Справка для тех, кто думает, что все осетины исповедают христианство. Это не так. В Северной Осетии проживает 52000 мусульман.
Глава 2
Летом письма были единственным мостом между ними. Телефона у Зарины не было — в те годы это было обычным делом в сельской местности.
Андрей иногда отправлял ей даже телеграммы. Короткие — одно слово, но какое теплое:
«Люблю».
Заринина мать как-то спросила, поджав губы, словно заподозрив недоброе:
— От кого это ты каждую неделю письма получаешь?
А Зарина даже не моргнула, моментально ответила:
— От Оксаны.
И отвела глаза, будто спрятала огонек.
Ну разве можно было сказать правду? Разве можно было назвать имя Андрея в доме, где отец и слышать не хотел о русских парнях?
А мать, Сулико, расплылась в улыбке. Заочно она очень любила Оксанку и была безумно благодарна ее матери за приют дочери.
Так и жила Зарина три лета подряд — между любовью и страхом выдать ее, между желанием быть честной и невозможностью такой честности под родительской крышей.
И вот в то лето подошло время возвращаться в Омск, в родной университет, к своей жизни, друзьям, к Андрею. Зарина ходила по дому, собирала вещи понемногу, мысленно уже видела вокзал, дорогу, знакомые улицы.
Набралась смелости, подошла к отцу:
— Папа… давайте съездим за билетом. Мне пора на учебу возвращаться.
Но он даже не посмотрел на нее:
— Какой билет? — буркнул, отмахиваясь. — Тебе разве мать не сказала? Все, кончилась твоя учеба. Хватит. Сам себе не рад, что отпустил. Никто сватать тебя не хотел, думали — порченая уже.
Слова его обрушивались как камни. А он продолжал:
— И вот представь… вдруг вчера дядя Алихан сказал: Заур хочет тебя посватать. Хорошее дело. Так что все, дочка. Скоро в доме мужа будешь лывжу варить.
Зарина от этих новостей будто в землю провалилась. Ей показалось, что и правда упадет в обморок — воздух не вдыхается, ноги подкосились. Но перечить не стала. Только коротко кивнула, будто согласна, и ушла к себе в комнату.
Закрыв дверь, сразу кинулась к комоду — к своему маленькому девичьему «сейфу».
Руки дрожат, мозги затуманены, перерыла все: кофточки, тетрадки, письма, бусины…
Паспорта не было. Отец оказался предусмотрительнее, чем она думала.
Утром, едва рассвело, Зарина, замирая от горя, нашла повод уйти из дома. Матери сказала первое, что пришло на ум: нужно к соседке, вроде та обещала нижнюю рубашку на свадьбу сшить. Главное было — уйти. И бегом в город — на почту.
Подала номер Оксаны. Соединили только через час. Такой знакомый, такой родной голос милой подруги.
— Оксана, я не знаю, что мне делать! — и тут же сорвалась в рыдания. Даже слова не могла сказать. Только всхлипы, всхлипы, будто душа трещала.
— Кто умер?! — заорала Оксана в трубку, перепугавшись. — Что случилось? Зайка, не молчи!
Зарина собрала силы, дрожащими губами, временами сбиваясь на плач, все ей рассказала.
Каждое слово давалось с болью.
— Только Андрею пока не говори… пожалуйста, — шептала она. — Дров наломает. Сама знаю… Мы с тобой сами справимся. Как-нибудь. Оксанка… Как? Что делать? Паспорта нет.
— Не реви! — скомандовала Оксана. — Завтра позвони в это же время.
Зарина утерла слезы, кивнула, будто подруга могла видеть.
Выход Оксана придумала быстро, почти на бегу, будто спасала утопающую.
Ни минуты не сомневаясь, она тут же ринулась к двоюродной сестре Анжелике. У той папа был дагестанцем, лицо восточное, смуглое — что-то общее с Зариной действительно угадывалось. А фотографии в паспортах… ну кто их отличит? Там все будто на похороны собрались — лица серые, безжизненные, не похожи ни на себя, ни на кого.
Оксана и Анжелика долго всматривались в фото Заринки, переводя глаза на фото Анжелки в паспорте. В конце концов Оксана махнула рукой:
— Прокатит. Сто процентов.
С паспортом Анжелики и деньгами на билет была только одна проблема — доставить его в Осетию. Через почту опасно и долго. И Оксана договорилась со знакомой стюардессой, которая летела нужным рейсом. Все сделали тихо, быстро, без суеты.
То, как Зарина вырвалась в аэропорт, — отдельная история. Пришлось придумать, что подруга прислала ей вещи, очень нужные, срочные — и их надо забрать. Отец буркнул что-то недовольное, но не усмотрел подвоха. Зарина едва держалась на ногах — страх и надежда в ней дрались пополам.
Получив паспорт и деньги, Зарина, едва не дрожа, купила билет сразу же, на этот же рейс. Она чувствовала, что любое промедление — и ее поймают, вернут, уже никогда не выпустят.
Сидела в зале ожидания, стискивая руками уголок сумочки — удалось взять только ее. Остальные вещи остались дома, но о них Зарина даже не думала.
До последнего оглядывалась — не идет ли отец, прислушивалась — не назвали ли по громкой связи ее имя.
…Отец хватился дочери лишь вечером.
— Где она? Куда делась?
Мать стояла у печки, руки у нее дрожали, но лицо она держала каменным. Сулико еще днем поняла — дочка сбежала. И горько, и страшно, и… правильно. Но мужу решила ничего не говорить, чтобы не отправил погоню.
Медленно вытерла руки о фартук и сказала:
— Не знаю… не вернулась. Может, до сих пор у соседки сидит.
Сердце у Сулико билось так громко, что казалось — сейчас услышат. Но она молчала, потому что знала: другого выхода у Зарины не было. Не станет подруга слать письма каждую неделю. Любовь у ее дочери.
Но отец все же сорвался с места и выскочил из дома. Хотел бежать за ней — за беглянкой. Но куда? На вокзал? В аэропорт?
Он сделал несколько шагов и застыл. Ехать за дочкой в Омск? Везти ее сюда? А смысл? Завтра весь аул узнает, что Зарина сбежала. Кому она нужна — такая, что сорвалась обманом? Порченая.
Перед глазами всплыло лицо Алихана — тот поджал губы, еле вымолвил:
— Заур хочет твою дочь. Хоть ты тресни — увидел и теперь зудит мне день и ночь. Отговорить не могу. Самостоятельная она у тебя больно… ученая… Зачем такая жена? Но втемяшил себе в голову — только ее.
Отец вернулся в дом медленно, будто ноги налились свинцом. Мать поднялась ему навстречу — глаза красные, испуганные.
Он отвернулся, чтобы не видеть этого страха в ее взгляде, и глухо, почти чужим голосом сказал:
— Все! Нет у нас дочки. Порченая она… Раз убежала из дома — все понятно. Слышать о ней не хочу. Ничего и никогда. Поняла меня, Сулико? Узнаю, что общаешься, — за ней поедешь.
Он поставил точку резко, почти с облегчением, будто сбросил тяжесть.
— Опозорила. И нас, и себя. Дрянь…
Мать тихо выдохнула, будто ее ударили в грудь, но спорить не стала — знала, сейчас любое слово сорвет его на крик или на побои, а он никогда не позволял себе ни того, ни другого. Она выдержала, чтобы ее муж не упал лицом в грязь в ее глазах.
Татьяна Алимова