Рассказ из книги "Байки Павлычева"
1 февраля 1962 года
1 февраля 1962 года – день особенный. Дочке Свете исполнился ровно годик! Я, конечно, не мог это пропустить. Правда, жил я тогда ещё в общежитии. Не дворец, конечно, но вполне пригодное жильё: есть где друзей собрать.
Решил позвать Геру Бочкарёва – человека весёлого, компанейского, да и просто хорошего друга.
– Гер, дочке ровно год. Надо бы это как-то отметить.
Гера, как всегда, сходу в бой:
– А есть чем?
Я немного замялся – ну не банкет же, в конце концов.
– Есть кое-что: две бутылки «Столичной» да колбаса.
Он вдруг оживился, глаза заблестели:
– Колбаса, говоришь? – хитро подмигнул и ладони потёр.
Я глянул на него с подозрением: «Голодный, что ли?» А он уже торопит:
– Давай только быстрее, опаздываю, меня в ресторане ждут, нельзя ребят подводить.
Тут я вспомнил: Гера ведь музыкант! Недавно сколотил группу и по вечерам играл в ресторане. Вот откуда эта спешка – у артиста график жёсткий, как у космонавта перед стартом.
Мы расположились по-простому – стол, стулья, колбаса на газете (не до сервизов, главное – атмосфера!). Я разлил по полстакана:
– За Свету?
– За Свету!
Выпили, закусили. Колбаса оказалась на удивление вкусной – видимо, от радости всё вкуснее кажется.
И тут Гера вдруг спрашивает:
– Слушай, а ты баян-то с собой привёз?
Я чуть не рассмеялся:
– Сам-то как думаешь? Конечно, привёз.
– Сыграешь?
И тут мне стало неловко. Перед настоящим музыкантом своим «домотканым» искусством хвастать? Понятно же, что он не просто так спрашивает – хочет в ансамбль затащить. А я ведь приехал в Салават не шутки шутить, не голубей гонять и не на баяне играть. Я тут, между прочим, оборонным заводом занимаюсь!
– Сейчас не играю уже, – говорю.
Гера только бровью повёл:
– Ну-ка попробуй!
Достал баян, заиграл. Сперва робко, потом смелее. А Гера слушает, головой покачивает:
– Клёво, клёво, – говорит. – Всё отлично, годится.
– Для чего годится? Хочешь, чтобы я у тебя в ансамбле играл? Я и нот-то не знаю…
Он отмахнулся:
– Не знаешь, и ничего страшного, их никто не знает.
– Чайковский точно знал.
– Чайковский много чего знал, от того и умер. Ладно, давай ещё по одной, а то мне надо бежать. За Свету?
– За Свету!
Я разливаю уже по полному стакану – и тут замечаю, что бутылка почти кончилась. «Ну, – думаю, – праздник удался!» На душе тепло, хорошо. Рядом – добрый, понимающий друг. Что ещё нужно для счастья?
– Посиди немножко, – прошу его.
Посидели, поговорили. Вспомнили, как в 1960-м приехали в Салават – тогда в магазинах чего только не было: икра бочками стояла, колбаса – хоть на парад выводи. Эх, времена!
Но Гера – человек ответственный.
– Мне надо идти, – говорит. – Давай, налей ещё! За Свету?
– За Свету!
Хлопнули по последней, и Гера помчался в ресторан – только дверь на прощанье хлопнула. Бутылка водки для меня, нехилого молодого парня, – доза убойная. Поэтому я на всякий случай в туалете желудок опорожнил, умылся. Вроде ничего, жить можно.
«Интересно, как там Герка? – думаю. – Жив ли он?»
Решаю сходить посмотреть. Подхожу к ресторану – окна большие, плотными шторами занавешены, но между ними щель осталась. Заглядываю – и что вижу? Мой Герман вовсю наяривает, будто и не пригубил ни капли! Играет, улыбается, ребята в ансамбле подхватывают – мелодия заполняет пространство, народ танцует.
«Ну, – думаю, – артист!»
На следующий день встречаю Геру на работе. Он бодрый, весёлый – будто и не было вчерашней посиделки.
– Ты как? В норме? – спрашиваю с подозрением.
– Даже не представляешь, в какой норме… – ухмыляется Гера. – Мы вчера с ребятами потом ещё выпили.
Я только головой качаю:
– За Свету?
– За Свету!