Настя нервно поправила лямку рюкзака, в который уместились почти все её пожитки: сменная одежда, стопка медицинских справочников, блокнот с заметками и фото в рамке — она с однокурсниками у главного корпуса Рязанского медуниверситета. В руке — диплом, ещё пахнущий типографской краской, в другой — направление в фельдшерско‑акушерский пункт деревни Сосновка Орловской области.
Вокзал провинциального городка дышал промозглой осенней сыростью. Редкие пассажиры торопились по своим делам, не замечая девушки с огромными карими глазами и тёмной волной волос до пояса. Настя запахнула пальто — в Рязани такого пронизывающего ветра не бывало.
— Ну что, Насть, точно решила? — мама с тревогой вглядывалась в её лицо, периодически поправляя выбившуюся из‑под шапки прядь дочери. — Можно же подождать год, подать заявку в областную больницу… Там и условия, и коллеги…
Настя вспомнила профессора Иванова — седого, с вечно усталыми глазами, но горящими, когда он рассказывал о спасённых жизнях. «Настоящий врач не ждёт удобных условий, — говорил он. — Он идёт туда, где нужнее».
— Мам, я не могу, — Настя сжала в ладони направление. — Там люди болеют. Там нет врача уже три месяца. Я должна.
Мать вздохнула, поправила дочери шарф, незаметно смахнула слезу:
— Ты такая молодая… И такая красивая. В деревне это не всегда плюс. Помнишь тётю Галю из деревни у бабушки? Говорила, что местных девушек парни ценят, а пришлых — опасаются.
— Я врач, мам. Не модель, не невеста. Врач.
Автобус тронулся, увозя её прочь от привычного мира: от уютной квартирки с книжными полками, от кафе, где она пила кофе после лекций, от университетских коридоров, где ещё пахло чернилами и свежеотпечатанными методичками. За окном поплыли серые избы, покосившиеся заборы, бескрайние поля, уходящие за горизонт.
Настя прижалась лбом к холодному стеклу. В голове крутилось: «Что я тут буду делать? Как ставить диагнозы без УЗИ, без лаборатории? Как завоюю доверие, если сама боюсь?» Вспомнила, как на четвёртом курсе дежурила в приёмном покое — тогда тоже тряслись руки, но стоило увидеть благодарный взгляд пациента, страх уходил.
До Сосновки добирались почти четыре часа: сначала автобус, потом — попутка с молчаливым водителем на стареньком «уазике». Машина скрипела, подпрыгивала на колдобинах, а Настя вцепилась в сумку, боясь, что выскочит из неё что‑нибудь важное — тонометр, например, или блокнот с записями.
Когда наконец показалась вывеска «ФАП. Сосновка», солнце уже клонилось к закату, бросая длинные тени на покосившуюся крышу амбулатории.
Фельдшер тётя Люба встретила её на крыльце — коренастая, с насупленными бровями и цепким взглядом. На ней был поношенный, но чистый халат, а в руках — связка ключей.
— Ну, доктор, добро пожаловать, — протянула она ключи. — Воды в колонке, отопление печное, связь ловит через раз. Интернет — только мечты. Зато пациенты — каждый со своей историей. И со своим мнением о тебе.
Настя улыбнулась, стараясь не показать, как дрожат колени:
— Я готова работать.
— Работать — это хорошо. А вот быть своей — сложнее. Ты городская, молодая, красивая… Для кого‑то это угроза. Для кого‑то — повод глазеть. Смотри не растеряйся.
Внутри ФАПа пахло лекарствами, старым деревом и чем‑то неуловимо домашним — будто здесь давно жили, а не просто работали. Две комнаты: приёмная с потрёпанным столом и шкафом для медикаментов (дверца скрипела при открывании), смотровая с кушеткой и аппаратом для измерения давления. На стене — календарь с видами Москвы, явно оставленный прежним врачом. Под ним — полка с потрёпанными справочниками по терапии и педиатрии.
— Располагайся, — бросила тётя Люба. — Завтра с утра первые пациенты. И да… Не удивляйся, если кто‑то принесёт банку варенья или яйцо. Это не взятка. Это — спасибо.
Ночью Настя лежала на жёсткой койке в комнатке при ФАПе, слушала, как воет ветер в трубе, и перебирала в памяти лица: маму, однокурсников, профессора Иванова, который говорил, что у неё «золотые руки и аналитический ум». В темноте казалось, что она совершила ошибку: уехала в никуда, где её не ждут, где её будут судить не по знаниям, а по длине волос и разрезу глаз.
Вспомнила, как в интернатуре отказалась от свидания с ординатором из кардиологии — не было времени. «Потом», — говорила она. Теперь «потом» превращалось в «сейчас», и это пугало.
Утром она встала до рассвета, привела в порядок халат (на рукаве — едва заметное пятно от кофе, но она аккуратно затёрла его), заплела косу, чтобы не мешала. В зеркале отразилась девушка с бледным лицом и решительным взглядом. Волосы, обычно рассыпавшиеся по плечам, теперь были собраны — так практичнее. «Я здесь не для того, чтобы нравиться. Я здесь, чтобы лечить».
Первые пациенты появились ровно в восемь. Старушка в платке, с клюкой, жаловалась на головокружение. Настя внимательно выслушала, отметила, что речь немного замедленная, измерила давление (160/100), назначила анализы, объяснила, как принимать таблетки, расписала режим.
— Ты гляди, какая внимательная, — пробормотала старуха, собирая вещи. — Не то что прежняя — та всё спешила. А ты… ты, видать, добрая.
Настя смущённо улыбнулась:
— Главное, чтобы помогало. Приходите через три дня, проверим динамику.
Следующим был мальчишка лет десяти с царапиной на лбу. Он вошёл, шаркая ботинками, и бухнул:
— На дереве упал. Мама сказала — иди к новому доктору.
Настя обработала рану перекисью (мальчик зажмурился, но не пикнул), наклеила пластырь, дала леденец из своего запаса.
— Больно?
— Не‑а. Только стыдно. Все смеются, что к доктору пошёл.
— А ты скажи, что герой. Не каждый решится на дерево залезть.
Мальчик улыбнулся, сунул леденец в карман и убежал. Тётя Люба хмыкнула:
— С детьми умеешь. Это плюс. А вот со взрослыми… Посмотрим.
К полудню пришло ещё пятеро: женщина с мигренью (жаловалась, что «травки не помогают»), дед с болями в спине («Раньше бы я и не пришёл, но ты вроде толковая»), молодая мать с грудничком (шепнула: «Муж не велит к городским, но я рискнула»).
Настя старалась: слушала, записывала, объясняла, почему нельзя лечиться травами вместо антибиотиков. Но чувствовала: взгляды — оценивающие, настороженные. Кто‑то кивал вежливо, кто‑то отворачивался, не дослушав. Одна женщина, передавая карточку, буркнула: «Посмотрим, что за доктор».
В обед она вышла на крыльцо, вдохнула свежий воздух. Поле простиралось до самого леса, золотое от осенних трав. Тишина, только стрекот кузнечиков и далёкое мычание коров. Красота, от которой щемило сердце.
— Нравится? — тётя Люба поставила рядом термос с чаем, две эмалированные кружки. — Здесь хорошо. Но люди… Они сперва боятся нового. Особенно если новое — молодая и красивая. Помнишь, как меня встречали? Говорили, что фельдшер из города — «только бумажки перекладывать умеет». А потом… Потом привыкли.
— Почему это плохо? — Настя налила чай, вдохнула аромат мяты. — Я же не за мужьями приехала.
— А они не сразу разберут. Для кого‑то ты — угроза. Для кого‑то — надежда. Главное, не сломаться. И халат свой береги — он у тебя чистый ещё. А скоро будет в пятнах от зелёнки, йода… Это значит, работа идёт.
Вечером, разбирая карточки, Настя услышала стук в дверь. На пороге стояла та самая старушка с клюкой — принесла банку мёда.
— Это тебе, дочка. За доброту. И за то, что выслушала. Я ведь думала — городска, нос задерёт. А ты… Ты как своя.
Настя хотела отказаться, но старуха строго посмотрела:
— Бери. Это не взятка. Это — от сердца. У меня никого не осталось, а ты… будто внучка стала.
Она взяла банку, поблагодарила. Когда дверь закрылась, села за стол, провела пальцем по этикетке. «Мёд липовый. 2024».
За окном догорал закат, окрашивая поля в багряные тона. Где‑то там, за лесами, была другая жизнь — с лекциями, кафе и друзьями. Но здесь, в Сосновке, начиналась её настоящая работа. Её путь.
В дверь постучали снова. Настя вздрогнула: уже стемнело, а она никого не ждала.
— Кто там? — спросила, подходя к порогу.
Молчание. Потом — скрип шагов по крыльцу.
Настя приоткрыла дверь. На пороге стоял мужчина в промокшей куртке, сжимая в руке шапку. Лицо бледное, глаза беспокойные.
— Доктор… — начал он, но голос дрогнул. — Моя жена… Ей плохо. Сильно болит живот, тошнит, температура… Я боялся везти в районную — далеко, а тут… Вы же новый врач?
Настя мгновенно собралась.
— Проходите. Где она?
— В машине, у калитки. Я на «Ниве», думал, если что — сразу повезём…
— Не надо везти. Сейчас осмотрю здесь. Приведите её. И возьмите в приёмной чайник, поставьте греться — может, понадобится тёплый компресс.
Мужчина метнулся к выходу, а Настя уже раскладывала инструменты: термометр, тонометр, стерильные перчатки. Руки больше не дрожали — включился тот самый режим, который профессор Иванов называл «холодной ясностью».
Через пять минут мужчина помог войти женщине — бледной, с каплями пота на висках. Она двигалась медленно, придерживая живот.
— Как давно началось? — спросила Настя, надевая перчатки.
— С утра… думала, отравление, но хуже и хуже… — прошептала женщина.
Настя быстро провела осмотр: отметила напряжение мышц живота, болезненность в правом боку, сухость языка. В голове щёлкали варианты диагнозов.
— Похоже на острый аппендицит, — сказала она наконец. — Нужно в районную больницу. Сейчас.
— Но дорога… — заволновался муж.
— Другого выхода нет. Я поеду с вами, буду следить за состоянием в пути. Тётя Люба! — крикнула она в соседнюю комнату. — Нужно вызвать «скорую» из района, пусть встретят на трассе! И соберите мне сумку с экстренными средствами!
Пока тётя Люба звонила и собирала медикаменты, Настя дала женщине обезболивающее (строго по дозировке), объяснила, что делать в дороге. Муж всё время держал жену за руку, шептал: «Всё будет хорошо, Наташ…»
— Вы молодец, что приехали, — сказала Настя мужчине. — Если бы ждали до завтра, могло стать поздно.
В машине по пути в районную больницу Настя держала руку на пульсе женщины, следила за дыханием, время от времени задавала вопросы о самочувствии. За окном мелькали тёмные поля, фары выхватывали из темноты мокрые ветки.
— А вы давно врачом? — вдруг спросил мужчина.
— Официально — с лета. Но практиковала ещё в университете.
— А почему сюда приехали? Тут же… не как в городе.
— Потому что здесь тоже нужны врачи, — просто ответила Настя. — И люди те же. Болеют, боятся, надеются.
Женщина слабо улыбнулась:
— Спасибо вам… Я думала, никто не примет… Говорят, городские к нам не хотят…
— Я хочу, — твёрдо сказала Настя. — И останусь.
На подъезде к районной больнице их уже ждала «скорая». Женщину быстро переложили на каталку, увезли в приёмное отделение. Мужчина схватил Настю за руку:
— Если что — звоните мне. Вот номер…
Она записала цифры в блокнот, кивнула.
Обратно ехали молча. Тётя Люба, сидевшая рядом, вдруг сказала:
— Знаешь, я сегодня поняла: ты не просто «новая докторша». Ты — наш врач.
Настя не ответила, только крепче сжала в руках сумку с инструментами. В голове крутились мысли: «Успели ли? Правильно ли поставила диагноз? Что скажут в больнице?»
Когда вернулись в Сосновку, было уже за полночь. Настя зашла в ФАП, включила свет. На столе стояла банка мёда, оставленная старушкой. Настя налила себе чаю, добавила ложку мёда. Сладкий, с лёгкой горчинкой.
Села у окна, глядя на тёмные поля. Где‑то там, в районной больнице, боролись за жизнь женщины. Где‑то здесь, в деревне, завтра снова будут пациенты — со своими болями, страхами, недоверием.
Но теперь она знала: это её место. Её работа. Её путь.
За окном медленно светало. Новый день начинался.
Продолжение истории здесь.