Знаешь, у каждого предательства есть свой звук. Иногда это громкий крик, иногда — шепот за спиной. А у моего предательства был звук уведомления в телефоне и искренний, почти детский голос взрослой пятидесятилетней бабы: «Вы же все равно богатые, зачем вам этот долг возвращать?»
Я тогда стояла в прихожей, держала в руках свои зимние сапоги. Знаешь, такие, добротные, кожаные, но... уставшие. Я ношу их четвертый сезон. Четвертый, понимаешь? Набойки меняла три раза, крем втираю каждый вечер, чтобы реагенты не сожрали кожу. Я смотрела на эти сапоги и слышала, как в трубке моя золовка Марина, чавкая чем-то вкусным, объясняет мне, почему мои полмиллиона рублей нужнее ей.
Мы с Колей не богатые. Мы — выжившие. Мы те, кто штопал, клеил, откладывал, отказывал себе в лишней шоколадке и поездке на море, чтобы к старости иметь твердую почву под ногами. А Марина решила, что это богатство упало нам с неба. И самое страшное было не в деньгах. Самое страшное было увидеть, как мой муж, мой Коля, с которым мы тридцать пять лет спина к спине, вдруг опускает глаза и мямлит: «Тань, ну она же сестра...»
Вот тогда я поняла: либо я сейчас вырву этот сорняк с корнем, даже если будет больно и потечет кровь, либо мы потеряем не только деньги. Мы потеряем себя.
Часть 1. Звонок, который всё изменил
Всё началось полгода назад, в тот самый дождливый ноябрь, когда темнеет уже в четыре часа дня, а на душе скребут кошки. Мы с Николаем сидели на кухне. На столе лежала наша «амбарная книга» — толстая тетрадь в клеточку, куда я уже десять лет записываю каждую трату.
— Ну что, Петровна, — Коля улыбнулся, подвигая ко мне чашку с чаем. — Выходит?
— Выходит, Коля. Впритык, но выходит.
Мы копили на дачу. Не на дворец, боже упаси. На маленький домик с участком в СНТ «Вишенка». Земля, тишина, свои огурцы. Мы мечтали об этом пять лет. Пять лет я не покупала себе новой верхней одежды. Пять лет Коля чинил свою старенькую «Ладу» сам, в гараже, по локоть в масле, лишь бы не платить автосервису. Мы собрали шестьсот тысяч. Сделка должна была состояться весной.
И тут зазвонил телефон.
На экране высветилось: «Мариша». Коля просиял. Он любил младшую сестру какой-то слепой, родительской любовью. Их родители рано ушли, и он чувствовал себя ответственным за неё всю жизнь.
— Коленька! — рыдания Марины были слышны даже мне, хотя телефон не стоял на громкой связи. — Коля, это конец!
— Что случилось?! — муж побелел.
— Врачи... они нашли... Коля, мне нужна операция. Срочно! Квоту ждать полгода, а у меня нет этого времени! Если не сделаю сейчас — всё, инвалидность, я не смогу ходить!
У меня внутри всё похолодело. Я же не зверь. Здоровье — это святое.
Коля включил громкую связь. Его руки дрожали.
— Сколько, Мариш?
— Пятьсот тысяч... — всхлипнула она. — В платной клинике. У меня нет таких денег, ты же знаешь, я одна, зарплата копейки... Коля, спаси меня! Я отдам! Я гараж продам, тот, что от папы остался. Покупатель уже есть, но деньги будут только через три месяца. А операция нужна завтра!
Коля посмотрел на меня. В его глазах стояли слезы и мольба. Я знала этот взгляд. Если я скажу «нет», я стану палачом.
— Таня? — тихо спросил он.
Я посмотрела на нашу тетрадь. На графу «Итого». Там была наша мечта. Наша тихая старость.
— Гараж точно продашь? — спросила я сухо, стараясь не выдавать дрожь в голосе.
— Клянусь, Танюша! Мамой клянусь! — закричала Марина в трубку. — Как только оформлю — сразу верну! Мне жизнь спасти надо!
Я вздохнула. Мечта о даче рассыпалась, как карточный домик.
— Переводи, — сказала я.
Часть 2. Тишина
Деньги ушли на карту Марины через десять минут. На следующий день она прислала сообщение: «Ложусь. Молитесь за меня». И пропала.
Первый месяц мы не звонили — человек после операции, пусть восстанавливается. Коля ходил сам не свой, переживал. Я тоже волновалась, все-таки родня.
Через два месяца Коля позвонил ей.
— Ой, братик, — голос был слабый, но какой-то... довольный? — Жива, жива. Тяжело, конечно. Реабилитация дорогая. Таблетки, массажи. Пока на работу не выхожу.
— А с гаражом что? — осторожно спросил муж.
— Коля! — возмутилась она. — Я еле хожу! Какой гараж? Дай мне в себя прийти! Вы что, последние доедаете?
Мы не доедали последние. Но мы ели «пустые» макароны с сосисками по акции, потому что инфляция съедала остатки зарплаты, а «подушку безопасности» мы отдали. Я промолчала.
Прошло полгода. Весна, на которую мы планировали покупку дачи, наступила. Цены на недвижимость поползли вверх. Наши оставшиеся сто тысяч превращались в пыль.
Марина не звонила.
А потом случился интернет.
Я не очень люблю соцсети, но моя племянница, дочь старшего сына, показала мне фотографии.
— Бабуль, а тетя Марина что, в Турции? Смотри.
Я надела очки.
Фотография была свежая, выложена два дня назад. Марина. В широкополой шляпе, с коктейлем в руке, на фоне бирюзового бассейна. Загорелая, цветущая. Подпись: «Любите себя, и мир полюбит вас! #релакс #новаяжизнь».
Я листала дальше. Вот она в своей квартире. Новый диван — я знаю этот бренд, он стоит тысяч восемьдесят. Новые обои. Натяжной потолок.
«Операция», говоришь? «Еле хожу»?
Меня накрыла такая волна жара, что запотели очки. Это была не обида. Это была ярость. Холодная, расчетливая ярость бухгалтера, у которого не сошелся баланс.
Часть 3. «Вы же богатые»
Я не сказала Коле про фото сразу. Я сказала: «Поехали к Марине. Навестим больную».
Мы купили апельсины (по привычке, как в больницу) и поехали. Марина жила в хорошей «двушке» в центре, доставшейся ей от родителей. Мы же с Колей свою квартиру заработали сами, выплачивая ипотеку пятнадцать лет.
Она открыла дверь в шелковом халате. Увидев нас, на секунду растерялась, но тут же натянула улыбку.
— Ой, гости! А что без звонка?
— Решили сюрприз сделать, — сказала я, проходя в коридор.
В квартире пахло дорогими духами и свежим ремонтом. Я увидела тот самый диван. На полу лежал новый ламинат.
Мы прошли на кухню. Коля мялся, чувствовал напряжение, но не понимал причины.
— Мариш, как здоровье? — спросил он.
— Ой, потихоньку, Коленька. Врачи говорят, нужен покой и морепродукты, — она вздохнула, наливая нам чай в новые, красивые кружки.
Я достала телефон и положила на стол. Экраном вверх. Там было фото с коктейлем.
В кухне повисла тишина. Тяжелая, звенящая.
— Турция? — спросила я тихо. — Хорошая реабилитация.
Марина покраснела пятнами, но глаза не отвела. В них появилась та самая наглость, которую я раньше принимала за простоту.
— Ну и что? — выпалила она. — Да, поехала! Мне врач советовал морской воздух! Я чуть не умерла, я имею право пожить для себя?!
— На наши деньги? — уточнила я. — Марина, ты взяла полмиллиона на операцию. Ты сделала операцию?
— Сделала! — взвизгнула она. — Лапароскопию!
— Лапароскопия по полису ОМС делается бесплатно, — отчеканила я. — Или платно, но это стоит тридцать тысяч, а не пятьсот. Где остальные деньги? Где деньги за гараж?
И тут она сказала это. Ту самую фразу.
Она отставила кружку, посмотрела на Колю, потом на меня, и искренне, с глубоким убеждением в своей правоте, заявила:
— Ой, ну что ты начинаешь, Тань? Вы же все равно богатые! Зачем вам этот долг возвращать?
Коля поперхнулся чаем.
— Что? — переспросил он.
— Ну а что! — Марина разошлась. — У тебя, Коля, разряд высокий, ты на заводе пашешь. Таня главбух. Дети выросли. Куда вам деньги? В гроб с собой положите? А я одна! Мне ремонт надо было доделать, я в этом старье жить не могла, у меня депрессия была! Вам эти полмиллиона — пыль, а мне — жизнь! Вы семья, вам легко, а мне кто поможет?
Я смотрела на неё и понимала: она не шутит. В её картине мира мы были дойными коровами, которым деньги достаются просто так, «по штатному расписанию». Она не видела наших усилий. Она видела только результат.
Часть 4. Бухгалтерия жизни
— Пошли, Коля, — сказала я, вставая.
— Подожди, Тань... Мариш, ты чего такое несешь? Мы же договаривались...
— Коля! — Марина бросилась к брату, хватая его за руку. — Не слушай ты её! Она жадная! Ей бумажки дороже людей! Ты же брат мой! Неужели ты у родной сестры последние крохи отберешь из-за какого-то ремонта? Я же болела!
Коля застыл. Он был меж двух огней. Я видела, как ему стыдно. Стыдно за сестру, стыдно передо мной, стыдно требовать деньги.
— Мы уходим, — повторила я ледяным тоном. — Дома поговорим.
Мы ехали домой молча. Коля смотрел на дорогу, желваки на скулах ходили ходуном.
Дома я не стала кричать. Я сделала то, что умею лучше всего. Я достала калькулятор и нашу тетрадь.
— Садись, — сказала я мужу.
Он сел, опустив голову.
— Ты считаешь нас богатыми, Коля?
— Нет, Тань, ну что ты... Просто Маринке всегда тяжело давалось...
— Смотри сюда, — я открыла страницу за прошлый год. — Видишь эту графу? «Стоматолог». Ты три года ходишь с ноющим зубом, ставишь временные пломбы, потому что «дорого», потому что мы копим. Это богатство?
Я рывком открыла шкаф в прихожей и достала свои сапоги. Кинула их перед ним.
— Смотри. Видишь трещину на подошве? Я заклеиваю её суперклеем. Потому что новые стоят десять тысяч, а эти десять тысяч были в той пачке, которую ты отдал Марине на «релакс». Это богатство, Коля?
Он молчал.
— Твоя сестра украла у нас не деньги. Она украла у нас три года жизни. Моей и твоей. Она украла твой вылеченный зуб. Она украла мои теплые ноги. Она украла нашу дачу. И она смеется нам в лицо, называя нас «куркулями», потому что мы работаем, а она — нет.
Я подошла к нему вплотную и посмотрела в глаза.
— Сейчас ты должен выбрать. Либо ты хороший брат для сестры-воровки, но тогда мы делим бюджет. Я коплю на свою старость сама, а ты содержишь Марину. Либо ты мой муж, и мы идем возвращать своё. Не ради денег. Ради уважения. Ко мне. И к себе.
Коля поднял голову. Я впервые видела его таким. В его мягких, добрых глазах появился металл. Тот самый, заводской, закаленный.
— Я понял, Таня.
Часть 5. Гараж
На следующий день Коля поехал к Марине один. Я не знаю всех деталей разговора, но знаю, что там были крики, слезы, угрозы «проклясть» и вызовы скорой (ложные).
Коля вернулся через три часа. Он был серым от усталости, но спокойным. На стол он положил ключи и папку с документами.
— Гараж наш, — сказал он глухо. — Она подписала дарственную. В счет долга.
— А деньги?
— Денег нет. Потратила всё. Сказала, что мы подавимся этим гаражом. Что знать нас больше не хочет.
Я подошла и обняла его. Он уткнулся мне в плечо, как большой ребенок.
— Она кричала, что я предатель, Тань. Что я променял родную кровь на бабу.
— Ты не променял, Коля. Ты просто перестал позволять себя использовать. Это называется взросление. Даже в шестьдесят лет.
Часть 6. Свет в конце
Гараж мы продали через месяц. Выручили четыреста пятьдесят тысяч — чуть меньше долга, но это было уже не важно. Добавили то, что успели накопить за эти полгода жесткой экономии.
Дачу мы купили осенью.
Не ту, в «Вишенке», ту уже перехватили. Мы нашли вариант даже лучше — старый сруб в деревне, подальше от города, но с настоящей русской печкой и огромным садом, заросшим антоновкой.
Вчера мы с Колей ездили туда убирать листья.
Мы сидели на крыльце, пили чай из термоса. Коля был в новой куртке (я настояла, купили первую вещь с «дачных» денег).
— Знаешь, Тань, — сказал он, глядя на закат. — А ведь Марина позвонила вчера.
Я напряглась.
— И что? Опять умирает?
— Нет. Денег просила. Кредит закрыть, проценты капают.
— И что ты ответил?
Коля улыбнулся. Спокойно, без горечи.
— Я сказал: «Мариш, у нас денег нет. Мы же бедные пенсионеры, всё в стройку уходит. А ты молодая, здоровая, у тебя всё получится». И положил трубку.
Я посмотрела на свои ноги. На мне были новые, теплые ботинки. Удобные.
Деньги — это не богатство. Богатство — это когда тебя слышат. Когда твои усилия ценят. И когда ты точно знаешь, что человек рядом не предаст тебя ради прихоти других.
— Наливай ещё, богатей, — улыбнулась я мужу. — Завтра яблони белить будем.
Мы не общаемся с Мариной. Родня осуждает, говорит: «Нельзя так с родной кровью». А я думаю — можно. Иногда нужно отрезать гнилую ветку, чтобы дерево выжило и дало плоды. Мы выжили. И наши плоды — вот они, в корзине. Сладкие, свои. Честные.