Татьяна повесила трубку и села на стул. Мишка из своей комнаты выглянул:
– Мама, кто звонил?
– Бабушка Надя. Папа… папа очень болен.
– Умер? – спросил Мишка с научным интересом.
– Нет ещё, но, кажется, собирается.
В больнице, в коридоре, пахло хлоркой и чем-то неуловимым, как пахнет только в больнице. Надежда Петровна, в пальто и платке, сидела на скамейке и что-то писала в блокнотике.
– А, приехала, – сказала она, не глядя. – Он в палате 408. Вид, предупреждаю, неаппетитный. Я зайти к нему даже не смогла, давление прыгает, переживать начинаю, а ты сходи.
– А что вы пишете? – спросила Татьяна.
– Что ему на завтра привезти, чтобы ты не забыла, – коротко ответила свекровь.
Татьяна пошла по коридору, зашла в палату и обмерла: на койке лежало нечто жёлто-серое, обвешанное трубками и проводами, лицо впалое, глаза закрыты, только губы шевелятся, беззвучно что-то шепчут.
Медсестра, бойкая девушка, пояснила:
– Ваш муж? Состояние критическое. Одна почка совсем «приказала долго жить», вторая на ладан дышит, заражение крови. Шансов, честно говоря, мало. Вы кто ему?
– Я… жена, – автоматически сказала Татьяна.
– А там какая-то дама в коридоре сидит, говорит – мать, так она только про вещи спрашивает: «Можно ли, – говорит, – в палату доставить вещи покойного? У него там, – говорит, – кожаный ремень хороший». А я ей: он еще жив, вещи не выдадим.
Татьяна подошла к койке, и тут Антон открыл глаза, узнал, губы дрогнули:
– Таня, прости, люблю только тебя, - и закрыл устало глаза.
Вечером того же дня сидела Татьяна на кухне с Людмилой, рассказывала, а сама в чашку смотрела.
– Ну и что ты будешь делать? – спросила Людмила, пряник в чай макая.
– Не знаю. Он же помирает, Люда.
– А ты что, реаниматор? Или святая? Он тебя бросил, ты чуть от горя себя до цугундера не довела (по глупости, конечно), а ты его будешь спасать, когда он полумёртвый?
– Он Мишкин отец, – тихо сказала Татьяна. – Да и муж он мне, люблю я его все еще.
– Отец! – фыркнула Людмила. – Отец – это тот, кто воспитывает. А этот? Философские беседы вёл: «Смысл бытия – в деньгах». Вот и получил.
Тут вышел Мишка, чаю налить, стоит, слушает.
– Мама, – сказал он. – С биологической точки зрения, он мне всё равно отец. Пятьдесят процентов генетического материала.
– Вот видишь! – сказала Татьяна Людмиле.
– А с моральной, – продолжил Мишка, – он – предатель. Но если ты его спасешь, это будет твой моральный выбор. Правда, с точки зрения эгоизма – нерационально.
– Спасибо, профессор, – вздохнула Людмила. – Прояснил.
На следующий день Татьяна пошла в больницу с передачей: яблоки, сок, печенье. Надежда Петровна сидела на том же месте, блокнотик на коленях.
– А, это ты, – сказала она. – Я тут всё подсчитала: если он, не дай бог, того… Квартира-то на треть на Мишке, две трети на мне записана. А если по своести
– Он не умрёт, – вдруг чётко сказала Татьяна.
– Что?
– Я сказала – не умрёт, буду выхаживать.
Свекровь даже рот открыла:
– Ты с ума сошла? У него сепсис! Ты знаешь, что это такое?
– Знаю, но буду выхаживать, заберу к себе.
Люда, которая была рядом, только вздохнула:
– Да как ты заберёшь? У тебя же Мишка! Да и он бросил тебя ради другой, ид.и.о.т.ка!
– Заберу, – повторила Татьяна, и добавила: – А ваш диван и телевизор можете сразу забирать, чтобы потом не делить.
И пошла договариваться с врачами.
Дальше, граждане, началась эпопея. Татьяна взяла отпуск за свой счёт, ухаживала за Антоном, как ему стало полегче, перетащила Антона к себе, буквально на носилках
Антон то приходил в себя, то бредил, кричал ночами. Татьяна сидела рядом, поила с ложечки водой, давала лекарства.
Операцию делали платную, Татьяна последние деньги отдала. Почку удалили, одну-единственную, которая ещё как-то работала, восстановили. Врач после операции руки развёл:
И он выжил, максимально восстановился, все благодаря Татьяне.
Как-то весной они сидели на кухне, Антон пил чай, Татьяна суп варила.
Антон говорит:
– Спасибо, Таня, я знал, что ты самая лучшая в мире, что ты самая настоящая жена, любимая.
И Таня таяла, но определенная настороженность все же осталась. Вроде у них все наладилось, стали жить заново
Надежда Петровна изредка звонила:
– Ну что, как мой больной?
– Поправляется.
– А ковёр-то твой в описи у меня под номером три.
– Надежда Петровна, – сказала Татьяна ровным голосом. – Вы знаете, я вам очень благодарна.
– За что? – насторожилась свекровь.
– За то, что, когда ваш сын умирал, вы составляли опись имущества. Больше я с вами общаться не буду, чтобы не искушать вас преждевременным дележом. Всего доброго.
И положила трубку, как ей тогда казалось - навсегда.
Антон окреп, даже румянец появился, на работу вышел. И опять стал в зеркало смотреться, волосы на висках поглаживать, даже как-то спросил:
– Таня, а где мои галстуки, помнишь, шёлковые?
Татьяна, не поднимая головы от счётов (долги за лечение считала), ответила:
– Сожгла на поминках души, больше не спрашивай.
Жили они после этой истории с почкой недолго, года два с половиной. Антон постепенно в норму пришёл, и характер его гулящий, надо сказать, вместе со здоровьем вернулся: не весь, конечно, а самые основные его черты.
Стал опять, понимаете, по сторонам поглядывать. Не сразу, а как кот, который после болезни на подоконник вернулся – сначала осторожно, потом наглее. Сидят они как-то у телевизора, новости смотрят, дикторша красивая такая, улыбается. Антон и говорит:
– Интересно, Тань, а эти дикторши сколько получают? Наверное, прилично.
– А тебе зачем? – спросила Татьяна, носки штопая.
– Да так, из любопытства, человек же должен развиваться, интересы иметь.
Татьяна молчала. Она уже научилась молчать, а в душе у неё, понимаете, как сигнализация тихая заводилась: «Опять. Начинается».
И тут, как назло, случилось горе – мама Татьяны умерла: сердце, внезапно. Татьяна похоронила ее, переживала сильно. Вся эта суета вымотала так, о самом умершем некогда подумать. Антон вёл себя, в общем, прилично: рубашку чёрную надел, ходил мрачный такой, всем говорил:
- Тяжёлая утрата, душа семьи.
На сороковой день собрались у Татьяны родственники, Людмила, конечно: сидят, вспоминают, Антон с важным видом пот рюмочкам разливает «за помин души».
И вот, когда уже все разошлись, посуда перемыта, крошки со стола стёрты, Татьяна сидела на кухне одна, смотрела на мамину фотографию и печалилась, слезы вытирала.
Тут входит Антон, не мрачный уже, а какой-то озабоченный, в руках бумаги какие-то.
– Таня, – говорит. – Мне надо с тобой поговорить.
– Давай завтра, Антон, не могу я сегодня.
– Нет, сегодня надо, дело срочное.
Татьяна вздохнула:
– Что ещё?
– Я кредит взял.
Тишина повисла, такая густая, что даже холодильник перестал гудеть.
– Какой кредит? – тихо спросила Татьяна.
– Ну, обычный, потребительский, в «Быстроденьге». Сумма, – он замялся, – приличная.
Татьяна смотрела на него, а видела, кажется, не его, а того самого молодого Антона, который когда-то говорил: «Любовь – статья расходов», тот же практический блеск в глазах.
– На что? – только и спросила она.
– Надо, – коротко сказал Антон.
– Конкретно на что, Антон: на машину, на лечение? На что?
– На воздух, Таня, – вдруг усмехнулся он. – Дышать дорого стало, каждый вдох – деньги.
Он хотел пошутить, видимо, снять напряжение, но шутка повисла в воздухе, как тот самый неоплаченный кредит – тяжёлая и не смешная.
– Ты с ума сошёл? – наконец выдавила Татьяна. – Сегодня сороковой день со смерти моей матери. Ты не мог подождать?
– А что ждать-то? – искренне удивился Антон. – Процентная ставка выгодная была, «Сорок дней – сорок процентов скидки на процент», или что-то в этом роде. Я не запомнил.
Он положил бумаги на стол.
– Подписать надо, ты созаёмщик.
– Я ничего подписывать не буду. И если ты уже кредит взял, зачем я еще что-то буду подписывать? Ты же уже взял.
– Таня, будь умницей, без тебя не дали бы.
- Ты какую-то аферу задумал, не буду я подписывать. Много взял?
– Пятьсот тысяч, – быстро сказал Антон. – Но это ерунда …
– Уходи, – тихо сказала Татьяна.
– Что?
– Уходи из кухни, я не могу тебя сейчас видеть, не хочу...
Он постоял, почесал затылок, забрал бумаги.
– Ладно, обсудим завтра, ты в стрессе.
Но разговор Антон больше не возобновил, Татьяна пыталась его расспросить, куда тот деньги дел, но муж грубо отвечал:
- Потратил, надо было, гашу со своих, отстань.
Да, сколько получает муж Татьяна не знала. Он никогда не показывал свои «квиточки», про премии не заикался, давал деньги на хозяйство, да Тане на себя и Мишку хватало.
Однажды зашла Людмила в гости, видит –грустит Татьяна.
– Что опять натворил твой супруг? – сразу спросила.
– Кредит он взял, – монотонно сказала Татьяна. – На сороковой день после смерти мамы.
Людмила даже свистнула тихо:
– Ну, парень не скучает. А на что?
– Говорит – на воздух. Дышать дорого.
– На воздух?! – возмутилась Людмила. – Да он бы лучше на пылесос взял, или на новую кофеварку, хоть польза была бы. А на воздух… Это ж надо такое придумать!
И ведь самое обидное, что Татьяна так и не узнала, на что были эти деньги. То ли действительно на какой-то «проект», то ли на подарки новой знакомой, то ли просто ему захотелось почувствовать себя снова большим финансовым воротилой, который может взять полмиллиона, не моргнув глазом.