Екатерина давно привыкла к этим редким звонкам от отца, которые приходились в основном на праздники, словно напоминание о том, что связь между ними ещё существует, пусть и формальная. Каждый раз разговор шёл по одному и тому же сценарию — короткие вопросы о жизни, поверхностные ответы и быстрое прощание. Но в этот раз, накануне Нового года, Павел Дмитриевич позвонил как обычно, и Екатерина, услышав знакомый голос, сразу приготовилась к привычному обмену фразами.
— Ну как ты там, доченька? — спросил он, и в его тоне сквозила обычная смесь заботы и отстранённости. — Не тоскуешь одна? Найди себе какое-нибудь дело, чтобы не киснуть в четырёх стенах. Хотя, я думаю, ты и сама прекрасно разберёшься, без моих советов.
— Конечно, папа, у меня всё в порядке, — отозвалась Екатерина, стараясь звучать бодро, чтобы не затягивать беседу. — Нет, не тоскую совсем. Работа мне по душе, и подруги есть, с ними общаюсь. А ты как сам? Как здоровье?
— Слава богу, сердце иногда барахлит, но здесь полно хороших клиник, всё под рукой, подлечимся, — ответил Павел Дмитриевич, и его голос стал чуть бодрее, когда он упомянул о возможностях. — Не то что у нас в городе, где в очередях целый день торчать приходится.
В этот момент в трубке послышался женский голос, зовущий отца по имени, и он поспешно завершил разговор, даже не досказав поздравления с Новым годом. Екатерина с облегчением выдохнула, повесив трубку. Эти беседы с отцом всегда были такими же предсказуемыми, как и редкими, и несли в себе больше обязанности, чем настоящего тепла. Она не держала на него зла — он действительно сделал для неё всё возможное в материальном плане. Обижаться было не за что. Но воспоминания о настоящей отцовской ласке, о тех объятиях из детства, почти стёрлись из памяти.
Когда-то их семья казалась ей идеальной. Мама всегда с радостью встречала отца, когда он возвращался домой уставший, пропахший стройкой, бензином и пылью. Маленькую Катю он подбрасывал под потолок, а зимой катал на санках по снежным улицам. Но по мере того как она подрастала, отец словно потерял её из виду. К тому времени он уже получил повышение, стал руководителем крупной строительной фирмы, и мысли его постоянно занимала работа. А потом настали новые времена с переменами в стране, и он ушёл в свой бизнес, где нельзя было упускать ни одной возможности. Нужно было держать ухо востро, как он сам выражался.
Екатерина росла вполне счастливой, несмотря на это. У неё была мама, которая понимала её с полуслова, подруги из школы и кружков. Симпатичная, нарядная Катенька от природы обладала мягким характером и легко ладила почти со всеми. Отец никогда не забывал о дочери, заботился о них с мамой. Это правда. Во время поездок в другие города, а потом и за границу, он привозил Кате необычные вещи — одежду и игрушки, даже когда она уже вышла из возраста кукол.
— Папочка, спасибо огромное! — горячо обнимала его Екатерина-подросток, а он, гордый собой, разворачивал пакеты с импортными обновками перед женой и дочкой.
Павлу Дмитриевичу казалось, что именно так и выглядит настоящая мужская забота — обеспечивать самых близких. Семья для него была важной частью жизни успешного человека, материальной основой. В этом смысле к нему не могло быть претензий. Дом всегда был полон всего необходимого, жена — верная спутница, надёжный тыл. Но душевных разговоров, шуток и общего смеха между ними давно не случалось.
Со временем у отца появились другие атрибуты его круга: любовница, как модный аксессуар, вроде дорогой машины или золотой зажигалки. Чтобы не отставать от партнёров по бизнесу, Павел Дмитриевич тоже завёл себе такую, поддавшись общему веянию. А мама Кати угасала на глазах. Поначалу девочка не замечала изменений. Мама всегда была дома, готовила вкусные блюда, поддерживала порядок, встречала дочь с улыбкой. Для Екатерины её присутствие казалось само собой разумеющимся, как воздух или солнце. Сегодня пасмурно — завтра снова засияет.
Но когда Екатерина стала подмечать, как бледнеет мать и как редко она улыбается, это словно разбудило её от сна. И она забеспокоилась.
— Мамочка, почему ты такая грустная в последнее время? — спрашивала она, обнимая Людмилу Васильевну в тихие вечера, когда они оставались вдвоём. — Расскажи, что случилось, может, я смогу помочь.
— Да нет, Катюша, тебе просто показалось, — отвечала мама с той же тихой улыбкой, стараясь развеять тревогу. — Всё в порядке, ты же знаешь. Наверное, от погоды голова кружится или что-то в этом роде.
Екатерина верила, потому что так хотела верить. Особенно в юности, когда вокруг столько радости и интересного. Она быстро отмахивалась от плохих мыслей, целовала мать и бежала по своим делам. Мама начала грустить именно после того, как по настоянию мужа оставила любимую работу в детском доме. Екатерина помнила те бесконечные споры родителей.
— Люда, зачем тебе мучиться и мотаться через весь город за эти копейки? — раздражённо уговаривал отец, не понимая её привязанности. — Я мог бы тебя подвозить, но твой график такой неудобный, что под него не подстроишься. Почему не заняться дочкой, домом, хозяйством или просто собой?
— А для чего я тогда училась, Паша? — удивлялась Людмила Васильевна, не представляя жизни без дела. — Столько лет провела в том детском доме, всё там стало родным. Зачем мне торчать в четырёх стенах? Тоска меня съест, я никому не понадоблюсь.
— Почему сразу в четырёх стенах? Гуляй, ходи куда захочешь, съезди в поездку, — не унимался Павел Дмитриевич, обнимая жену. — Просто не трать силы на этих чужих ребят, они только нервы мотать будут. А дома спокойно — книги, телевизор, и к моему приходу горячий суп не помешает.
Он продолжал свои уговоры, пока Людмила Васильевна с тяжёлым сердцем не согласилась уйти. Отец всегда знал, что разумно, а что только отнимает силы без отдачи. Те дети из детдома, по его мнению, ничего не давали взамен, только забирали энергию, которая предназначалась семье. А семья для него была неприкосновенной. Жена и дочь принадлежали только ему. Он не был плохим — даже жертвовал на благотворительность, когда разбогател, считая это модным и полезным для совести. Может, это зачтётся где-то там наверху.
Но жену он потерял. Болезнь, тоска по работе и прежнему кругу общения, равнодушие, которое незаметно накрыло всех в доме. Рак в Людмиле Васильевне развивался тихо, пока не захватил всё тело. Она узнала правду слишком поздно, списывая слабость на плохое настроение. Давно поняла про другую женщину у мужа, но скандалы были ниже её достоинства. Она молча пережигала ревность внутри, и это подорвало здоровье. Людмила Васильевна слегла и больше не поднялась, отказавшись от больницы — хотела остаться дома.
— Мамочка, что у тебя болит? — склонялась Екатерина к постели, стараясь утешить. — Скажи, я подую, и всё пройдёт, как в детстве.
Мать улыбалась бледными губами и гладила дочь по голове, чувствуя, что несмотря ни на что, ей спокойно. Муж появлялся у постели нечасто, а Екатерина угадывала желания матери по вздоху или взгляду, была внимательной и терпеливой. Больная оставалась такой кроткой, что это поражало дочь. Как она может так спокойно переносить все тяготы болезни? Они словно сговорились не говорить об отце. Павел Дмитриевич теперь редко бывал дома, уезжая в "командировки". Обе притворялись, что верят ему — так было проще.
Все знали, что эти поездки ограничивались квартирой, купленной для молодой любовницы. То ли её юность подпитывала его, то ли бизнес вдохновлял, но отец заметно оживился, стал лучше выглядеть. Утром, собираясь, он подолгу прихорашивался в ванной, потом тщательно одевался в прихожей. От него веяло одеколоном за версту. Раньше он не придавал значения одежде, носил то, что мама готовила с вечера, и никогда не напевал весёлые мотивы по утрам.
В средствах он семью не стеснял, спрашивал, все ли лекарства доставлены, не нужно ли чего ещё. Бизнес процветал, денег хватало с лихвой. Но деньги не спасали от смерти, не облегчали душевную боль брошенной жены. Ни уход медсестры, ни цветы, которые муж приносил как откуп. Люда угасала медленно, несколько лет, то стабилизируясь, то снова скатываясь в боль. Перед концом она три дня была без сознания и сделала последний вздох на руках Екатерины, которая давно смирилась.
Похороны прошли пышно, с толпой людей, поминками в кафе и хорошим местом на кладбище. Только несколько скромно одетых молодых людей из детского дома плакали искренне, бросая землю на гроб. Екатерине хотелось поговорить с ними о маме, но они ушли тихо, и она не успела. После смерти жены Павел Дмитриевич недолго скрывался — почти сразу женился на любовнице. Привести её в их квартиру было невозможно, так что он ушёл сам в ту, другую.
— Дочь, ты уже взрослая, всё понимаешь, — сказал он Екатерине, собирая вещи. — В моём положении холостым ходить неудобно. Твоя мама была замечательным человеком, но ничего не поделаешь. Не осуждай меня за то, что я так быстро ухожу. Всё равно мне пришлось бы жениться — это вопрос престижа. Для бизнеса важно иметь полную семью, знаешь ли.
Екатерина молчала. Что она могла сказать? Это его жизнь, он волен поступать как считает нужным. Она благодарна отцу за обеспеченную жизнь, за возможность учиться очно, не зная нужды. Благодаря ему в молодом возрасте у неё была четырёхкомнатная квартира и солидный счёт в банке. Только квартира казалась пустой после мамы.
— Катя, я хочу, чтобы ты ни в чём не нуждалась, — продолжил отец, передавая документы. — Ты моя дочь, и ты заслуживаешь достойных условий. Поэтому на твоё имя купил акции одной надёжной компании. Помнишь, мы недавно о ней говорили? Доход с них будешь получать каждый месяц. Думаю, этого хватит, чтобы жить комфортно. Я в твои дела вмешиваться не буду, но считаю, что отцовский долг выполнил. Ты не обижаешься на меня?
— Нет, пап, как я могу обижаться? — ответила Екатерина, скрывая внутреннюю боль.
В душе она чуть не плакала. Могла бы сказать: "А мама обиделась бы сильно". Но мама научила её быть сдержанной и разумной. Отец проявил неожиданную тактичность — собирал вещи постепенно, когда Екатерина была на работе. Возвращаясь, она замечала пропажи: пальто и обувь из прихожей, опустевший стол в кабинете. Книги он оставил — они стояли на полках как стражи былого уюта.
С тех пор отец словно вычеркнул её из жизни, звоня пару раз в год — на день рождения и Новый год. Потом звонки прервались, но возобновились.
— Катя, доченька, я не из дома звоню, — объяснил он однажды. — Здесь по бизнесу подвернулось выгодное дело. Теперь в Турции живу. Да, переехали, поэтому и не звонил, не успевал. Здесь всё нравится, работа захватывающая, но ещё осваиваюсь. Ладно, если у тебя всё нормально, то я пойду дальше дела крутить.
Екатерина только вздохнула. Спасибо и на том. Она могла бы не работать, жить на доходы, но сидеть дома не хотела — была дочерью матери. Не пошла по её стопам в педагогику, не желая вкладывать душу в сирот без отдачи, как думала. Педагогический отменила. Глядя на отца, выбрала экономику — полезная профессия для любой отрасли. Окончила институт с отличием, без помощи отца, устроилась в небольшую промышленную фирму.
— Нет, папа, спасибо, но нет, — заявила она Павлу Дмитриевичу, когда он предложил место у себя на лёгкой должности с хорошей зарплатой.
Его влияние в городе позволяло устроить всё прилично, без огласки. Но Екатерина хотела проверить себя.
— Я у тебя буду просто папиной дочкой, а мне нужно понять, стою ли я чего-то как специалист, — объяснила она. — Может, зря я пять лет грызла эту экономику?
Она даже не сказала, куда устроилась, боясь, что вмешается. Приходила на работу скромно, быстро вникла в дела. Старательность, знания, общительность и быстрая смекалка принесли уважение коллег и начальства. Работа увлекала так, что зарплата отходила на второй план. А где ещё она нашла бы такую подругу, как Ксюша — умную, красивую? Именно на работе в 35 лет Екатерина встретила Дмитрия.
Он возглавлял отдел в крупной компании, пришёл за консультацией по рекомендации директора. Потом стал заглядывать просто поболтать с девчонками из отдела. Красивый брюнет, он нравился женщинам, но держался на расстоянии. Екатерина приглянулась ему сразу. Он начал ухаживать настойчиво. Она не возражала — умный, серьёзный мужчина понравился с первого взгляда. Но она рассудительно не показывала вида поначалу. Терпения хватило ненадолго.
С радостью согласилась на ужин, потом на клуб. Чувствовала, что одиночество отступает. Пустота в сердце после мамы заполнялась теплом от Дмитрия, его заботой. Через месяц он переехал к ней.
— Мне кажется, ты здесь всегда жил, — говорила Екатерина, просыпаясь рядом с ним.
— А мне, представь, тоже так кажется, — поддразнивал он, накрывая её одеялом. — Может, это ты у меня поселилась?
Им было так уютно вдвоём, что через год Дмитрий сделал предложение, но с одним странным условием.
— Катенька, ты, наверное, удивишься, но я сразу хочу оговорить вот что, — сказал он взволнованно. — Наш брак будет без детей. Это моё единственное, но твёрдое условие. Вопросов не задавай, пожалуйста.
Екатерина словно споткнулась. Не расстроилась, не испугалась, а именно оступилась. Условие казалось диким, неслыханным. Она никогда не слышала ничего подобного и не понимала, откуда оно взялось.
— Нет, я не болен и люблю тебя очень, — добавил он, видя её замешательство. — Готов сделать всё, чтобы ты была счастлива, кроме этого одного. Мы будем только вдвоём, без потомства.
Дмитрий был так ласков и внимателен, что Екатерина постаралась отогнать мысли об этом. Отмахнулась, как когда-то от бледности матери. Когда всплывало воспоминание, убеждала себя: подумаешь, условие. Забудет со временем. Может, просто опасается, что станет нянькой, а она — сварливой домохозяйкой. Придёт пора, сам захочет ребёнка. Мужчины часто на этом зациклены.
Екатерине мечталось о полной семье, о материнстве от любимого. Пока молчала, но надеялась: забеременеет — он передумает. Они были не слишком молоды. Свадьбу сыграли тихо — расписались в ЗАГСе, позвали друзей в ресторан. Екатерина окунулась в замужество с головой. Жизнь казалась ещё краше. Положение жены давало спокойствие.
Продолжение :