Сонька уже третий месяц училась на первом курсе. Жила в общежитии, располагавшемся там же во дворе педучилища. В одном крыле жили учителя, в другом учащиеся. В комнате девчонок было семеро. Они подружились ещё на вступительных экзаменах и решили не разлучаться. Сонька отличалась своей неуёмной энергий от подружек, более спокойных и скромных. Девочки усердно готовились к занятиям, а Сонька скучала от зубрежки. Она всё схватывала на лету и не усердствовала. Ну, тесно её широкой натуре было в рамках только учебных занятий.
Недолго думая, она отправилась в Дом культуры, что находился рядом с училищем, сманила с собой трёх подружек и стали они петь в ансамбле. Соня не просто любила петь, пение было для неё потребностью. Отличный квартет получился.
Но вскоре и этого ей показалось мало – времени же «вагон», как она выражалась, и отправилась на стадион в секцию лёгкой атлетики, где в основном парни занимались. Сонька с малолетства водила дружбу в основном с парнями, поэтому ей легко и просто удалось влиться в коллектив. Хотя поначалу они встретили её настороженно, что мол, за борзая такая девка появилась в команде, но так как она за словом в карман не лезла, если кто-то напрашивался на «комплимент», но первая никого не задирала, поняли, что она просто «своя в доску». Отрытая, озорная и упрямая девчонка нравилась и тренеру и ребятам. «Эх, Сонька, ну почему ты не парень», – сожалели они. «Сама фигею – почему, блин!» – хохотала она.
Соня стала бегать на длинные дистанции, показывая неплохие результаты. На больших расстояниях она чувствовала себя комфортнее, чем на стометровках. Выложившись по полной на тренировке, в состоянии приятной усталости она падала на кровать в общежитии:
– Ух! Устала.
Девчонка быстро восстанавливалась, и утром вновь энергия плескалась через край, требуя выхода.
Сегодня первой парой была алгебра. Когда один урок закончился и Нина Афанасьевна, пожилая и очень строгая, как считали все, учительница вышла из класса, Сонька уселась на её место, нацепила на кончик носа её очки и стала кривляться. Глядя поверх очков, подражая голосу Нины Афанасьевны, скрипела:
– Ор-ло-ва к дос-ке!
В классе стоял хохот, девчонки не услышали звонка на урок, а на пороге возникла учительница. Сонька продолжала спектакль, но смех резко прекратился, она оглянулась и, сняв очки, побежала на своё место.
– Хороша! Хороша… нечего сказать, – только и сказала Нина Афанасьевна и продолжила занятия.
Сонька сгорала от стыда, и, прячась за спины девчонок, боялась, что учительница вызовет к доске. Не вызвала.
Следующим по расписанию было рисование. На предыдущем занятии, что состоялось впервые за время учёбы (преподаватель по личным обстоятельствам не приступал ещё к обязанностям), Елена Васильевна предложила всем что-нибудь нарисовать, чтобы определить их способности и, в соответствии с этим, планировать свою работу.
Сонька по-быстрому нарисовала розу на листочке в клетку.
– Молодец! – похвалила Елена Васильевна.
– Делов-то, – небрежно буркнула Сонька, хотя была довольна, что похвалили.
Учительница приподняла брови и обратилась к классу:
– Девочки, к следующему уроку принесите альбомы для рисования и мягкие простые карандаши.
Конечно, девчонки подготовились к уроку. Все, кроме Соньки. Она пробегала на стадионе и совсем забыла купить альбом.
– Родионова, почему у тебя нет альбома? – удивилась учительница.
– Нет и всё, – опустила голову Соня.
– Тебе-то стыдно не иметь его.
– С чего бы это мне стыдиться? – взъершилась Сонька.
– В следующий раз на урок можешь не являться, если не подготовишься! – рассердилась молодая учительница.
– Могу прямо сейчас уйти! – продолжала дерзить девчонка, сверкая глазами.
– Уходи, – равнодушно пожала плечами Елена Васильевна.
Но Сонька не ушла. Подружки передали ей сразу несколько листочков, вырванных из своих альбомов. Красная как рак и сердитая, девчонка уверенно рисовала карандашом предложенный для изображения горшок, передавая объём светом и тенью.
«Да, способная, но до чего же дерзкая, просто хамка какая-то!» – наблюдала за ней учительница.
А Сонька злилась на себя: «Блин, второй прокол за сегодняшний день».
Она даже не думала о рисунке, всё получалось на внутреннем чутье, словно руки сами знали, что и как нужно делать.
Литература и русский прошли гладенько, без «концертов». Неприятное чувство недовольства собой прошло, и Сонька вновь стала веселой и бесшабашной.
Последними были музыкальные занятия. Сонька стала доставать со стеллажа баян, но оттуда выпала и раскрылась общая тетрадь.
– О! Стихи! Девки, да это же Николенькины стихи! Итак, продолжим урок литературы. Все по местам!
Это с её лёгкой руки девчонки между собой стали звать учителя Николенькой. Николай Павлович был немолод, но обаятелен и на удивление стеснителен для своего возраста. Взгляд его карих глаз постоянно устремлялся куда-то вдаль.
– Отсвет бледной луны серебром по воде, – начала читать Сонька, ничуть не заботясь о моральной стороне своего поступка, – златокудрые кони всё дале и дале…
– Соня!!! – Николай Павлович смотрел на девчонку с укоризной. В его взгляде было не только осуждение, но ещё сожаление, и грусть. Соньке стало невыносимо стыдно, до неё только сейчас дошло, что она совершила недозволенное – бездумно и нагло залезла в чужую душу.
– Извините, – пролепетала Сонька, покраснев. Осторожно положила тетрадь на стол и выскочила из класса.
«Что, блин, за день такой! Ну, с самого утра не задался! Будто кто-то меня подталкивает на всякие вредности и глупости. Гадко! Гадко! Как же стыдно…», – психовала Сонька, нарезая круги по стадиону. Она ругала себя последними словами, из которых – «ду//ра», было самым безобидным. Бег до изнеможения не помогал, в голове то и дело возникали картины прошедшего дня. Совершенно вымотанная, разбитая физически и морально, она побрела в раздевалку.
– Соня, что стряслось, девочка, – остановил её тренер Пётр Петрович, мужчина в годах, но в отличной спортивной форме, с добрыми, голубыми как весеннее небо глазами. Он всегда был очень внимателен ко всем своим подопечным. Сонька дернула плечом, разговаривать ей совсем не хотелось.
– Погоди, давай присядем. Что всё-таки произошло. Обидел кто?
– Сама сегодня всех обидела, – вдруг разревелась Сонька. Она выла белугой от стыда и отчаяния. Пётр Петрович молчал, он ждал.
– Теперь говори. Всё давай рассказывай! – протянув носовой платок, потребовал тренер, когда она немного успокоилась.
Сонька как на духу выложила всё.
– Да… натворила ты дел… Хорошо, что понимаешь это. Взрослеть надо, девочка. Пора тебе уже думать головой. Контролировать себя. Думай! Думай, Соня!
***
В то время, когда Сонька бегала по стадиону, мучаясь угрызениями совести, учителя обсуждали прошедший день.
– Какая же дерзкая эта Родионова! – возмущалась Елена Васильевна, – ведь есть способности у девчонки, но грубиянка, каких ещё поискать, Вообще не знаю, что делать. Может, к директору сходить.
– Соня!? – воскликнула Лариса Ивановна, учитель по педагогике и психологии. – Да ты что, Лена! Чудесная девочка! Энергия у неё просто фонтанирует! С логикой полный порядок. Единственной на потоке ставлю ей пятерки. Строит логические цепочки – будь здоров! Не каждая старшекурсница так может. Другие стесняются спросить, отмалчиваются – не поймешь, понимают материал или не черта не понимают. А эта не боится неверных решений, смело высказывает свои суждения, признаёт ошибки, когда убеждается, что была не права. Рассуждает и анализирует открыто, ей всегда надо докопаться до истины. Лена, ты просто внимательнее к ней присмотрись, зачем же сразу к директору девчонку тащить.
– Да уж, Ларочка, у тебя не просто заработать пятёрку, – заметила Нина Афанасьевна, самый старший и опытный педагог, – Согласна, девка – огонь! Сегодня так меня скопировала, что я диву далась. Неужели, правда, я так комично выгляжу со стороны. Ей точно надо было не к нам, а в театральное поступать.
– Нет, только не в театральное, – возразила Лариса Ивановна, – уж не знаю, будет ли она учителем, но то, что человеком будет неравнодушным, это и сейчас уже понятно.
– Я тоже считаю, что не нужно к директору обращаться. Здесь нравоучениями ничего не добьешься. Да – непокорная, да – порой дерзкая, но не злая и не глупая. Она просто ещё ребёнок – шестнадцать едва исполнилось. Большой ребёнок. Надо только найти к ней правильный подход, – резюмировала Нина Афанасьевна, – ну, что по домам, коллеги?
– Вы вспомните её на зачислении! Как она свою правоту доказывала, – расхохоталась Лариса Ивановна. – Слёзы по палке, но голову гордо держала! Такую не согнёшь! Люблю её – чертяку!
Молчавший до этого Николай Павлович придержал за руку Елену Васильевну:
– Останься, Лена. Поговорим.
***
Глубокая осень стояла на редкость сухой и тёплой. Сонька медленно возвращалась в общежитие, загребая ногами опавшую листву. После разговора с Петром Петровичем немного отпустило, и она твёрдо решила исправить свои ошибки – извиниться перед учителями.
У входа в общежитие ей встретился Николай Павлович, это не удивило, ведь он жил здесь же в «учительском» крыле. Сонька даже обрадовалась и стала торопливо извиняться за свой гадкий поступок, но он прервал:
– Всё, Соня, остановись – проехали! Я хочу пригласить тебя в гости к одному очень интересному и хорошему человеку, тут недалеко.
– В гости? К кому? – округлила глаза егоза.
– Там и узнаешь, – улыбнулся он загадочно.
– Я сейчас, только сумку закину, – протараторила она, счастливая от того, что учитель не сердится.
Они прошли по улице, свернули в переулок и очутились возле аккуратного домика. Рубиновые гроздья рябины свисали на калитку. Сонька остановилась и залюбовалась.
– Ух, ты… прямо пламенем пылает! Красотень!
– Проходи, проходи, Соня, – легонько подтолкнул её Николай Павлович, уверенно нащупав щеколду, было понятно, что он здесь не впервые.
– Кто тут живёт? К кому мы пришли? – сыпала вопросами Сонька.
– Потерпи. Увидишь.
Сонька переступила порог. Перед ней открылась огромная копия картины Брюллова, написанная прямо на стене – «Последний день Помпеи».
– Добрый вечер! А вот и мы! – краем уха услышала Сонька.
– Здасьте, – пробормотала она, скидывая кеды не глядя, будучи не в силах оторваться от картины. Потрясённая и зачарованная, она на цыпочках подошла, приблизила руки, и, не касаясь картины, стала водить ими над изображением. Буря страха, граничащая с ужасом, перед бушующей стихией, сострадания к людям охватила всё её существо. Соне знакома была эта картина, она любила рассматривать репродукции в книгах, но до этого ничего подобного не испытывала. Сейчас Соня была там, внутри этого жуткого хаоса, вместе с теми несчастными людьми, гибель которых была неизбежна…
Педагоги наблюдали за её реакцией и удовлетворённо переглядывались – точное попадание.
– Кто? Кто это нарисовал? – обернулась Сонька и смутилась. – Елена Васильевна!..
– Понравилось? – коснулась её учительница. – Ты тоже со временем так сможешь. Стоит только очень сильно захотеть и приложить старание. Ну, давайте чай пить, у меня тут и печенье имеется. Быстро-быстро, к столу!
Пока Елена Васильевна разливала по изящным фарфоровым чашечкам чай, Сонька, наконец, огляделась. Это была настоящая мастерская художника. Видавший виды мольберт, множество кистей, красок, законченные картины и недописанные, и чистые, не тронутые кистью холсты, были повсюду. Сонька не могла скрыть волнения, она не прикоснулась к чаю.
– Можно я ещё посмотрю?
– Смотри, Соня.
Снова, передвигаясь почему-то на цыпочках, она принялась подолгу рассматривать картины одну за другой. Учителя пили чай и вели непринуждённую беседу, якобы не обращая внимания на Соню, а на самом деле внимательно за ней наблюдали. Сначала она даже не слышала, о чём они говорят, но через какое-то время до неё донеслось:
– Николай Павлович, почитай свои стихи, ну, пожалуйста.
Сонька замерла у мольберта. Вспомнив свой позор, она была готова провалиться сквозь землю.
– Нет, свои не буду, а вот Бальмонта с удовольствием:
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
Приди на рассвете на склон косогора, –
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не радо.
Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далёко-далёко.
Во всем утомленье — глухое, немое.
Войди на закате, как в свежие волны,
В прохладную глушь деревенского сада, -
Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не радо.
Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.
Низкий, бархатный голос Николая Павловича завораживал. Соня слушала, опустив голову, впитывая в себя эти проникновенные, выстраданные поэтом слова.
– Как красиво, – тихо, почти шёпотом, произнесла Соня, – но как же печально… Стихи, они как картины, я их вижу, а картины… ну, не знаю, как выразиться, вот, например, – указала она на зимний пейзаж, – там холодно, чувствую – как холодно, что хочется скорее рукавички надеть. А здесь, – Соня перешла к другому холсту, – прямо так и тянет пройти по тропинке вглубь леса, кажется, что даже слышно как листья шуршат, – Соня глянула на учителей и, опомнившись, испугалась своих откровений.
Она замолчала и отвернулась к окну. Рябина горела в лучах заходящего солнца, точно успокаивала: «Всё нормально, Сонька! Здесь тебя не засмеют, а поймут. Не могут не понять».
Елена Васильевна с нескрываемым интересом смотрела на Соню. Она увидела перед собой не вредную девчонку, но юную девушку, способную тонко чувствовать. «Да, коллеги оказались правы. Стоит к ней приглядеться. Скорее всего, под маской дерзости скрывается нежная и ранимая душа. Ещё не осознавая этого, девочка так защищается от внешнего мира. Как же она непосредственна…»
Николая Павлович наблюдал и за Соней, и за Еленой Васильевной: «Игра стоила свеч! Эта встреча будет полезна им обоим».
Читать Соня училась именно на стихах. Дома были книги классиков. Тогда она, в силу своего возраста, не всего ещё понимала, читая Пушкина, но ясно видела образы, созданные великим поэтом. Сама не пробовала писать стихи, видимо, время ещё не пришло, но тонко чувствовала поэзию с ранних лет.
– Бальмонт? Я такого поэта не знаю, – обратилась Соня к Николаю Павловичу, наконец, овладев собой.
– О! Он особенный поэт! Тонкий и нежный, резкий и смелый одновременно. Его надо почувствовать, прикоснуться душой. Поэзия, Соня, огромная и дивная страна, – улыбнулся Николай Павлович.
– Я знаю.
– Ну, мы засиделись, пора и честь знать, – незаметно подмигнул Николай Павлович хозяйке.
– Спасибо, Елена Васильевна, – пролепетала Сонька, – за всё спасибо!
Уходя, она задержала взгляд на «Помпеях».
Они молча возвращались в общежитие. Соня шла, не разбирая дороги, сосредоточившись, забыв о попутчике. Её не распирали эмоции, как обычно. «Думай, Сонька, думай, – говорил внутренний голос, повторяя слова тренера. – Сколько ещё прекрасного в мире, чего ты не знаешь. Сколько вокруг добрых и интересных людей, до уровня которых тебе расти и расти. Надо как-то научиться сдерживать себя от дурацких порывов».
Соня осознавала, что сделать это будет совсем непросто, а значит, следует действовать, как при забеге на длинную дистанцию, не рвать со старта, а постепенно наращивать скорость.
Николай Павлович понял, почувствовал, что в сознании этой сорвиголова-девчонки идёт напряженная работа мысли и улыбался, радуясь тому, задумка удалась. Правильный подход найден.
…Соня не стала учителем, судьба ей приготовила иное, но неизменно на долгом и непростом жизненном пути, в нужный момент, подсылала к ней хороших людей – мудрых наставников…
Tags: Проза Project: Moloko Author: Шевчук Л.И.
Другие истории этого автора: повесть "Анна" и рассказы: здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь