Эви медленно выдохнула. Ожидаемый удар не пришёл. Вместо него — признание. Грубое, пафосное, но признание. Мир принял её историю. Не как позор, а как легенду.
— Видишь? — тихо сказал Лиам. — Ты победила. По всем фронтам.
Она покачала головой.
— Это не победа. Это перемирие. На других условиях.
Но в её голосе уже не было прежней горечи. Была усталость воина после долгой битвы. И тихое, едва зарождающееся понимание, что её оружие — правда — оказалось сильнее любой лжи.
Она посмотрела на Лиама, на Клэр, на своё отражение в тёмном окне трейлера. Она была измотана, иссечена трещинами, но цела. И впервые, возможно, за всю жизнь, она чувствовала не выживание, а жизнь. Сложную, болезненную, дорогую, но свою.
«Цена света», — подумала она. Она платила её каждый день. Но сегодня, впервые, свет казался не просто целью в конце тоннеля. Он был у неё внутри. И он горел, несмотря ни на что.
ГЛАВА 4 (Книга 2): МЕЖДУ ДВУМЯ БЕРЕГАМИ
Последние месяцы были странными. Как будто после урагана наступил штиль, но небо оставалось свинцовым, предвещая новую бурю. «Белый шум» был завершён. На закрытом показе для студии и инвесторов Эви получила овацию. Её три сцены вырвали из контекста и разобрали на цитаты. Майкл Фэрроу сказал ей: «Вы перестали быть открытием. Вы стали явлением».
Шейла сдала экзамены на GED. У неё появилась подруга — дочь психолога, добрая, немного наивная девушка, которая водила её по музеям и кофейням. Эви смотрела на них и чувствовала острую, сладкую боль. Так могла бы выглядеть её собственная юность, будь иные обстоятельства. Она оплачивала Шейле курсы графического дизайна. Сестра проявляла недюжинный талант.
С матерью установился хрупкий ритуал: воскресные звонки. Они говорили о погоде, о сериалах, о том, как растёт герань на подоконнике Синди. Никто не касался прошлого. Это было похоже на то, как ходят по тонкому льду, зная, что под ним — бездна. Но лёд держал.
А с Лиамом... С Лиамом было сложнее.
Они пытались. Искренне. Они ходили на ужины в маленькие итальянские ресторанчики, где его не узнавали. Смотрели старые фильмы на его потертом диване. Он пытался писать новый сценарий — не о боли и выживании, а о... чём-то другом. О любви, наверное. Но черновики летели в корзину. Его вдохновение, казалось, осталось там, в пыли заброшенных мотелей и на дне пустых бассейнов, вместе с той, «сырой» Эви.
Однажды вечером, разбирая почту, Эви нашла приглашение. Не на очередную вечеринку или кастинг. На благотворительный аукцион в пользу программ для детей из групп риска. Его устраивал один из старейших и самых влиятельных фондов Беверли-Хиллз. Внизу, от руки, была приписка от хозяйки вечера, миссис Ванессы Редфилд: «Дорогая мисс Роуз, мы были бы польщены, увидев вас среди наших гостей. Ваша история — лучшее подтверждение важности нашей работы».
— Ты пойдёшь? — спросил Лиам, читая приглашение через её плечо.
— Думаю, должна. Клэр говорит, что это важный вход в «другой Голливуд». Не креативный, а социальный. И дело хорошее.
— «Другой Голливуд», — повторил он с лёгкой усмешкой. — Тот, где покупают индульгенции за чековые книжки. Ты уверена, что хочешь в это погружаться?
В его тоне прозвучала знакомая нота — защитная, немного циничная. Он видел в этом лицемерие. Она — возможность.
— Я хочу помочь, Лиам. По-настоящему. Не просто дать денег. Возможно, стать лицом одной из программ. У меня есть... что сказать этим детям.
— У тебя уже есть лицо, Эви. Твоё. И оно говорит само за себя. Не нужно надевать на него маску благотворительной леди.
Они не поссорились. Но между ними снова пролегла невидимая трещина. Он хотел, чтобы она оставалась чистой, настоящей, его. А она чувствовала, как её мир расширяется, и в этом новом пространстве для Лиама не находилось привычной, комфортной роли.
Аукцион проходил в шикарном особняке в Бель-Эйр.
Эви надела простое чёрное платье, которое Клэр сочла «идеально сдержанным и безупречно дорогим». Она вошла в зал, сияющий хрустальными люстрами и бриллиантами, и почувствовала приступ старого, знакомого страха — страха самозванки. Все эти люди с мягкими голосами и безупречными манерами смотрели на неё с вежливым, сдержанным любопытством. Они видели не Эви Роуз. Они видели «историю успеха», «трогательную биографию».
К ней подошла хозяйка вечера, Ванесса Редфилд, женщина лет шестидесяти, чья элегантность казалась врождённой, как цвет глаз.
— Дорогая, мы так рады, что вы пришли, — сказала она, двойной поцелуй в щёки. — Ваша сила духа... она вдохновляет. Мы надеемся, вы сможете сказать пару слов позже. Неформально. От сердца.
Эви кивнула, ловя на себе взгляды других гостей. Она увидела знаменитую актрису, которая когда-то отказала ей на кастинге, даже не взглянув. Теперь та улыбалась ей через зал.
Во время ужина её посадили рядом с пожилым, но очень влиятельным продюсером, Лоренсом Грейсоном. Он говорил мало, но слушал внимательно.
— «Ржавые крылья» — выдающаяся работа, — сказал он наконец. — Сырая, но в этом её мощь. Но, мисс Роуз, сырость — товар скоропортящийся. Вам нужно... обрести форму. Не растеряв души. Сложная задача.
— Что вы предлагаете? — спросила Эви, чувствуя, как под столом сжимаются её пальцы.
— Классику. Театр. Я руковожу попечительским советом небольшого, но очень уважаемого театра в Пасадене. Этой осенью мы ставим «Трамвай «Желание»». Бланш Дюбуа. Роль, которая требует не просто техники, а распада души на сцене. Думаю, вы понимаете, о чём я.
Эви замерла. Бланш. Миф, мечта, вершина для любой драматической актрисы. И страх. Страх не потянуть, страх быть съеденной этой ролью.
— Я... я подумаю, — выдохнула она.
— Не думайте слишком долго, — мягко сказал Грейсон. — Иногда нужно прыгнуть в пропасть, чтобы научиться летать. Или разбиться. Но стоять на краю — самое страшное.
Вечер завершился. Эви обещала фонду своё участие. Её похлопали по плечу, поцеловали в щёку, обменялись визитками. Она вышла на прохладный ночной воздух, чувствуя себя так, будто сняла тяжёлую, неудобную, но очень красивую маску.
Лиам ждал её в машине. Он не пошёл внутрь. «Не моя толпа», — сказал он.
— Как прошло? — спросил он, когда она села рядом.
— Странно, — честно призналась она. — Они как будто... покупают кусочек моей боли, чтобы почувствовать себя лучше. Но... — она повернулась к нему. — Мне предложили Бланш Дюбуа. В театре.
Лиам резко повернулся к ней. В свете уличного фонаря его лицо выглядело осунувшимся.
— Бланш? В Пасадене? Это... серьёзно.
— Грейсон считает, что мне нужна «форма».
— А что считаешь ты? — в его голосе прозвучал вызов.
Эви посмотрела на огни города, растекающиеся внизу, как расплавленное золото.
— Я думаю... что я боюсь. Боюсь, что у меня не хватит техники. Боюсь, что меня сравнят с великими. Но... я также чувствую, что должна это сделать. Чтобы доказать им. И...