Прошло три месяца с той досадной встречи. Первый снег, тихий и целомудренный, укутал ее сад в белое покрывало, скрыв под собой оставшиеся с осени черные стебли. Казалось, зима принесла с собой не только холод, но и забвение. Следы у дороги исчезли, темные машины больше не ползали по улице, как стервятники. Ясмина почти убедила себя, что Юрий Громов, поглощенный своими бесконечными сделками и баснословной прибылью, наконец оставил ее в покое.
Почти.
Ибо покой был обманчив. Ее собственные сны, обычно ясные и управляемые, стали мутными и тревожными. Она не видела в них Юрия, нет. Она видела город — огромный, холодный, сплетенный из стекла и стали. И по его венам-проспектам медленно, неумолимо, словная черная кровь, растекалась чужая, липкая магия. Та самая, что пахла большими деньгами. Это был не прямой удар, а отравление колодца, проникновение яда в самую основу мира, который она защищала.
Однажды утром к ее калитке подошла пожилая соседка, тетя Люда, с корзинкой клюквы. «Слышала, милая? — начала она, понизив голос. — Нашу слободу, говорят, под снос. Землю выкупили под какой-то элитный комплекс. «Экогородок» модный». И имя покупателя было всем известно — Громов.
В тот же день в местной газете, которую она изредка покупала для розжига камина, мелькнула небольшая заметка. С третьей полосы на нее смотрело собственное фото. Нечеткое, сделанное из-за угла, когда она выходила из дома. Заголовок гласил: «Шарлатаны нашего времени: как потомственные ведьмы наживаются на горе людей». Статья была полна ядовитых намеков, но не прямых обвинений, будто змея, которая кусает, не показываясь из травы целиком. Цитаты «бывших клиентов», рассказывающих о неудачных сеансах, были анонимными.
Ясмина медленно комкала газету в руке. Это была не грубая сила. Это была точечная, расчетливая атака. Он не штурмовал ее крепость — он медленно подкапывался под ее стены, пытаясь отрезать ее от мира, посеять семена сомнения и ненависти в тех, кто ее окружал. Он хотел не сломать ее, а изолировать. Сделать одинокой. И тогда, обескровленную и отчаявшуюся, ее будет легче либо сломить, либо купить.
Вечером, разжигая огонь, она почувствовала неладное. Защитные обереги на окнах, обычно теплые и живые на ощупь, были холодны, как лед. Она провела рукой по резному деревянному солнцу на косяке — и подушечки пальцев онемели, словно от удара током. Кто-то пытался дистанционно, с большой силой, «замкнуть» ее защиту, найти в ней брешь.
И тогда, глядя на языки пламени, пожирающие клеветническую газету, Ясмина все поняла. Это была не месть обиженного мужчины. Это была охота. Юрий Громов, вкусивший силу магии и не сумевший ее присвоить, решил стать не просто ее потребителем, а ее властелином. Он хотел не просто использовать ее дар — он хотел подчинить себе сам принцип магии, сделать его частью своей империи. И если он не мог купить саму ведунью, он решил уничтожить почву под ее ногами, чтобы поймать падающую звезду.
Она подошла к окну и смотрела на спускающиеся сумерки. Тени от оголенных деревьев становились длиннее, сливаясь в единую, безликую массу. Но теперь она знала — самая страшная тень была не снаружи. Она была там, в сияющем офисе в центре города, где человек, которого она спасла, с холодной расчетливостью строил для нее клетку. И тишина за окном была уже не миром, а затишьем перед бурей. Битва из мира духов перемещалась в мир людей, и ставкой в ней была уже не одна ее жизнь, а сама суть ее дара. Ей предстояло сражаться не с призраками, а с системой, ложью и бездушием. И она понимала, что на этот раз ее магии может быть недостаточно. Пришло время искать союзников в мире, который он пытался настроить против нее.
Решение искать союзников пришло к Ясмине не как вспышка озарения, а как холодная, неизбежная необходимость, подобная тому, как хирург берет в руки скальпель. Ее магия была сильна в мире тонких материй, но против бульдозеров, судебных исков и клеветы в газетах требовалось иное оружие. Ей нужен был человек из плоти и крови, который понимал бы язык этого жестокого мира, но не был его рабом.
Таким человеком оказался Максим, бывший следователь, а ныне — частный детектив с репутацией человека, который не боится идти против системы. Он пришел к ней по рекомендации старой цыганки-травницы, чей род Ясмина когда-то спас от голодной зимы. Максим был молчалив, его глаза видели слишком много, чтобы верить в простые истины. Когда Ясмина, опустив магические детали, описала ему ситуацию — давление, шантаж, попытку сноса дома — он лишь кивнул.
«Громов, — произнес Максим, растягивая слова. — Да, интересный субъект. Акула, которая решила, что может есть даже камни. Но у каждой акулы рано или поздно ломаются зубы».
Пока Максим копался в темном прошлом Громова, Ясмина вела свою войну. Она больше не была пассивной жертвой. Каждую ночь она совершала обход своих владений, не с факелом, а с зажженной свечой из чистого пчелиного воска. Она не ставила барьеры — она укрепляла границы. Каждый шаг по заснеженной земле был актом утверждения своей воли. Она разговаривала с деревьями, с замерзшей землей, с духом этого места, прося их о защите. И они откликались. Ветви старых берез сплетались так плотно, что образовывали живую изгородь, непроходимую для бульдозеров. Земля у калитки, куда должны были прийти люди Громова с документами на снос, внезапно просела, образовав трещину, похожую на шрам — знак, что эта земля не примет насилие.
Однажды ночью атака усилилась. Ясмина проснулась от воя ветра, но ветра за окном не было. Воздух в спальне сгустился, стал тягучим и едким. На стене напротив кровати заплясали тени — не те, природные, от луны, а черные, плотные, словно вырезанные из бархата тьмы. Они тянулись к ней, и из них доносился шепот — тот самый, что сводил с ума Юрия. Но теперь в нем звучали не угрозы, а обещания: «Присоединись к нам… Сила будет твоей… Мы служим сильным…»
Он не просто нападал на нее. Он пытался ее соблазнить. Показать, что их пути схожи.
Ясмина встала с кровати, ее белая ночная рубашка мерцала в темноте. Она не отступала. Она подошла к самым теням, ее глаза горели холодным зеленым светом, тем самым, что видят суть вещей.
«Вы – призраки, – сказала она, и ее голос резал липкую ткань ночи, как лезвие. – Отголоски чужих страхов. Вы не имеете власти над тем, кто не боится вас. Идите назад, в небытие. У вас нет силы здесь».
Она подняла руку, и в ладони ее вспыхнул не огонь, а сгусток чистого, серебристого света — свет ее дара, ее воли. Тени завизжали, закрутились вихрем и рассыпались прахом, который тут же растворился в воздухе. Комнату наполнил свежий запах мороза и полыни. Атака была отбита. Но Ясмина знала — это была лишь разведка.
На следующий день Максим появился на пороге с уверенной улыбкой. Он нашел слабое место. Оказалось, первая крупная сделка, с которой Громов взлетел на олимп, была построена на предательстве. Его лучший друг и компаньон, человек по имени Дмитрий, вложил в общее дело все, включая деньги, занятые под залог собственного дома. Громов, воспользовавшись доверием, провел махинацию, вывел активы в офшоры, а Дмитрия оставил с многомиллионными долгами. Тот не выдержал позора и повесился. Но осталась вдова. И остались документы, которые Дмитрий, предчувствуя неладное, спрятал в безопасном месте. Максим нашел вдову. Женщина, все эти годы хранившая молчание из-за страха, теперь, видя, как Громов губит жизнь другой невинной души, была готова говорить.
Финальная битва произошла не на тонком плане и не в зале суда. Она произошла в кабинете Юрия Громова, на пятидесятом этаже стеклянного небоскреба, его личной Вавилонской башне.
Ясмина пришла туда одна. Ни Максима, ни адвокатов. Только она, в своем простом шерстяном платье, с холщовой сумкой через плечо. Ее провели в кабинет, больше похожий на тронный зал футуристичного императора. Юрий сидел за монолитным столом из черного дерева, он сиял здоровьем и самодовольством.
«Ну вот, наконец-то блудная дочь возвращается в лоно, дабы обрести разум?» — усмехнулся он.
Ясмина не ответила. Она медленно обвела взглядом комнату, ее взгляд скользнул по бездушным картинам на стенах, по хромированным поверхностям. «Ты построил себе клетку, Юрий. Не для меня. Для себя. Стены из страха, пол из лжи, а потолок… потолок из твоего собственного высокомерия, которое скоро рухнет тебе на голову».
Она вынула из сумки не папку с компроматом, а маленький холщовый мешочек. Развязала его и высыпала на идеально отполированный пол щепотку земли. Простой, темной, пахнущей жизнью земли с ее собственного сада.
«Что это? Твои детские колдовские фокусы?» — Громов фыркнул, но в его глазах мелькнула тревога.
«Это правда, — тихо сказала Ясмина. — Единственная сила, которой ты никогда не обладал. Сила жизни. Ты пытался купить душу, но душа не продается. Ты пытался запугать жизнь, но жизнь сильнее страха».
Она сделала шаг вперед. «Я не пришла тебя уничтожать. Я пришла показать тебе твое отражение. Ты не монстр, Юрий. Ты – пустота. И природа не терпит пустоты».
В этот момент смартфон на столе Громова завибрировал. Затем другой. Третий. На огромном экране, вмонтированном в стену, всплыли экстренные новости. Крупный скандал: всплыли документы по делу Дмитрия. Курс акций его компании пополз вниз с катастрофической скоростью. Заговорили все: и телеканалы, и блогеры, и его же собственные испуганные акционеры.
Громов вскочил, его лицо исказилось гримасой ярости и паники. «Что ты сделала?! Ведьма!»
«Ничего, — покачала головой Ясмина. — Я лишь убрала камень, который ты сам положил в основу своей империи. Ты построил ее на песке предательства. И теперь этот песок уходит из-под твоих ног. Это не магия. Это – карма. Закон причины и следствия, который ты так презирал».
Он рванулся к ней, но его ноги вдруг подкосились. Он не упал, но ему потребовалось опереться на стол. Он почувствовал внезапную, сокрушительную слабость. Ту самую слабость, что была при проклятии. Его горло сжал знакомый спазм жажды. Он потянулся к графину с водой на столе, но его рука дрожала так, что он не мог удержать стакан. Стекло со звоном разбилось о пол, смешав воду с землей, что принесла Ясмина.
И тут он увидел. Не тени. Не монстров. Он увидел себя. Со стороны. Маленького, испуганного человека в огромном, дорогом костюме, который пытается удержать рушащийся мир. Он увидел лицо своего друга Дмитрия. Услышал его последний вздох. Увидел испуганные глаза цыганки. Увидел холодное презрение во взгляде Ясмины. Все его грехи, все предательства, вся боль, которую он причинил, обрушилась на него не как видение, а как знание. Как абсолютная, неоспоримая истина.
Это было страшнее любого проклятия. Проклятие можно было снять. От себя — не убежишь.
Он закричал. Не от боли, а от ужаса перед тем, кем он был. Его крик был полон такого отчаяния, что даже телохранители, ворвавшиеся в кабинет, замерли в нерешительности.
Ясмина смотрела на него без ненависти, но и без жалости. С тем спокойствием, ским смотрят на ураган, понимая его разрушительную силу, но зная, что он неизбежно стихнет, исчерпав себя.
«Врачей ему не нужно, — тихо сказала она охранникам. — Ему нужен исповедник. Но боюсь, он уже не сможет раскаяться. Он может лишь осознать. И жить с этим».
Она развернулась и ушла. Последнее, что она увидела, — Юрий Громов, сидящий на полу среди осколков хрусталя, безумно смотрящий в пустоту и беззвучно шепчущий что-то самому себе.
Империя Громова рухнула в считанные дни. Судебные иски, вывод активов, бегство партнеров. Его имя стало синонимом жадности и предательства. Его поместили в частную клинику, но лечили там не тело, а душу, вернее, ее отсутствие. Он так и остался в своем внутреннем аду, в мире зеркал, где отражались только его поступки.
Ясмина вернулась к своей жизни. Снос слободы был отменен новыми властями, выкупившими землю у обанкротившейся компании. Статья в газете была опровергнута, а журналист, написавший ее, неожиданно уволился и уехал из города.
Однажды вечером, сидя у камина, Ясмина размышляла о случившемся. Она поняла главную мораль этой истории. Самые страшные проклятия не насылаются ведьмами или цыганками. Они рождаются внутри человека из семян его собственных пороков — жадности, гордыни, предательства. И никакая внешняя сила не может их наложить на чистую душу. Магия может лишь показать человеку его истинную суть. А вот захочет ли он ее увидеть — зависит только от него.
Юрий был наказан не ею. Он был наказан самим собой, своим же искаженным отражением. И в этом был высший и самый суровый суд — суд собственной совести, от которого не спрятаться за деньгами, властью и стальными мышцами телохранителей. Истинная тьма, которую он так боялся, всегда была внутри него. А свет, который он пытался поймать и подчинить, можно лишь заслужить, проживая жизнь в согласии с миром и с собой.