На лбу моем проступил пот. Рука невольно потянулась к нижнему краю рубахи, который был взаправду порван. Ведь мыслил же, что залатать надобно, да не до того в последнее время стало…
«Эх, дубоголовый! – ругал я себя. – И как сразу не догадался, что случилось это еще тогда, в избе лекарей?! Вестимо, я порвал рубаху, прячась за лавкой, и оставил Сороке с Суханом возможность меня уличить!»
- Ну? – усмехнулся старший из братьев. – Нешто и теперь станешь отпираться? Это мы у себя в избе под лавкой сыскали. Окромя тебя, никто тут эдаких рубах не носит: я давно уж приметил. Диковинно расшита одежа твоя…
И впрямь, тот узор алой нитью, привезенной с базара, вышивала еще моя мать. Это была последняя рубаха, оставшаяся мне на память о прежней жизни.
- Сказывай, Велимир, все как на духу! – приказал Тешата.
Делать было нечего. Я стиснул зубы:
- Правда это… рубаху свою признаю… бывал я в избе у них, Тешата. Но виноватым себя не почитаю! Я не единожды просил лекарей поделиться особыми травами! Травы эти с хворью моей старой позволяют справиться. Однако ж они в отказ пошли…
Сорока вытаращил глаза:
- А ты лучше нас ведаешь, каковы травы тебе надобны?! Мы – новгородские лекари! Ты нас спрошай, чего от застуды избавит, мы и присоветуем! Пошто без спросу в избу к нам полез?!
Сотенный покачал головой:
- И впрямь, Велимир! Негоже это, по чужим избам лазить, без ведома хозяев-то! Надобно было миром порешить. А вы, Сорока, Сухан – пошто трав пожалели, ежели они у вас припасены?
- А то травы редкие, непростые, заради особого случая нами приберегаемые! – проблеял Сухан в угоду брату. – Сыскать их непросто, а сушить умеючи надобно, дабы цветки, листья сохранить! Нешто ведает Велимир об этом?
- Положим, ведаю! – хмуро бросил я.
- А хоть бы и так, - ехидно подначил Сорока. – Не по твою душу-то эдакие снадобья хранятся! Вот пожалует князь на заставу, ему нужда может явиться за нами послать! А мы уж в грязь лицом не ударим, мы ото всякой хвори Святослава Ярославича исцелить сумеем!
- Так уж и ото всякой? – вопросил Тешата.
- А то!
Лекари самодовольно заухмылялись.
- Ну вот что, - заключил сотенный. – Довольно я вас наслушался. Кто кому костью поперек горла стал – покамест не разумею, но вражда ваша мне не по нраву. Вы, Сорока с Суханом, для того из Новгорода и присланы, дабы радеть о здравии всех, кто на заставе обретается! Али запамятовали вовсе?!
Сорока выпучил глаза:
- Дык… само собою! Само собою! Однако ж, где это видано, дабы вот эдаким образом с лекарями обходились? Шариться в избе, покуда хозяев нету – эдак люди честные не поступают! Нешто мы не подсобили бы чем? Приискали бы снадобье какое… Велимира застуды частые одолевают, так мы уж о том наслышаны…
Я процедил сквозь зубы:
- Врете, псы! Испрашивал уж я у вас надобные травы и сказывал, что токмо они с моей хворью справятся! Видал я, что они у вас имеются! А вы…
- Довольно собачиться! – оборвал сотенный.
- Выслушай меня, Тешата! – я шагнул вперед. – Не желаю, дабы мыслил ты, будто я бесчестный человек! Дозволь толковать с тобой с глазу на глаз!
- Э-э-э, так дело не пойдет! – взвился Сорока. – Не подобает сотенному по углам с конюхами шептаться!
Во мне вскипела злость:
- Я – не конюх! А разговора прошу у Тешаты с глазу на глаз потому, что не для ваших ушей он предназначен!
Сотенный сделал знак лекарям:
- Ступайте, обождите снаружи. А ты, Велимир, сказывай, но токмо по делу.
Когда за недовольными братьями затворилась дверь, я проговорил:
- Не со злым умыслом я решился к ним в избу проникнуть! Жадные они, Тешата, до снадобий! Вот прежде жили мы тут с дедом Немиром и Незваном… так они не разбирались, князь перед ними али простой человек – всякому готовы были подсобить! Даже самых редких трав не жалели. Коли кто к нам попадал с хворью али раной, то мы из кожи вон лезли, дабы избавить от немочи!
Сотенный кивнул:
- Старик Немир был мудр и сердцем добр… о том я слыхивал. Самолично же не знавал его: помер он еще до того, как я на заставу прибыл. Но ведаю одно: Сороку с Суханом сюда сам Святослав Ярославич отправил. Значится, лекари они дельные… князю-то виднее!
Я стиснул зубы:
- Само собой… виднее… однако и про меня Святослав Ярославич худого бы не сказал! Вот, ежели прибудет на заставу, сам подтвердит, что я – человек честный. В прежней истории с кухарем правда была на моей стороне…
- Дюже много что-то у тебя эдаких историй! – крякнул Тешата. – То там тебя очернить пытались, то тут… ты ведь, Велимир, нездешний… потому, не обессудь, и верить тебе труднее… лично мне ты знаком токмо с минувшего лета! Я, само собой, к словам старожилов прислушался, Бориславу внял. Однако… нынче я на заставе хозяин, потому и порядки у меня свои. Пообещай, что более подобного с лекарями не случится, и покончим с этим. У меня, по правде молвить, и без вас на заставе бед довольно! Донесли уж мне, что с севера на земли наши скоро во́рог двинется… а вы тут склоки разводите аки бабы, ей-Богу!
Я произнес как можно спокойнее:
- Добро, Тешата…
- Вот давно бы так! Эй, кто там! Кликнете Сороку с Суханом.
Лекари скользнули в горницу подобно двум черным змиям – темноволосые, хитроглазые, готовые в любой миг ужалить не на деле, так словом. Тогда я впервые возненавидел их всей душой и окончательно осознал, что нажил себе двух новых врагов…
- Ну вот что, Сорока и Сухан, - крякнул Тешата. – Велимир без вашего ведома более в лекарскую избу не сунется. Вам же наказываю исполнять свой долг и печься о его здравии усердно. Ежели кто из вас троих сызнова учинит склоку да жалобиться станет, придется нам толковать иначе. Уразумели? Ну, а теперь ступайте, мне воевод собирать пора!
Когда мы вышли на двор, Сорока усмехнулся:
- Гляди, Велимир! Кабы новой беды не вышло.
Я стиснул зубы:
- А ты не кликай беду-то, ее и не случится.
- Да не я по чужим избам не шарюсь. Мне стыдиться нечего! А тебе вот что присоветую: сиди тихо середь конюхов и не высовывайся, ежели на заставе остаться мыслишь. А не то…
- Что – не то?
Братья перемигнулись промеж собой.
- Вот и почуешь на своей шкуре, что тогда…
Собрав волю в кулак, я резко развернулся и пошел прочь. Жар вспыхнул во мне с невиданной силой и голову стиснул венец боли. Я смекнул, что меня ожидает тяжкая ночь…
В трапезную избу я в тот вечер не пошел: охота до пищи пропала, по сердцу сызнова разлилась тоска. Борислав, явившийся из дозора, с удивлением сыскал меня на лежанке:
- Велимир! Нешто повечерял ужо?
- Нет, - глухим голосом отозвался я. – Ты ступай, похлебай горячего, а я тут останусь.
- Чего стряслось?
Дружинный обеспокоенно плюхнулся на соседнюю лежанку. – Али сызнова крутит? Захворал, никак?
Я коротко рассказал о том, что случилось. Борислав с яростью ударил кулаком о собственную ладонь.
- Эх-х, проклятые! Да пошто ж они на тебя взъелись?! Неужто и впрямь то лоскут твоей рубахи был?!
- Мой лоскут… вон, гляди: давно уж моя рубаха порвана… да я как-то не смекнул сразу, как эдак вышло… теперь угрожать они мне вздумали… мол, ежели высовываться стану… да их-то мне чего бояться… досадно токмо, что нету справедливости на свете… Тешата, и тот мою сторону не принял… оно и ясно: я для него тут человек новый… чужак…
- Погоди! – Борислав устало потер лоб. – Погоди, придумаем, как лекарей к ногтю прижать!
- Да чего их прижимать… они, псы, коли невзлюбили меня, так пакостить будут до последнего… об одном мыслю: как зиму продержаться… накатывает на меня сызнова жар эдакий… а снадобья-то нету…
Дружинный вскочил на ноги:
- Так пойдем к ним в избу! Ежели Тешата наказал им долг свой исполнять, не посмеют они отлынивать! Пущай мыслят, как тебя исцелить…
Я невесело усмехнулся:
- Позабыл ты, Борислав? От эдакой хвори меня не излечишь… облегчить ее можно токмо на время…
- Вот пущай и облегчат!
Стиснув зубы, я уткнулся носом в лежанку:
- Не пойду к ним на поклон… лучше уж тут помру… коли не вынесу жара на этот раз – значится, такова моя судьба… устал я… устал от этой жизни… ничего у меня среди людей не ладится…
- Нешто мыслишь в лес уйти? – прошептал Борислав. – А сдюжишь ли, друже?
- Никуда я не уйду… что здесь помру, что там – все одно…
- Брось эти речи, Велимир! Сам я к лекарям пойду, сам испрошу у них надобных трав. Молви токмо, чего принести?
- Не ходи… - корчился я от сжигающего изнутри огня. – Сам беду на свою голову накличешь… они и супротив тебя пакость замыслят!
Меж тем, остальные дружинные начали поглядывать в нашу сторону; некоторые подходили с расспросами.
- Живот у него скрутило, - соврал Борислав. – Пойду к лекарям, испрошу, как быть.
С этими словами он выскочил из избы, а я впал в тяжелое забытье. Сколько прошло времени, мне было неведомо, но очнулся я, когда дружинный растряс меня за плечо:
- Вот, Велимир! Испей отвару! Сорока с Суханом для тебя изготовили. Что за травы в нем, мне не ведомо, но, авось, поможет!
Он приподнял мою голову с лежанки и подсобил осушить плошку.
- Благодарствую…
- Вот еще чего… к конюхам схожу, про твою хворь доложусь. Поутру ведь наверняка на ноги не подымешься!
- Не ходи… - прошептал я одними губами. – Отпустит…
- Ох, не по душе мне все это! – нахмурился Борислав.
Но отправиться к конюхам ему так и не пришлось: в избу заглянул воевода и кликнул дружинных на важный разговор в избу Тешаты.
…Когда я открыл глаза, вокруг было темно.
«Вестимо, спят дружинные!» - промелькнуло у меня в голове. Я перевернулся на спину, чуя, что лежанка мокра от пота. И вдруг… ежели бы мне достало сил, я бы непременно закричал, но крик застрял в горле, превратившись в протяжный хрип.
Возле лежанки, у меня в ногах, стояли три темные фигуры. Поначалу я не смекнул от ужаса, кто передо мною, ибо лица их наполовину были поглощены тьмой, а в ладонях тихо теплились огоньки.
- К… кто… вы? – вопросил я неслышно.
Темные фигуры поднесли огоньки ближе к лицам, и я обомлел от ужаса. Передо мною стояли кровный отец, Светодар, бабка Ведана и моя мать…
Кажется, я крякнул от неожиданности, но никто из дружинных не пробудился. Тьма и тишина царили вокруг…
Первым заговорил мой отец – как и бывало прежде, не разжимая губ.
- Время пришло, Велимир… тебе надлежит принять свою Силу… более ждать нельзя…
- Он сказывает правду! – подтвердила встревоженным голосом знахарка. – Ты погибнешь, ежели не покоришься Судьбе…
Моя мать молчала, и я силился заговорить с ней, но отчего-то не мог.
- Велимир! – настойчиво повторил отец. – Напрасно ты не послушал деда Прозора… он молвил истину! Твое место не здесь… беги, покуда не поздно… время не ждет! Этот огонь сожжет тебя… тебе надлежит покорить пламя… гляди!
С этими словами Светодар поднес ближе ко мне огонек, что мерцал у него в руке. Я присел на лежанке и потянулся к огню… это было странно, но пламя не обожгло меня. Оно оказалось холодным! Я просто-напросто не почуял ничего, проведя над ним ладонью.
- Но я не мыслил покидать заставу…
Мои мысли зазвучали вслух, хотя я продолжал хранить молчание.
- У тебя мало времени… - склонил голову отец. – Ежели не поспешишь, погибнешь напрасно… скоро здесь будет во́рог… полным-полно во́рога! Застава падет, воины полягут… кругом воцарится смерть! С первым снегом придет холод, а с ним – страшные беды…
- Что? Что за во́рог?! – мысленно вопрошал я, и слова мои отчаянным выкриком звенели в ночной тишине.
- С первым снегом… - повторил отец и отступил назад, во тьму. – Запомни это…
В то же мгновение все перед моими глазами поплыло и смешалось, сильная боль сжала виски, и я закричал, закричал в голос. Закричал и – пробудился. Кто-то сильно тряс меня за плечо. Я разлепил веки: надо мною склонялось лицо Борислава и еще нескольких дружинных.
- Эка голосишь, будто каленым железом тебя к стенке прижали! – качали головами они. – Что с тобою, Велимир? Не отвести ли его к лекарям, Борислав?! Дюже худо ему: гляди, экий белый весь, будто снег!
- Снег… первый снег… забормотал я непослушным языком.
- Чего? Чего сказываешь, друже?
Борислав наклонился к самому моему уху. Я резко подскочил на лежанке, треснувшись головой об его подбородок. Дружинный схватился за челюсть:
- Эх-х… экий ты бешеный! Пошто дергаешься?!
- П… прости… - забормотал я. – Не со зла я… сон дурной…
- Ах, сон! Так бы сразу… мы-то уж помыслили, худо тебе…
Воины разбрелись по углам избы, а Борислав, морщась и потирая бороду, проговорил:
- Ну, полегчало тебе, али как? Жар-то, жар ушел?
- Да, кажись, ушел…
Я, нахмурившись, свесил ноги с лежанки.
- Ну, добро… мне в дозор нынче: уж светает, потому держись до вечера! Коли худо станет – ступай к лекарям без разговору!
- Борислав… сон свой я тебе пересказать мыслил…
Дружинный хлопнул меня по плечу:
- Перескажешь за вечерей! Нынче не обессудь: пора мне! Уж воевода заглядывал… кликнуть кого из конюхов? Пущай убедятся, что хворый ты…
- Нет! – я упрямо помотал головой. – Я подымусь! Пойду трудиться… кажись, полегчало мне…
- Вот упертый ты, аки баран! Ну, гляди… кабы хуже не стало…
Борислав, хмыкнув, выскочил из избы. Я же поднялся, умылся водою из кадки, стоящей в углу горницы, и сменил рубаху на сухую. Накинув теплую одежу, вышел на крыльцо…
В лицо мне пахну́ло студеным ветром, и я, сделав пару глубоких вдохов, почуял, как закружилась от свежего воздуха голова. Но, не поспел я опомниться, как до меня донеслись чьи-то громкие возгласы. Народ, подхватившись, со всех сторон потянулся к воротам.
- Чего там стряслось? – крикнул я пробегавшим мимо древоделам.
Они замахали руками:
- Грамота! Грамота от князя! Поди тоже слушать! Гонцы прибыли!
Я поспешно сошел с крыльца и ступил на замерзшую землю, схваченную первым ночным морозом.
«Нешто стужа пришла? – заметалось в моей голове. – Значится, до первого снега уж недалече…»
Назад или Читать далее (Глава 98. Заради спасения)
Поддержать автора: https://dzen.ru/literpiter?donate=true