- Людмила Петровна, вы меня узнаете?
Старая женщина смотрела на ее и пыталась что-то сказать, но ничего не получилось. Оля стояла у ее постели с катетером в руках и внутри все сжимается. Пятнадцать лет назад эта женщина выставила ее из квартиры с чемоданом и трехлетней дочкой на руках.
- Вены плохие, - произнесла Оля, натягивая перчатки. - Сейчас попробуем.
Коллега смущенно переминалась у двери. Они не знала, какая история связывает этих двух женщин. Просто попросила помочь с трудной пациенткой и Оля согласилась, не спросив даже фамилии.
Восемнадцатилетняя Оля впервые увидела Игоря в палате интенсивной терапии. Он лежал после операции аппендицита. Шутил с медсестрами, читал толстые книги, рассказывал разные истории. Оля была там на практике от медучилища, скромная девчонка из деревни, которая боялась сделать что-то не так.
- Вы такая милая, когда краснеете, - сказал он ей однажды.
Она покраснела еще сильнее.
Через три месяца он сделал предложение. Оля не верила своему счастью. Городской парень, из интеллигентной семьи, преподаватель университета. А она обычная медсестра, которая выросла в деревне.
- Мама будет в восторге, - улыбался Игорь.
Мама не была в восторге.
Людмила Петровна встретила невестку в дверях своей огромной четырехкомнатной квартиры с таким выражением лица, будто Оля принесла на подошвах всю деревенскую грязь.
- Медсестра, - протянула она, разглядывая Олю с ног до головы. - Ну что ж, Игорь всегда был романтиком.
В слове "романтик" слышалось "дурак".
Квартира досталась семье благодаря покойному профессору, отцу Игоря. Высокие потолки, паркет, стеллажи с книгами до потолка . Людмила Петровна тоже преподавала в университете, носила деловые костюмы и разговаривала строгим, высокомерным тоном. Оля рядом с ней чувствовала себя неловко.
- Ты хоть знаешь, кто такой Достоевский? - спросила свекровь как-то за ужином.
Оля знала, но от неожиданности растерялась и промолчала.
- Вот видишь, Игорек. Вот видишь, о чем я говорю.
Игорь только молчал. Он любил Олю, но защищать от матери не умел или не хотел.
Когда Оля забеременела, Людмила Петровна вздыхала тяжело.
- Нарожаете тут нищеты, - бросила она.
Оля молчала. Она научилась молчать. Терпела, потому что носила под сердцем ребенка. Потом терпела, потому что Машенька была совсем крохой. Терпела, когда свекровь демонстративно вытирала за ней посуду, будто Оля мыла ее грязными руками. Терпела, когда Людмила Петровна при гостях рассказывала, как ее сын мог бы жениться на дочери профессора Соколовой, а выбрал "эту".
Пять лет жила в этом кошмаре. Оля засыпала и просыпалась с мыслью: "Надо уйти". Но не уходила, копила деньги, искала варианты, строила планы.
А потом Игорь сам все решил.
- Я ухожу. У меня другая женщина. Мы с мамой считаем, что так будет лучше.
Другой оказалась та самая дочь профессора Соколовой: ухоженная, образованная, достойная.
- Собирай вещи, - добавила Людмила Петровна, стоя в дверях комнаты. - И освобождай квартиру немедленно.
В ее голосе звучало торжество.
Мама встретила их в деревне, ничего не расспрашивая.
- Живи сколько надо. Если нужно, Машеньку оставляй, управимся.
Оля вернулась в город одна. Нашла работу в госпитале, получила койко-место в общежитии. Комната была крохотная, на двоих с соседкой, зато своя. Никто не говорил, что она недостойная. Никто не смотрел свысока.
Она работала сутками. Брала дежурства, подменяла коллег, училась на курсах повышения квалификации. Деньги отправляла маме. Каждые выходные ездила в деревню, дочь росла.
Через пять лет Оле дали квартиру. Двухкомнатная квартира в панельный дом, но с лифтом и горячей водой.
Забрала маму с дочкой из деревни. Дом продали. На вырученные деньги купили дачу, до которой ходил городской автобус. Жизнь налаживалась.
Второго мужа Оля встретила на свадьбе у коллеги. Андрей, с добрым сердцем и спокойным характером. имел цех по производству мебели.
- У тебя дочка есть? Замечательно, я люблю детей.
И правда любил. Машенька называла его папой уже через полгода.
Андрей хорошо зарабатывал. Мебельный бизнес шел в гору. Они родили еще двоих детей, купили дом на шестнадцати сотках. У каждого ребенка была своя комната. Мама была на пенсии, помогала с внуками. Квартиры, Олину и Андрея, сдавали, деньги копили на образование детям.
Оля по-прежнему работала медсестрой. Не из нужды, а потому что любила свою работу. Пациенты ее благодарили, коллеги уважали. На жизнь Оля не жаловалась, она была счастлива.
И вот теперь она стояла над больной Людмилой Петровной с катетером в руках.
- Как она здесь оказалась? - спросила Оля у коллеги, когда процедура закончилась.
- Одна живет. Сын не появляется, родственников нет. Пенсии на сиделку не хватает, приходят только из соцзащиты. Три раза в неделю.
Оля промолчала. Вышла в коридор, прислонилась к стене, сердце колотилось. Пятнадцать лет назад эта женщина растоптала ее, как грязь. Унижала, оскорбляла, выставила на улицу с ребенком. А теперь лежит беспомощная, брошенная собственным сыном.
Вечером Оля рассказала все Андрею.
- И что ты хочешь сделать? - спросил он.
- Я хочу забрать ее к нам.
Андрей не удивился. Он давно знал, что у его жены доброе сердце. Слишком доброе, как он иногда говорил.
- Ты уверена?
- Нет, - честно призналась Оля. - Но я не могу оставить ее там.
Мама поддержала решение дочери.
- Делай, как считаешь правильным. Мы справимся.
Людмилу Петровну привезли через неделю. Она не могла ходить, почти не говорила. Только смотрела на Олю большими испуганными глазами. В этих глазах читалось все: стыд, страх, благодарность, непонимание.
Оля ухаживала за ней одиннадцать лет. Переворачивала, кормила с ложки, мыла, меняла памперсы. Нанимать сиделку не стала, делала все сама.
Андрей помогал, не роптал. Дети привыкли к бабушке, которая лежала в комнате на первом этаже. Машенька часто сидела рядом, держала ее за руку и рассказывала о школе.
Людмила Петровна так и не заговорила нормально. Но однажды, когда Оля меняла ей белье, старуха сжала ее руку и заплакала. Слезы текли по морщинистым щекам, а глаза просили прощения.
- Все хорошо, - тихо сказала Оля. - Все хорошо.
Квартиру свекрови сдавали. Деньги шли на лекарства и уход. Оля даже не знала, что Людмила Петровна втайне оформила дарственную на Машу. Узнала только после смерти, когда дочка призналась:
- Бабушка просила не говорить. Сказала, это единственное, чем она может отблагодарить нас с тобой.
Игорь приехал через три месяца после похорон матери. Нашел Олю через общих знакомых. Постарел, располнел, костюм сидел на нем мешковато.
- Мне нужны ключи от квартиры матери, - сказал он без приветствия. - Я вступаю в наследство. Покупатели уже есть. И выселяй арендаторов, это моя квартира.
Оля смотрела на него и удивлялась. Неужели она когда-то любила этого человека? Неужели плакала, когда он ушел?
- Квартира не твоя, - спокойно ответила она. - Твоя мать подарила ее Маше. Дарственная оформлена официально.
Лицо Игоря исказилось.
- Что?! Какая дарственная?! Она не имела права!
- Имела, это ее квартира была.
- Где моя дочь?! Я хочу с ней поговорить!
- Твоя дочь? - Оля усмехнулась. - Ты ни разу не поздравил ее с днем рождения. Не платил алименты. Не интересовался как она живет. А теперь она твоя дочь?
- Я имею право!
- Нет, не имеешь. Уходи, Игорь.
Он еще что-то кричал, угрожал судами, но Оля уже закрыла дверь. Села на диван, обняла дочь.
- Все хорошо, солнце. Это просто человек из прошлого.
- Бабушка была хорошей, правда? В конце.
- Да, - Оля улыбнулась. - В конце она была хорошей.
Той ночью Оля долго не могла заснуть. Вспоминала ту восемнадцатилетнюю девчонку, которая приехала из деревни и думала, что интеллигентность измеряется знанием Достоевского. Которая терпела унижения, потому что боялась остаться одна.
А потом осталась. И выстроила жизнь сама. Без помощи, без богатого мужа сначала. Просто работала, растила дочь и не сдавалась.
И когда судьба свела ее со свекровью снова, она не стала мстить. Потому что месть это яд, который отравляет того, кто его держит. А Оля давно научилась отпускать.
***
Игорь больше не появлялся. Где-то в другом городе, с другой семьей, он, наверное, рассказывал, как его обманули, обокрали, лишили наследства, но Оля то знала правду.
Наследство не в квартирах измеряется, а в том, какими людьми вырастают дети. В том, помнишь ли ты, откуда пришел, и не забываешь ли, куда идешь.
Ее Маша выросла доброй и сильной как мама и бабушка, успевшая в конце жизни стать человечной.
И это было лучшим наследством из всех возможных.