Найти в Дзене
Рыбалка и Охота в Карелии

Поход к старой таёжной избе

Осень в тайге — время особое. Лес стоит тихий, будто затаил дыхание, и каждый звук разносится далеко: хруст ветки, крик кедровки, шум ветра в вершинах лиственниц. Именно в такую пору я решил сходить к старой избе на Чёрном ручье — месту, о котором слышал ещё от деда. Говорили, что построил её давным‑давно охотник Ерофей, а после него там останавливались промысловики, геологи, да и просто путники, застигнутые непогодой. Собрался я на рассвете. В рюкзак — спички, котелок, соль, сухари, тёплая куртка и фонарь. Дорога предстояла неблизкая: двадцать вёрст по тайге, через буреломы и заболоченные низины. Но идти в одиночку по знакомому маршруту — особое удовольствие: ни суеты, ни чужих голосов, только ты и лес. Первые часы шли легко. Тропа вилась между кедрами, под ногами пружинил мох, а в воздухе пахло смолой и прелой листвой. Потом начались завалы — старые деревья, поваленные ветром. Пришлось лавировать, перебираться через стволы, осторожно ставить ногу на скользкие брёвна. В одном месте т

Поход к старой таёжной избе

Осень в тайге — время особое. Лес стоит тихий, будто затаил дыхание, и каждый звук разносится далеко: хруст ветки, крик кедровки, шум ветра в вершинах лиственниц. Именно в такую пору я решил сходить к старой избе на Чёрном ручье — месту, о котором слышал ещё от деда. Говорили, что построил её давным‑давно охотник Ерофей, а после него там останавливались промысловики, геологи, да и просто путники, застигнутые непогодой.

Собрался я на рассвете. В рюкзак — спички, котелок, соль, сухари, тёплая куртка и фонарь. Дорога предстояла неблизкая: двадцать вёрст по тайге, через буреломы и заболоченные низины. Но идти в одиночку по знакомому маршруту — особое удовольствие: ни суеты, ни чужих голосов, только ты и лес.

Первые часы шли легко. Тропа вилась между кедрами, под ногами пружинил мох, а в воздухе пахло смолой и прелой листвой. Потом начались завалы — старые деревья, поваленные ветром. Пришлось лавировать, перебираться через стволы, осторожно ставить ногу на скользкие брёвна. В одном месте тропа совсем затерялась, и я свернул к ручью, чтобы по его берегу выйти на верный путь.

К полудню небо затянуло тучами, заморосил мелкий дождь. Я натянул куртку, прибавил шагу. Тайга вокруг стала сумрачнее, звуки приглушились, и только вода журчала в ручье, будто подбадривала: «Иди, иди, уже недалеко».

Избу я увидел на закате. Она стояла на невысоком пригорке, прижимаясь к склону, словно пряталась среди деревьев. Крышу порос мох, дверь покосилась, но стены держались крепко — вековая лиственница не сдаётся быстро.

Я обошёл избу кругом, прислушиваясь. Тишина. Только ветер шелестел в кронах да где‑то вдали стучал дятел. Потом толкнул дверь — она скрипнула, но открылась.

Внутри пахло деревом, дымом и чем‑то давним, забытым. На стене висел старый котелок, в углу — сложенные нарты, на полке — заржавленная жестяная банка и обломок топора. В центре — очаг, обложенный камнями, а над ним — дыра в потолке, чтобы уходил дым. Я разжёг небольшой костёр, поставил греться воду. Пламя осветило бревенчатые стены, и вдруг показалось, что из углов смотрят тени тех, кто останавливался здесь раньше: усталых охотников, замерших у огня, геологов, листающих карты, путников, благодарных за крышу над головой.

Когда чайник закипел, я налил чаю, сел на нары и долго смотрел в огонь. За окном стемнело, дождь усилился, а в избе было тепло и спокойно. Я думал о том, как много историй хранит эта изба: о людях, которые шли через тайгу, о бурях, которые она пережила, о тишине, которая здесь никогда не нарушается по‑настоящему — ведь тайга всегда шепчет, дышит, живёт.

Утром дождь кончился. Я прибрал за собой, оставил на полке горсть соли и коробок спичек — на случай, если следующий путник придёт с пустыми руками. Потом закрыл дверь, оглянулся на избу и пошёл обратно.

Дорога домой казалась легче. Я знал: где‑то в глубине тайги стоит дом, который примет любого, кто придёт с добрым сердцем и уважительным взглядом. И это знание грело не хуже костра.