В королевстве котёнка Буси тишина была редким и драгоценным товаром. Его подданные - Катя и Костя - были верны и щедры, но страшно надоедливы. Они совершенно не понимали священных кошачьих ритуалов.
Утро должно было начинаться с медитации у окна, с отслеживания пути солнечного зайца по паркету. А с того, что над ним склонялось огромное лицо Кати: «Кто тут у нас проснулся?». И начиналось Великое Нарушение Покоя. Тыканье пальцами в ещё сонный живот, принудительные почёсывания за ухом именно тогда, когда он собирался их вылизать сам, и этот ужасный, жужжащий гребешок, который впивался в его великолепную белую шубку с серым облачком! Буся фыркал, вырывался, прятался под кровать, но они были настойчивы, как дятлы. Даже священный час послеобеденного сна на солнечном квадрате они нарушали, проходя мимо и обязательно погладив его по спине, отчего солнечное заклинание рассыпалось.
«Хоть бы один день! - думал Буся, глядя им вслед ясными зелёными глазами-изумрудами. - Один день полного, ничем не нарушаемого покоя!»
И вселенная услышала. Однажды утром Катя и Костя, надев свои странные панцири-сумки, совершили непривычный ритуал: не стали чесать, а наполнили до краёв две огромные, сияющие миски, рассыпали по полу три новых, идеально круглых мячика и сказали что-то очень тихим, виноватым голосом. Потом они отступили. Дверь захлопнулась с таким окончательным, железным звуком, какого Буся раньше не слышал. И наступила… Абсолютная Тишина.
Буся замер, прислушиваясь. Ни скрипа половиц. Ни голосов из кухни. Ни смеха из-за двери в комнату. Только тиканье часов на стене - размеренное, властное.
Сначала он осторожно прошествовал по всей территории, проверяя углы. Враг не прятался. Он был один. Настоящий, полновластный хозяин!
И тогда начался Великий Праздник Свободы.
Он с диким воплем носился из комнаты в комнату, гоняя новый мячик, и ему не кричали: «Буся, не шуми!»
Он улёгся посреди коридора, растянувшись во всю длину, перекрыв главную транспортную артерию королевства. Никто не переступал через него!
Он запрыгнул на балкон и целый час лежал там, подставив брюшко редкому зимнему солнцу, следя за полётом ворон. Никто не звал его внутрь, не боясь, что он замёрзнет!
Он подошёл к Костичкиным цветам и, наконец-то, тронул лапкой все запретные листочки, почувствовав их прохладную упругость. Никто не отгонял его со словами: «Нельзя!»
Он сделал всё, о чём мечтал. И тут он заметил, что большая стрелка на часах едва-едва сдвинулась. День, этот бескрайний океан свободы, только начинался.
И вот океан свободы, такой желанный, оказался без берегов. Он стал казаться… слишком безграничным. Слишком безмолвным. Даже эхо от его собственных шагов глотала эта гулкая тишь.
Скука, тяжёлая и липкая, опустилась на него. Мячик уже не был таким весёлым, когда некому было его подкинуть. Лежать на балконе стало зябко, а идти греться было не к кому. Тихое тиканье часов превратилось в назойливый, монотонный стук, от которого звенело в ушах. Он обошёл все комнаты ещё раз. Они были пусты. Прекрасны, чисты, полны воздуха… и абсолютно пусты.
Он улёгся на пороге, уставившись на дверь. Его уши, обычно гордо торчащие, теперь безвольно опустились. Он думал о настойчивых, тёплых руках, о смешном гребешке, о голосах, которые будили его от слишком глубокого сна. Даже о том, как Костя мешал ему смотреть в окно, садясь рядом. Теперь это не казалось таким уж страшным нарушением границ. Это казалось… жизнью.
Когда за дверью наконец раздались шаги, а ключ щёлкнул в замке, его сердце ёкнуло не от страха, а от щемящей надежды.
Дверь открылась. На пороге стояли его подданные, усталые и немного встревоженные. И тогда случилось невероятное. Вместо того чтобы с достоинством удалиться, как подобает монарху, Буся бросился к ним. Он терся об их ноги, вплетаясь в клубок сапог и сумок, его хвост высоко взметнулся трубой. Громкое, радостное, трескучее мурлыканье, которое обычно приходилось выпрашивать, теперь лилось из него само, как песня.
Он поднялся на задние лапки, положив передние на Костичкину ногу, и посмотрел вверх своими зелёными глазами. В них не было упрёка. В них было ясное, как кристалл, послание: «Вы вернулись! Мои очень важные, мои самые нужные люди! Теперь всё на своих местах. Можно чесать пузо. Можно гладить. Даже этим жужжащим гребешком… если очень нужно.»
И Катя, опустившись на колени, прижала его к себе, а он мурлыкал ей прямо в ухо, забыв о тишине, о свободе и о том, что всего час назад считал себя самым одиноким котом на свете. Он понял главное: абсолютная тишина - это царство, где не над кем царствовать. А его люди - это не надоедливые слуги. Это самый тёплый, самый живой и самый правильный шум на свете. Тот, что наполняет тишину смыслом.
