Пять лет назад ушёл Андрей САПУНОВ. Оставлю здесь фрагмент интервью, которое в середине 90-х принёс Сергей Туркин для моей «Музыкальной правды»:
– Я понимаю, что прошлое лучше не ворошить, но все-таки: почему распалось то “Воскресение”?
– Это смотря что считать “Воскресением”. Женя Маргулис настоящим “Воскресением” считает состав “79-го года разлива”, как он его называет. Однако под этим названием чуть позже выступала компания в составе меня, Алексея Романова, Константина Никольского и Михаила Шевякова. Так что по крайней мере “Воскресений” было два: один состав прожил год, второй – чуть побольше.
Что касается причин, тут действовала масса векторов. Личные амбиции в то время молодых еще людей, неумение жить друг с другом, мириться с человеческими слабостями, желание большего для себя. Я не вижу в этом ничего плохого. Ну разошлись – и ладно. Суть явления от этого не изменилась. Был определенный музыкальный продукт – наши песни, которые люди хотят слушать до сих пор.
– Долгое время публика считала, что “Воскресение” – это Константин Никольский и все песни группы написаны им.
– Это плоды его “просвещения масс”. Он единственный после распада нашей компании активно эксплуатировал своё имя, называя себя “солистом группы “Воскресение”. Больше никто из нас такого не делал.
– Его не смущает, что вы до сих пор исполняете его песни?
– Смущает, и очень сильно. Более того, он запрещает мне их исполнять, поскольку так уж вышло, что пою их я. Но представьте себе – мы на концерте, у людей блеск в глазах: а вы споете… и называют известную песню. Ну что тут делать? Из 22 вещей, что играются в программе, две, но надо исполнить. “Ветерок” и “Музыкант”. Иначе просто не отпустят.
– Андрей, ваша музыкальная судьба не так известна, как биография Романова или Никольского. Как складывалась ваша карьера?
– Начиналось все в школе, классе в четвертом, когда я был просто очарован гитарой, подбирал аккорды, “снимал” разные песни. Потом пошел в институт, бросил, угодил в армию. После армии поступил в гнесинское училище, на вокал. Еще до армии я познакомился с Константином Никольским. Он-то и затянул меня после службы к Стасу Намину. Потом, когда “Машина” разошлась в разные стороны, возникла команда в составе: Сергей Кавагоэ, Женя Маргулис, Леша Белов и я. Играли “левые” концерты, из которых и выросло “Воскресение”.
С 84-го по 86-й были “Самоцветы”, 86-й – 88-й – “Лотос”. Ну а потом снова “Воскресение”.
– Ваша тяга к простому акустическому звучанию, проявившаяся в “Лотосе”, похоже, заразила сегодняшнее “Воскресение”. Аранжировки стали проще, кое-кто говорит: примитивнее.
– Алексей Романов сказал недавно: в нашей музыке теперь меньше умствования, больше стихии. Нынешнее “Воскресение” (это беседа 1996 года - Е.Д.) не занимается глупостями типа аранжировок. Мы договариваемся на уровне формы: вот здесь мы остановимся, а все остальное отдано на откуп каждому. У нас нет осмысленного движения в сторону “новой волны” или “рэйва”. Нет жесткой вертикали, “художественного руководителя”, каким был Константин Никольский. Я думаю, что это одна из причин, по которой мы разошлись, – его авторитарное руководство. Он типичный “художественный руководитель”. Группа “Зеркало Мира”, художественный руководитель – Константин Никольский. Это – его. “Воскресению” этого не нужно.
– Романов как-то жаловался, что его все принимали за главного. Поэтому и срок влепили. Кто у вас главный сейчас?
– У нас нет главных, все наши контракты работают только при наличии всех четырех подписей. “Воскресение” – это группа людей, круг общения. Наша связь никогда не прекращалась, даже если мы играли порознь.
– Что сегодня приносит деньги музыканту: концерты, записи?
– Сегодня (это беседа 1996 года - Е.Д.) жить легче, например, чем лет пять назад. Кормят, по большей части, концерты. Что-то приносят и записи, и CD. Но тиражи здесь небольшие, тысяч десять в лучшем случае, к тому же пираты досаждают. На гастроли выезжаем в основном по стране, за границу как-то не получается. Если поступят предложения – мы их рассмотрим.
– Когда можно ждать нового диска “Воскресения”?
– Так часто об этом спрашивают, что ничего не остается делать, как записать его. Когда это будет – пока не знаю.
Этот диск так не был тогда записан. «Не торопясь», четвёртый и последний на данный момент студийный альбом группы «Воскресение», вышел лишь 17 лет спустя, в 2003 году.
Это классический сюжет о распятом воскресении. Группа, чьё название стало символом надежды для миллионов, сама оказалась неспособна воскреснуть из пепла обид и амбиций. И в центре — два персонажа, две ипостаси одного мифа.
Константин Никольский — это страдающий бог-одиночка, не желающий, чтобы его гимны пели апостолы, разошедшиеся по другим приходам. Он охраняет своё наследие как священную реликвию, как личную боль, вывернутую наизнанку в виде хита. «Я написал, я выстрадал, это моё». Он — автор в самом романтическом, мучительном смысле слова, для которого песня — это шрам, а не товар. Его запреты — это не юридическая позиция, а крик души: «Не трогайте мои раны!».
А Андрей Сапунов — это апостол Пётр, оставшийся у костра и продолжающий греть руки у общего огня. Он — хранитель не текста, а звучания, ауры, живого дыхания группы. Для него «Ветерок» и «Музыкант» — это не авторские строчки, а воздух эпохи, который нельзя разлить по бутылкам с именными этикетками. Его аргумент — не закон, а правда зала: «У людей блеск в глазах... Иначе просто не отпустят». Он говорит на языке не авторского права, а коллективной ностальгии.
Они оба правы и оба не правы одновременно.
Никольский прав как творец. Но он забывает, что песня, выпущенная в мир, перестаёт быть только его. Она становится частью культурного кода, общим достоянием, мифом, в котором живут другие люди. Запретить её петь — всё равно что запретить вспоминать общую молодость.
Сапунов прав как хранитель духа. Но, исполняя эти песни, он невольно эксплуатирует чужую боль, делает из неё концертный аттракцион. Он поддерживает миф, но при этом рискует опустошить его, превратив в ритуал ностальгического самоублажения.
А публика? А публика с блеском в глазах... Она-то и есть главный судья и главная жертва. Ей всё равно, кто написал. Ей важно узнать, вспомнить, пережить снова. Она покупает не песни, а возвращение в тот самый подъезд, в то состояние, когда мир был ясен, а боль — возвышенна.
Так что этот спор — не юридический. Это — спор о том, кому принадлежит прошлое: тому, кто его создал, или тем, кто в нём жил? Кто имеет больше прав на призрак: медиум, вызвавший духа, или толпа, пришедшая на сеанс?