В сумеречном свете его лицо Миши казалось словно высеченным из тёмного камня. Резкими, почти геометрическими линиями скул, глубоко посаженные глаза и тяжёлая массивная линия подбородка.
Его кожа была смуглой от природы, а глаза, чёрные как два омута, смотрели на Раду не мигая, пронизывая своим прямым взглядом насквозь. И в глубине этих глаз таились насторожённость и холодный расчёт.
Миша имел манеру говорить медленно, чётко, взвешивая каждое своё слово, скрестив обычно длинные пальцы в замок. Его взгляд то вспыхивал загадочным блеском, то мгновенно затухал, скрываясь за полуприкрытыми веками, при этом оставаясь всё таким же цепким и внимательным.
Над тёмной бровью у него был тонкий, чуть изогнутый шрам, будто сама судьба оставила свой резкий росчерк, придав и без того жёсткому лицу Миши ещё большую суровость.
Классический нос с тонкими крыльями, которые едва заметно раздувались, когда Миша был чем-то недоволен. А всегда плотно сжатые губы изредка кривились в усмешке. И доброй эту его усмешку нельзя было назвать. Угроза и неприкрытая насмешка сквозили в ней.
В каждом движении Миши, в каждом повороте головы чувствовалась власть и сила. Радка всегда робела перед ним и смущалась, несмотря на свой довольно заносчивый характер. А втайне даже была влюблена и в свои шестнадцать юных лет, когда по их законам и обычаям она давно должна была быть замужем, Рада упросила своего дядю-баро отправить её в Москву, учиться.
-Пойми, что тут я бессилен и ничем не смогу помочь твоей знакомой - голос Миши вывел Раду из задумчивости. Они сидели в его машине, возле отделения милиции.
-Но почему, Миша! Я ей пообещала, она поверила мне ... Это единственная девушка-гаджо, которая пришлась мне по душе. Даже не просто по душе, я в ней что-то своё родное почувствовала!
Миша усмехнулся, отвернувшись в сторону.
-Ты хоть знаешь, по какой статье её забрали?
Рада, вжавшись в спинку сиденья, уставилась вперёд.
-За что бы ни взяли, она не виновата. Её подставили. Вот чует моё сердце.
-Чует у нашей бабушки Иды, а у тебе дар шувани не передался. Сиди и помалкивай. Радуйся, что тебя удалось освободить. За твою знакомую по камере я впрягаться не собираюсь. То, что на судьбе у неё написано, то пускай и испытает. Раз попала за решётку, значит, такой её путь. Поехали.
Миша повернул ключ зажигания, но отчего-то в последний раз бросил долгий взгляд на старинное здание следственного отдела. Будто что-то он оставляет здесь. Оставляет то, что необходимо забрать.
***
Максуд постоянно в разъездах был, в делах. Томка у него старалась ничего не спрашивать, но подходящего момента ждала. Не могла она успокоиться, что братец её заправляет всем родительским подворьем один.
И что, что она сама с Варькой к Максуду переехала? Она себе розовых иллюзий не строила. Понимала, что любовник её из бандитской среды и в любой момент его грохнуть могут. Жизнь у таких криминальных элементов короткая обычно.
И с чем тогда Томка останется? У разбитого корыта опять копейки считать? Нет уж, подушка безопасности на всякий случай всегда должна быть. В деревню Томка больше не хотела возвращаться. Ни за что.
Все цацки, деньги на карманные расходы, большую часть Тамара откладывала на чёрный день, который она почему-то не сомневалась, скоро наступит. Их небольшой провинциальный городок просто кишел растущими как грибы группировками бандитов. Да и Максуд ходил мрачнее тучи.
Пока железо горячо, надо ковать. Поэтому, улучив самый благоприятный момент, Томка подступилась к своему влиятельному пока ещё любовнику с разговорами.
-Милый, ты же всё можешь, да?
Максуд, распаренный после горячей баньки, да накачанный пятизвёздочным коньячком, восседал во главе круглого стола на своей просторной кухне и с аппетитом уминал сочный шашлык, приготовленный в грузинском ресторане специально для него.
-Ну, если не всё, то многое могу, да. Что твоя душенька желает? - снисходительно разулыбался Максуд, поглаживая обнажённое бедро своей собеседницы. На Томке был шёлковый красный халатик ,и он, словно красная тряпка для быка, пробуждал в похотливом мозгу Максуда самые непристойные фантазии.
Только вот маленькая девчонка постоянно крутилась и вертелась рядом, чем вызывала его внутреннее недовольство.
-Да братец мой родной беспокоит меня. Отца угробил, теперь мать на очереди. Мутят они со своей жёнушкой что-то, как пить дать. Ведь у родителей моих запасы внушительные. И на сберкнижке должны быть, и так кубышка имеется, в доме. Хозяйство опять же не маленькое. Там если всё это загнать по хорошей цене, то сумма приличная набежит. Сам дом добротный, машина. М-м? Поможешь братца с небес на землю опустить?
Максуд посерьёзнел, сощурив глаза. Денежки он любил, кто же их не любит. Лишних не бывает, каждая копеечка в обороте должна крутиться и ещё большую прибыль приносить.
-Не желаешь с братом-то делиться, а? Киса моя - Максуд похлопал по бедру Тамары, сверля её тяжёлым взглядом, от которого у неё душа в пятки ушла. Глазами он показал, чтобы Варьку спровадила спать, дав понять, что за такую просьбу Томке придётся особенно постараться.
Мысленно, конечно, Томку передёрнуло. Максуд, когда пил, мог и руки распустить. Заводило его это, видишь ли, ещё сильнее. Ну да ладно. Она не из нежных, потерпит. Лишь бы результат был.
***
Подобрав к подбородку коленки и обхватив их руками, Эва напряжённо смотрела в одну точку, не обращая никакого внимания на гвалт, стоящий в камере. Её не трогают, и ладно.
Раду, видно, отпустили, раз она не вернулась в камеру. Какая-то щемящая тоска образовалась внутри, и Эва снова почувствовала себя одинокой. Она понимала, что Рада перед тем, как выйти из камеры просто приободрила её. Но всё равно внутри теплилась ещё какая-то надежда, что железная дверь с лязгом откроется и громко крикнут: "Самарина, на выход!". Этого не произошло. Увы.
Эва старалась не плакать. В голове свербила лишь одна мысль: как она отходит беременность в таких условиях и куда потом отправится её ребёнок? В детский дом?
И даже в этих своих отчаянных мыслях она всё равно не обвиняла Рафика, продолжая свято верить в то, что их обоих подставили под удар или что-то пошло не по плану. Совсем скоро Тарасов передаст дело в суд. Расследовать больше нечего, как он сообщил. Прямые улики, запись с видеокамеры - всё есть.
Горько усмехнувшись, Эва прижалась лбом к своим коленкам. Всё-таки как пошла её жизнь тогда пять лет назад кувырком, так и идёт дальше по наклонной. Встреча с Рафиком - это временная передышка. А теперь её вообще зона ждёт.
Надо хоть Алёнке дать знать. Может, привезёт ей что по списку. Больше некому. Сидеть ей долго за убийство депутата. Выйдет - мир уже совсем другим будет, и неизвестно, найдётся ли ей в этом мире место? И будет ли рад её подросший ребёнок матери-зечке?