Если пропустили начало истории - читайте здесь:
Грустные песни веселого праздника. Горькая ирония судьбы.
Итак, продолжаем.
Непреодолимая дистанция
Фильм, который вот уж полвека является символом новогодних праздников, приготовил своим зрителям немало поэтических сюрпризов. Две песни для «Иронии судьбы или с лёгким паром» были написаны на стихи Марины Ивановны Цветаевой, а в его финале звучит баллада Александра Сергеевича Кочеткова, начитанная Андреем Мягковым и Валентиной Талызиной.
Ко времени выхода фильма, а это был 1975 год, имя Цветаевой уже не было табуировано. В 1961-м году вышел первый посмертный сборник её произведений в три сотни страниц. А в 1965-м появился знаменитый «синий том» в серии «Большая библиотека поэта». Но это был огромный дефицит. Этими книгами обладали избранные. Иные только по соображениям престижа. Хотя… Для того, чтобы стихи Цветаевой исполнять публично, требовалось некоторое гражданское мужество. Не советский человек была Марина Ивановна, и автор она была не советский. Не то чтобы уж совсем антисоветский, но вот не советский. Вроде и прицепиться-то не к чему, но почему-то очень хотелось прицепиться. Это настораживало.
И вот через десять лет после выхода «синего тома» стихи Марины Цветаевой ушли в народ, транслируемые центральным телевидением. Триумфальное возвращение к читателям поэтессы-эмигрантки, отвергнутой официальной властью, состоялось, словно новогоднее волшебство!
Судьба же Кочеткова была ещё замысловатей. При жизни он опубликовался как поэт только раз, в альманахе «Золотая зурна», вышедшем в 1926 году во Владикавказе, а известен Александр Сергеевич был как переводчик с европейских и восточных языков.
Свою «Балладу о прокуренном вагоне» он написал в 1932 году. Поводом для написания стала страшная, почти мистическая история. Чтобы побыть с любимой женой у теплого моря ещё три дня, Александр Сергеевич сдал билет на скорый поезд «Сочи - Москва», который 16 октября 1932 года попал в страшную катастрофу на станции «Люблино». Тогда погибли 36 пассажиров, более полусотни ехавших в том поезде были ранены. Друзья и знакомые тогда сочли Александра Сергеевича погибшим. Когда он, спустя три дня после катастрофы объявился в Москве, это сочли чудом – его спасла любовь к жене!
В первом же письме, отправленном им супруге, была эта вот баллада, с рефреном «с любимыми не расставайтесь», которая оставалась в семье и нигде не публиковалась. Такое интимное объяснение в любви мужа жене, с благодарностью за спасение. Но в 1942 году, когда эвакуированные из Москвы Кочетковы оказались в Ташкенте, они познакомились с корреспондентом газеты «Красный флот» Леонидом Соловьевым, которому Александр Сергеевич прочел балладу. Она так понравилась, что Соловьев переписал слова в блокнот, и потом неоднократно читал её в разных местах и компаниях. Неизданные стихи стали расходиться в списках, и, по одной из версий, именно эта баллада стала для Константина Симонова тем творческим толчком, в результате которого появились замечательные стихи «Жди меня», ставшие настоящим гимном верности любящих в разлуке военной поры, и как любовь ждущей женщины спасает солдата на фронте:
Как я выжил, будем знать
Будем знать, только мы с тобой,
Просто ты умела ждать
Как никто другой.
Опубликовали же «Балладу о прокуренном вагоне» Кочеткова только в 1966 году, тринадцать лет спустя после смерти автора, в альманахе «День поэзии». Там на неё и наткнулся, открыв 298-ю страницу, режиссер Эльдар Рязанов, отбиравший поэтический материал для своего фильма. Так в фильме соединились стихи Цветаевой и баллада Кочеткова, – авторов, которых связывали особые отношения, однажды приведшие их обоих на коломенскую землю.
Попытка побега
В июле 1941 года Коломенский район накрыла первая волна беженцев, покинувших Москву после налетов немецкой авиации. Люди боялись повторения того, что творилось годом раньше, во время «битвы за Британию», когда английские города подверглись массированным, чудовищным по жестокости бомбардировкам «люфтваффе». Эти бомбовые удары обращали жилые кварталы в руины, а счет погибших и искалеченных людей, не имевших к армии никакого отношения, шел на десятки тысяч.
Многие москвичи были уверены, что фашисты для деморализации населения столицы обязательно пустят в ход химическое оружие. Эти опасения возникли не на пустом месте. Газеты почти в каждом номере писали о необходимости иметь дома противогазы, уметь ими пользоваться, правильно их хранить и всегда быть готовыми к внезапной газовой атаке. Читателей наставляли, как и где при объявлении химической тревоги следует укрываться, каким способом сохранять продукты от воздействия отравляющих веществ, как оказывать первую помощь отравленным, и прочим премудростям химической войны, чем собственно и нагнетали психопатию страхов.
Ведь стоило только начать печатать инструкции по борьбе с зажигательными авиабомбами, как почти сразу же после того «зажигалки» посыпались на крыши московских домов. Вот и с химическими бомбами ждали того же. Если все время учат, как спастись от них, значит, власти что-то такое знают и ждут таких бомбардировок. И напуганные люди побежали из города, кто куда мог. Этот поток беженцев вынес из Москвы и Марину Ивановну с сыном Георгием, привел их в окрестности Коломны, оставив на небольшой даче в поселке Пески.
***
Появление Марины Ивановны в Москве стало следствием целой цепи событий, сложившихся таким образом, что у неё не оставалось выбора. Вернемся почти на 20 лет назад. Уехав в 1922 году из Советской России, она с дочерью Ариадной объединилась с мужем, Сергеем Эфроном, ушедшем в 1920 году из Крыма с остатками армии Врангеля. Уже там, на чужбине, у них родился сын, названный Георгием, по домашнему прозвищу «Мур».
Семья эмигрантов жила бедновато, а после того как закрылись несколько изданий, с которыми сотрудничал Сергей, так и вовсе наступила скудость. На жизнь зарабатывала Марина, вышивая, делая шляпки и иными подобного рода способами. Эмиграция плохо принимала стихи Цветаевой, и Марина Ивановна переключилась на прозу. Она работала, как одержимая! Можно сказать пахала.
На ней, и только на ней, было хозяйство – она готовила, стирала, убирала. Могла сварить суп «из каких-то пустяков». Пекла пироги «из чего есть». Масло и яйца на завтрак полагались только младшенькому Муру и мужу, болевшему туберкулёзом, сама же она и старшая дочь Ариадна питались, чем Бог пошлет.
Управившись с делами, Марина Ивановна шла к столу, «как рабочий к станку» по её собственному выражению, и выдавала тексты. Её печатали, но платили мало, и прожить гонорарами было невозможно.
Всё изменилось после 1931 года, когда Эфрон устроился на службу в «Союз Возвращения», ведшего среди эмигрантов агитацию за возвращение на родину. В тоже время, окончившая парижское училище прикладных искусств Ариадна, стала сотрудничать в просоветских журналах как иллюстратор. Но едва только материальное положение семейства получило некоторую устойчивость, начались проблемы совсем иного рода.
Попавшая под влияние советской пропаганды, Ариадна непременно желала строить социализм, чем ужасно расстраивала мать, но находила понимание отца, который поддерживал её. Слова поэтессы, твердившей: «Нельзя войти в тот дом, который срыт», в расчет не брались.
Тут вынуждены прервать повествование на передышку) Продолжение - в следующей статье! А пока подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить.