Светлана услышала это ещё с порога: знакомый храп в коридоре и приторный запах вейпа с вишнёвым ароматом.
На кухне звенела ложка о край кружки, а в раковине громоздилась гора грязной посуды. На столе — крошки от батона, надкушенный край и липкий след от энергетика.
— Он опять здесь? — тихо спросила она, снимая сапоги.
Ком встал в горле так резко, что дышать стало больно.
Гриша выглянул из спальни с виноватым лицом.
— Денис заехал на пять минут. — И сразу, на опережение: — Не начинай, Свет.
— "На пять минут" обычно заканчивается тем, что у нас исчезает бензин, а на полотенцах появляются чужие волосы, — кивнула она в сторону ванной.
Светлана хотела ответить, но язык прилип к нёбу. В животе похолодело, будто лифт внезапно поехал вниз.
Из спальни вышел Денис — двадцать три года, борода клочками "чтобы выглядеть взрослее", наглый взгляд, руки в карманах. Пасынок. Чужой по крови, но вечно "свой", когда надо что-то выпросить.
— О, Светлан, привет, — сказал он бодро, словно пришёл поздравить с праздником.
— Я тебя вчера просила не приходить без звонка, — спокойно ответила она.
— Да ладно, что ты. Я к отцу.
"К отцу". И к их холодильнику. К их ключам. К их терпению, которое трещало, как тонкий лёд.
Гриша попытался улыбнуться, но вышло криво.
— Свет, у нас же семья. Ну... как бы.
Она посмотрела на него. Пятьдесят один год. Второй "брак" без штампа, восемь лет вместе. И всё равно каждый раз, когда речь заходила о Денисе, Гриша превращался в мальчика, который боится услышать от матери: "Ты плохой отец".
— У нас семья — это я, ты и моя Кира, — сказала она. — И наша съёмная двушка на окраине, сорок квадратов, где слышно, как сосед чихает. За тридцать две тысячи в месяц, которые никто за нас не оплатит.
Денис захохотал, будто это шутка.
— Круто ты зарядила...
— Круто — это когда ты работаешь и сам себе платишь, — отрезала Светлана. — А не когда приезжаешь "на пять минут" и оставляешь липкую столешницу.
Гриша поднял ладони примирительно:
— Ну что ты, правда... он просто...
— Просто что? — шагнула она ближе. — Просто выпил чай? Просто взял ключи? Просто опять заправился за наш счёт?
Денис сделал вид, что не слышит, достал телефон и показал отцу экран.
— Пап, слушай... Мне срочно надо. На сегодня. Ты же понимаешь.
— Что "надо"? — Светлана почувствовала, как под кожей начало зудеть раздражение. Оно не отпускало её уже вторую неделю: то бессонница, то желудок скручивает, будто она глотает гвозди, а не еду.
— Ну... — Денис помялся, изобразил глазами страдание. — У Лизы день рождения. Я уже бронь сделал, там домик за городом. Ребята скидываются, а у меня деньги только через три дня.
— Домик... — Светлана даже повторила, чтобы убедиться. — Ты снимаешь домик, когда у тебя "деньги через три дня"?
— Ну я не могу выглядеть нищебродом, — честно сказал Денис. — Ты же сама говоришь, надо держать лицо.
Светлана хмыкнула.
— Я говорю, надо держать слово. Но ты, видимо, держишь только телефон.
Гриша кашлянул.
— Сколько тебе надо?
Светлана резко повернулась к нему.
— Гриш. Мы в январе Кире репетитора по математике оплачиваем. Двенадцать занятий — пятнадцать тысяч. И ещё английский — девять. Ты забыл?
— Не забыл...
— Тогда почему "сколько надо"? — голос стал тише, но от этого опаснее. — У нас зарплата восемьдесят на двоих, и ты третий месяц без нормальной работы. Мы не банкомат.
Денис сразу напрягся.
— Вы опять про деньги... Я же не навсегда. Я верну.
— Ты "вернёшь" как бензин? — Светлана кивнула на окно, за которым стояла их "Веста". — Каждую неделю "одолжил на пару литров", а потом у нас лампочка горит, и я еду после смены на остатках.
Денис скривился.
— Ну ты прямо бухгалтерша какая-то.
Тут в груди у неё щёлкнуло. Тяжесть поднялась к горлу.
— Бухгалтерша — это та, кто считает. А я уже считаю не деньги. Я считаю, сколько раз ты нам соврал.
Гриша резко:
— Свет!
— Не "Свет"! — она сама удивилась громкости. — Я тебе восемь лет "Свет", когда ты в очередной раз обещал "поговорить с Денисом". Поговорил?
Денис поднял руки.
— Да ладно, чего вы. Не хотите — не надо. Я просто попросил.
Он подошёл к вешалке, потянулся за курткой.
Телефон Светланы зазвонил.
Экран: "Банк. Уведомление".
Она машинально открыла — пальцы сразу стали ватными.
"Оформлен кредит. Сумма 38 900. Первый платёж 6 540. Договор №...".
Пол ушёл из-под ног. В животе закрутило так, что она чуть не присела на табурет.
— Гриша... — выдохнула она. — Это что?
Гриша побледнел.
— Какой ещё кредит?
— Вот такой, — она сунула ему телефон. — Твой номер. Твои данные.
Денис замер. Глаза округлились не от удивления — от понимания, что попался.
— Пап, я... — голос стал тонким. — Я думал, ты не заметишь сразу, там же СМС...
Светлана медленно повернулась к Грише.
— Он взял кредит на тебя?
Гриша смотрел на Дениса, как на человека, который только что сломал ему что-то внутри.
— Денис... ты... ты с ума сошёл?
— Да я верну! — вспыхнул Денис. — Мне просто надо было закрыть одну тему, чтоб не влететь. Там... ну, пацаны...
— Какие "пацаны", Денис? — Светлана говорила спокойно, но руки дрожали. Тремор мелкий, противный. — Тебе двадцать три. Ты взрослый. Ты не "пацан", ты мужчина. И ты сейчас украл у нас не деньги. Ты украл безопасность.
Денис огрызнулся:
— Вы преувеличиваете!
Светлана усмехнулась.
— Преувеличивает тот, кто снимает домик, когда живёт в долг. А я тут просто читаю цифры.
Гриша выдохнул, будто грудь стянули ремнём.
— Денис, отдай телефон.
— Зачем?
— Отдай, сказал!
Денис швырнул телефон на стол с такой силой, что чашка подпрыгнула. Чай расплёскался тёмным пятном.
Светлана вдруг вспомнила, как месяц назад нашла в машине чужую заколку и запах женских духов. Гриша тогда сказал: "Наверное, Денис катал Лизу". И она проглотила. Как всегда. Потому что не хотела быть "злой мачехой".
Только "добрая" осталась без сна, с гастритом и чужим кредитом на руках.
— Я сейчас всё объясню, — Денис уже заводился. — Это не кредит, это быстрый займ... ну...
— Микрозайм, — сухо сказала Светлана. — Я не дура.
Гриша сел, опёрся локтями о стол и вдруг посмотрел на неё так, будто впервые увидел.
— Свет... я не знал.
— Ты не знал, потому что тебе удобно "не знать", — сказала она без крика. — Ты всё время живёшь, как будто за тебя кто-то решит. Мама решит, бывшая решит, я решу. А ты... ты просто боишься, что родня назовёт тебя плохим отцом.
Гриша вздрогнул.
— Не боюсь.
— Боишься, — поправила она. — Боишься, что тётя Галя позвонит и скажет: "Как ты мог отказать родному сыну". Боишься, что они будут шептаться за спиной.
Денис фыркнул:
— Ой, началась психология.
Светлана повернулась к нему.
— Денис, ты сейчас выйдешь из этой квартиры. Без ключей. Без "пап, ну чё ты". И без спектакля.
— Я не выйду, пока не решим, — буркнул он.
Гриша резко встал.
— Выйдешь.
Светлана даже удивилась. Это слово прозвучало не как просьба — как приказ.
Денис посмотрел на отца, будто впервые понял: папа может быть не только кошельком.
— Ты серьёзно?
— Серьёзно. — Гриша взял связку ключей от машины с полки. — И это оставь тоже.
— Да вы... — Денис шагнул ближе, в голосе звенела злость. — Я, значит, вам чужой?
— Ты не чужой, — Гриша сказал глухо. — Ты взрослый. И ты только что совершил подлость. Мне. Нам.
Светлана почувствовала, как по спине ползёт холодный пот. Не от страха — от облегчения. Кто-то наконец произнёс это вслух.
— Кредит закрываешь сегодня, — продолжил Гриша. — Либо завтра я иду писать заявление в полицию.
Денис открыл рот.
— Ты на меня заявление? На родного сына?
— Родной сын так не делает, — тихо сказала Светлана.
Денис резко схватил куртку, рванул к выходу.
— Да чтоб вам! — бросил он и хлопнул дверью так, что дрогнуло стекло в серванте.
Тишина после удара была густая.
Светлана стояла, слушала, как где-то в коридоре капает кран, и не могла понять: сейчас заплачет или засмеётся. В горле стоял ком, глаза жгло.
Гриша медленно сел обратно.
— Он же мой сын... — сказал он, будто оправдываясь перед стеной.
— И что? — Светлана устало опустилась на табурет. — Это даёт ему право делать из тебя дурака?
Гриша молчал, потом выдохнул:
— Я виноват. Я... всегда его вытаскивал. После развода. Мне казалось, если я откажу — значит, я бросил его.
Светлана кивнула.
— Ты не бросал. Ты растил его в мысли, что мир ему должен. И теперь этот мир — ты.
Она подняла глаза.
— Слушай внимательно. Завтра мы идём в банк. Потом к участковому, если понадобится. И вечером меняешь замок.
— Замок? — Гриша будто вздрогнул от слова.
— Да, — спокойно сказала Светлана. — Не "перепрячем ключи", не "поговорим", не "в следующий раз". Замок.
Гриша посмотрел на дверь.
— Мать узнает...
— Пусть узнает, — Светлана сказала тихо. — Пусть хоть весь их чат узнает. Мне всё равно, кто что скажет. Я хочу спать. Я хочу утром проснуться и не думать, что кто-то залез в наш карман.
Гриша долго молчал, потом кивнул:
— Ладно.
На следующий день всё было как в плохом сериале: банк, очереди, запах мокрых курток, нервные люди. Денис явился злой, красный, с видом "меня тут унижают".
— Я закрою, — буркнул он. — Но вы потом не просите.
— Мы и не просим, — сухо сказал Гриша.
Когда они вышли на улицу, Светлана вдохнула морозный воздух и впервые за долгое время почувствовала, что грудь не сдавливает.
Вечером Гриша правда поменял замок. Прямо при ней, без отговорок. Металл стучал, как маленький молоток по нервам, но это был хороший звук — звук действия.
Светлана вытерла стол, отмыла липкое пятно от чая, выбросила надкушенный батон. Запах вишнёвого вейпа ещё держался в занавеске, но слабел.
Телефон Гриши разрывался: мать, тётка, какая-то "родня" с неизвестными номерами. Он смотрел на экран, сглатывал и не брал трубку.
— Возьмёшь? — спросила Светлана.
— Не сейчас, — сказал он. И добавил, будто учился заново: — Пусть поорут.
На кухне стало тихо. Из соседней комнаты доносился голос Киры — шестнадцать лет, наушники, смеётся с подружкой, обсуждает контрольную.
Светлана поставила чайник. Посмотрела на Гришу.
— Ну что. Мы теперь "плохие", да?
Гриша криво усмехнулся:
— Видимо, да.
Светлана кивнула и достала две кружки.
Чайник щёлкнул. Она не вздрогнула.