Выход нового рассказа — «Плохая свекровь» — это не просто история.
Это разговор.
О любви. О страхе. О том, как больно бывает, когда тебя не принимают.
И о том, как трудно — признать чужого человека своим.
Представьте:
Сын впервые приводит девушку домой.
Мать сидит напротив — молчит.
Глаза холодные. Чашка чая не тронута.
А в воздухе — невысказанное: «Ты не та, кого я хотела для него».
Но что, если за этой жесткостью — не злоба, а боль?
Что, если «плохая свекровь» — на самом деле просто испуганная мать?
Читайте. Переживайте. Делитесь.
И задайте себе вопрос:
А что, если за холодным взглядом — такое же разбитое сердце, как и у тебя?
Часть 1
Вера сидела неподвижно, погружённая в свои мысли. За окном медленно сгущались сумерки, и в комнате уже царил полумрак, но она, казалось, не замечала ни времени, ни тишины. На душе было тяжело, словно груз опустился на плечи — тоскливо, пусто, невыносимо. Хотелось просто разрыдаться, как в детстве, когда слёзы сами катились по щекам, а мама обнимала и шептала: «Всё будет хорошо». Но теперь никто не скажет этого, потому что родителей давно нет, а муж ушёл из жизни много лет назад.
Жизнь Веры будто растворилась в детях. У неё было двое — дочь Маша и сын Ярослав, между ними — целых десять лет. Дочь давно выросла, стала самостоятельной, собранной, с твёрдыми взглядами на жизнь. Иногда Вере казалось, что Маша даже мудрее её самой — пятидесятилетней женщины, пережившей столько взлётов и падений. Незаметно роли поменялись: теперь уже не дочь звонила матери с вопросами, а Вера набирала Машу, спрашивая: «Как поступить?», «Что ты думаешь?», «А ты бы на моём месте что сделала?» — как будто ищет опоры у собственного ребёнка.
А Ярослав… Он всё ещё оставался для неё маленьким. Пусть и вырос, пусть стал мужчиной — в глазах матери он по-прежнему нуждался в заботе, в ласке, в её постоянном внимании. Вера тревожилась за него сильнее, чем за себя. Переживала каждую задержку с звонком, беспокоилась о работе, о здоровье, о том, как он питается.
И вот сегодня он объявил, что хочет познакомить её с девушкой.
Вера видела её фото — на заставке телефона у сына. Миниатюрная, с длинными светлыми волосами, одета просто, почти по-подростковому. На вид — школьница. Сердце сразу насторожилось. «Ну, мало ли кто у него на заставке, — успокаивала она себя тогда, — это ведь ничего не значит».
А оказалось, значит.
Он сказал: «Мам, мы решили пожениться».
И мир Веры качнулся.
Она не была к этому готова. Ни морально, ни душевно. Словно в один миг её жизнь, и так уже опустевшая, стала ещё тише, ещё пустыннее.
Вере казалось — это слишком рано. Ярослав ещё не оперился, не нашёл себя, словно птенец, только вывалившийся из гнезда и робко пробующий крылья. И вдруг — свадьба? Как будто кто-то выдернул землю из-под ног.
Недавно он ещё звонил ей по ночам, голос дрожал:
— Мам, я не знаю, что делать…
А теперь стоял перед ней — сияющий, взволнованный, с горящими глазами. Сегодня он был не просто сыном. Он был влюблённым.
Ярослав действительно старался. Обычно сдержанный, почти молчаливый, он вдруг заговорил без остановки, суетился, бегал на кухню, помогал с салатами — правда, больше мешал, чем помогал, но Вера видела: он хочет, чтобы всё было идеально. Для Ани.
Имя звучало мило, но Вера не спешила принимать девушку. Та сидела за столом — худенькая, с длинными светлыми волосами, в простом платье, будто со школьной линейки. Улыбалась робко, старалась быть вежливой. Но с каждой минутой Вера чувствовала, как внутри всё сжимается.
Не то чтобы Аня была плохой. Просто… не та.
Не та, кого Вера представляла рядом с сыном. Не та, кого рисовала в мечтах: умную, сдержанную, с хорошей речью, с образованием. А эта…
— Я сегодня салат со свеклой приготовила, — сказала Аня, улыбаясь.
Вера едва сдержалась.
— Из свёклы, — поправила она тихо, но резко.
И это было только начало.
Аня говорила: «ложить», а не «класть». Держала вилку, будто впервые видела столовые приборы. Чай пролила на скатерть — и не сразу сообразила, где салфетка.
У Веры за плечами — педагогический институт, двадцать лет работы в школе, где каждое слово она взвешивала, как учитель, как мать, как человек, для которого культура речи — не пустой звук, а часть уважения к себе и другим.
А тут — деревенская простота. Без изысков. Без фундамента.
Она не стала скрывать:
— Вы слишком молоды. В двадцать один год — не до свадьбы. Надо жить, ошибаться, учиться.
Все замолчали. Ярослав побледнел. Аня опустила глаза.
Хотя сама Вера в двадцать один уже была матерью. Но она этого не сказала вслух.
И в этой тишине — между любовью сына, неприязнью к его избраннице и собственной болью уходящей молодости, она поняла. Она против того, что её мальчик уходит. Уходит в свою жизнь — без неё.
Сын резко встал, взял Аню за руку, бросил на мать взгляд — обиженный, тяжёлый, как будто она предала его.
— Пойдём, — сказал он тихо, но твёрдо.
Дверь хлопнула с такой силой, что задрожали стёкла.
И они исчезли.
С тех пор ни звонков, ни сообщений. Всё — в пустоту. Вера набирала номер снова и снова, слушала длинные гудки, будто надеясь, что хоть один из них превратится в голос сына. Но — молчание.
Где он?
Догадаться несложно — у этой Ани.
Но где она? У кого живёт? В каком районе? На какой улице?
Вера не знала ничего.
И тогда воспоминания хлынули, как волна — тёплая, горькая, неотвратимая.
Она вдруг увидела себя — молодую, с косой до пояса, в простом платье, с деревенским акцентом, с робким взглядом.
Говорила: «ложить», «свекла».
Тогда ей было столько же, сколько теперь Ани — двадцать.
С Евгением они встретились в больнице.
Она пришла на перевязку — палец воспалился от занозы, долго не хотела идти, терпела, пока не стало невыносимо. Он — привёз друга с приступом. Сидели рядом в коридоре, коротая время. Он — в строгом пиджаке, с аккуратной стрижкой, на шесть лет старше. Она — в поношенных туфлях, с рюкзаком за спиной, ютящаяся в общежитии на окраине города.
Разговор завязался сам собой. Сначала — о погоде, потом — о работе, потом — о жизни. Он смеялся над её «ложить», но не злобно, а с улыбкой:
— Ты как сказка — простая, но тёплая.
А потом всё закрутилось.
Через месяц он повёл её знакомиться с родителями.
Дом был большой, ухоженный, за забором — цветы, во дворе — машина. Вера приехала на автобусе, переоделась в общежитии, старательно выговаривала слова, чтобы не «свекла», чтобы не «ложить».
Но Нина Николаевна, мать Евгения, поняла всё с первого взгляда.
Молча окинула её оценивающим взглядом — от потрёпанных туфель до неидеальной причёски.
Губы поджала.
Сказала только:
— А где вы живёте?
— В общежитии, — тихо ответила Вера.
— А-а… — протянула та, и в этом «а-а» прозвучало всё: и разочарование, и сожаление, и холодное «вы не наш уровень».
Отец молчал. Но по его глазам Вера поняла — он думает то же самое.
И всё же Евгений выбрал её.
Жить было негде. После свадьбы Вера переехала к родителям Жени — и эти два года она даже вспоминать не хотела. Дом, где царила Нина Николаевна, стал для неё клеткой. Всё было под присмотром: как она моет пол, как стирает, как держит ложку. Каждый жест — на весах, каждое слово — повод для замечания.
А потом родилась Маша.
И жизнь превратилась в настоящий кошмар.
Малышка плакала почти без остановки — неуверенная, беспокойная, будто чувствовала напряжение в доме. Вера разрывалась: то к ребёнку, то на кухню. А та каждый день, как по расписанию, начинала своё:
— Евгений, ты видел, как она кашу сварила? Как варево из болота. Ни ребёнка не может утешить, ни поесть нормально приготовить.
— Мама, помоги ей, — просил Женя, глядя на измученную жену.
— Вот ещё, замуж вышла — пусть выполняет свои обязанности
От постоянного стресса, от бессонных ночей, от этого чувства, будто ты — никто, молоко у Веры пропало.
А ночью, когда она вставала, чтобы подогреть бутылочку, свекровь уже ждала.
— Опять свет включила? Мало того что шум, так ещё и электричество жжёшь.
Голос — как клюв старой вороны, бьёт в виски.
Они вырвались из этого гнёзда раздора, когда накопили на крошечную однушку. Вера думала — теперь будет легче. Свобода. Покой.
Но покой не пришёл.
Женя всё чаще возвращался с работы… не совсем трезвым. Сначала — слегка навеселе, с улыбкой, с цветами. Потом — с тяжёлыми ногами, с туманом в глазах, с грубостью в голосе.
— Ты опять? — шептала Вера.
— Имею право расслабиться после работы, — отмахивался он, как от назойливой мухи.
Она молчала. Глотала обиду. Умоляла. Цеплялась за каждое «прости», за каждое «больше не буду», как за соломинку. Надеялась, что завтра будет иначе. Что он вспомнит, кто он, и вернётся тот Женя — добрый, заботливый, тот, с которым она сидела в больничном коридоре и мечтала о семье.
Но утро приходило — и с ним исчезали обещания.
Трезвый, он был словно сказочник: рисовал золотые горы, мечтал о доме за городом, о путешествиях, о будущем.
— Всё будет, Вера. Я сделаю тебя счастливой.
А к вечеру — снова запах водки, снова пустые глаза, снова тишина, в которой глохнет надежда.
И тогда родился Ярослав.
Вера встретила его с трепетом, с молитвой в сердце: Пусть он станет якорем. Пусть сын остановит отца.
Но и это чудо не смогло удержать Женю. Он не изменился. И развод стал неизбежным.
И теперь Вера сидела одна и вдруг поняла: она сейчас ведёт себя как её свекровь когда-то. Та, что смотрит свысока. Та, что боится за своего сына.
Та, что не видит за акцентом доброты, за неумелой вилкой — любовь.
— Что я вообще о ней знаю? — Вера сидела в тишине, обращаясь к себе, как к чужой.
Из памяти выплывали лишь обрывки: имя — Аня. Где-то с посёлка. И всё.
Никаких подробностей. Ни фамилии, ни курса, ни факультета. Даже не спросила, где она учится.
Она вспомнила, как Ярослав однажды рассказывал — о лабораторных, о сессии, о подруге, которая помогла ему с рефератом.
— Мам, Аня — молодец, — говорил он тогда. — Без неё бы не справился.
А она только кивнула, отвлеклась на чай, на телевизор, на свои мысли.
Слушала вполуха. Как будто это не имело значения.
А теперь каждое невыслушанное слово возвращалось к ней, как упрёк.
Почему я не спросила больше?
Почему не поинтересовалась, откуда она?
Почему не посмотрела на них вместе — по-настоящему?
Вернуть прошлое было невозможно. Оставалось только искать в настоящем. На следующий день Вера снова и снова набирала номер сына. Но в ответ тишина.
Отчаяние сжимало грудь.
Она набрала Машу — вдруг знает хоть что-то?
— Брат? — переспросила дочь. — Я с ним неделю не говорила. А эта Аня… Да, слышала имя, но кто она, где живёт — понятия не имею.
Ни одной зацепки.
И тогда Вера вспомнила Ольгу — старую подругу, с которой вместе учились в педагогическом. Потом судьбы разошлись, но в последние годы они начали переписываться — редко, по праздникам, по памяти. Ольга теперь работала в политехническом техникуме — ведёт группы, знает всех студентов, как своих детей.
Это был последний шанс.
— Оля, привет. Как ты? — голос Веры дрожал, и она постаралась его выровнять. — Прости, что так неожиданно… Но у меня к тебе просьба. Не поможешь найти одну девушку?
— Какую девушку? — Ольга, как и раньше, сразу перешла к делу, не теряя времени на долгие приветствия.
— Ну… зовут Аня. Она, кажется, из какого-то посёлка, не из города. Больше ничего не знаю. Учится, наверное, у вас… Или может быть.
— Ну ты, мать, даёшь, — хмыкнула Ольга. — «Аня, не местная» — это как поиск иголки в стоге сена. У нас тут техникум, а не деревенская ярмарка. Ладно, не паникуй. Попробую пробить.
— А может, она в общежитии? — быстро добавила Вера. — Приезжие часто живут там…
— Не факт, — ответила Ольга. — Многие снимают квартиры, особенно если с подругами. В моей группе точно такой нет. Но я спрошу у коллег, загляну в списки. Дай пару дней.
— Спасибо, Оля… — прошептала Вера, и впервые за эти дни в груди шевельнулась слабая искра надежды.
Вера томилась в ожидании.
Целый день она не отходила от телефона, бросала на него взгляд каждые пару минут, будто могла ускорить время. Каждый звонок соседей, каждый писк уведомления заставал её в напряжении — вдруг это Ольга? Вдруг нашла?
Вечером телефон наконец ожил.
— Вера, прости, — сказала Ольга, — но у нас в списке нет никакой Ани из посёлка. Проверила всё: приезжие, общежитие, даже старостам звонила. Никого. Но ты не отчаивайся. Попробуй в строительном техникуме. Там учатся много приезжих. Всякое бывает…
Слова прозвучали как слабый свет в конце тоннеля.
Вера тут же погрузилась в поиски. Через полчаса, откопав в недрах интернета телефон директора, она робко набрала номер. Руки дрожали. Сердце стучало так, будто она звонила не за информацией, а за шансом спасти что-то важное.
На том конце — женский голос, мягкий, вкрадчивый:
— У нас всего пять девушек на весь техникум. Среди них есть Анна Пискунова. Девчонок мало — мы их как облупленных знаем. Приходите завтра. Расскажем всё. Голос будто дразнил. Но Вера не стала думать об этом.
Она слышала только одно: она там. Её нашли.
На следующий день она отправилась в строительный техникум — старое кирпичное здание на окраине, с облупленной вывеской и решётками на окнах.
У вахты стоял строгий охранник в потёртой форме.
— Пары через десять минут закончатся, — сообщил он. — Студенты сейчас выйдут.
Вера встала у входа, замирая от нетерпения.
Двери распахнулись. Из здания повалили толпы — в основном парни, в рабочих куртках, с чертёжными досками под мышкой, громко смеясь, толкаясь, как будто сбросили с плеч тяжесть уроков.
Она вглядывалась в каждую девушку. Та в розовой куртке? Нет. Та с косой? Не она.
Ещё трое вышли — вместе, болтая, смеясь. Но Ани не было. Сердце сжалось.
— Простите… — Вера подошла к охраннику. — А больше никто не выйдет?
— Нет, — пожал плечами тот. — Последние ушли.
Она стояла ещё минуту. Потом — ещё. Будто надеялась, что дверь снова откроется и появится она — та самая, ради которой всё это. Но дверь молчала.
Разочарование накатило тяжёлой волной. Она побрела домой, сгорбившись, будто под гнётом невидимого груза. Телефон молчал. Сын не звонил. А надежда, только что горевшая ярко, потухла — оставив после себя лишь пепел усталости и вопрос:
Куда теперь?..
❤️ Спасибо, что вы — здесь.
Спасибо, что читаете.
Иногда слова — это всё, что нужно, чтобы кто-то почувствовал: ты не один.
— С теплом, ваша Любовь