? – не моргнув глазом, уточнила Ольга Сергеевна.
Павел Аронович снова бросил взгляд на экран, сделав быстрый мысленный расчёт.
– Основной депозит был размещён под три процента годовых с ежегодной капитализацией. Таким образом, на сегодня общий объём средств составляет примерно триста шестьдесят четыре миллиона восемьдесят девять тысяч долларов. Следовательно, мой процент – тридцать шесть миллионов четыреста тысяч долларов. Я не торгуюсь. Это цена риска.
Мы с мамой переглянулись. В воздухе повисло тяжёлое молчание. Отдавать такие огромные деньги – целое состояние! – просто так, за доступ к информации? С другой стороны, холодный голос разума шептал: если не Левченко, то помочь получить вклад нам действительно никто не сможет. Если же о существовании этого клада узнают третьи лица, на нас набросятся, как голодные волки, даже не спрашивая процентов.
– Хорошо, – сказала мама, её голос был тихим, но абсолютно твёрдым. Она кивнула, подводя черту. – Я согласна. Десять процентов – ваши.
Самый напряжённый, почти невыносимый момент настал, когда я протянула Павлу Ароновичу небольшой листок из блокнота. На нём были аккуратно выведены логин и длинный, сложный пароль – цифры, буквы, символы. Мои пальцы дрожали, и я сжала их в кулаки, чтобы скрыть предательскую слабость. Это был не просто набор символов, а ключ от входа в пещеру, где сокровища охраняет дракон. И мы собирались не просто украсть его золото, а потом поджечь логово, бросив вызов самому смольному врагу.
Левченко взял листок с торжественной, почти ритуальной осторожностью. Его лицо стало сосредоточенным и суровым.
– Прошу прощения, дамы, за повторение, но вы должны в полной мере сознавать степень опасности, – сказал он, и его голос приобрёл металлический, не допускающий возражений оттенок. – С этого самого момента, – Павел Аронович посмотрел нам прямо в глаза, переводя взгляд с меня на маму и обратно, – мы втроём становимся мишенями. Леднёв узнает об этом. У него повсюду глаза и уши: в государственных и частных структурах. Это просто чудо, что за все эти годы он лично не пришёл ко мне с вопросами. Но кто знает? Вероятно, кто-то всё это время по его поручению тихо следил за состоянием счёта. Как только мы совершим первую операцию, Владимиру Кирилловичу тут же сообщат. Он не простит этого оскорбления. Никогда. Этот человек уничтожает тех, кто бросает ему вызов. Или тех, кто просто знает слишком много.
Я почувствовала, как холодная, липкая волна страха пробежала по спине. Но тут же её сменило жгучее, ясное, почти очищающее чувство – решимость. Страх был, но он больше не парализовал.
– Пусть узнает, – сказала я, и мой голос прозвучал ровно и твёрже, чем сама ожидала. В нём не было бравады, только холодная констатация. – Мы не для того прошли весь этот путь, чтобы дрогнуть сейчас.
– Да, моя дочь права, – поддержала Ольга Сергеевна. Её рука легла на мою, и я ощутила в её прикосновении всю силу тридцатилетнего ожидания. – Я пряталась от его тени, жила с оглядкой всю свою сознательную жизнь. Боялась шелохнуться, сказать лишнее слово. Но больше – не боюсь. Эти деньги, пусть они и заработаны на чужом горе и политы кровью, должны, наконец, пойти на то, для чего и были предназначены. На благое дело. И если за это придётся платить – мы заплатим. Но отступать уже некуда.