Кристина не знала ни одного человека из деревни, который бы не верил в настоянную на солнце и земле силу трав. Здесь это знание жило в крови, передаваясь из поколения в поколение. Старухи у колодцев перешёптывались о свойствах зверобоя, молодые матери заваривали мяту для беспокойных детей, а в каждом доме на полках стояли мешочки с сушёными дарами леса и поля.
Душица, чей аромат напоминал о жарком лете, горьковатый зверобой, успокаивающая мята — всё это было частью повседневного ритуала, почти молитвы природе. И травы, подаренные бабой Глашей, оказались тем самым волшебным ключиком, что отворил дверь к здоровью Кристины.
Уже на следующий день после того, как она начала пить горьковатый настой, пахнущий лугом и лесом, жар отступил. Ломота в теле сменилась приятной слабостью, а мир вокруг перестал расплываться в мутной пелене. Таблетки, теперь бесполезно лежавшие в аптечке, не шли ни в какое сравнение с этим старинным, проверенным эликсиром.
Но даже начав выздоравливать, Кристина не могла избавиться от сжимающего сердце ночного страха. Темнота за окнами казалась живой и враждебной, будто за стеклом притаились неведомые существа, ждущие момента, чтобы проникнуть внутрь. Каждый скрип старого сруба отзывался в воображении зловещими картинами: то чудилось, будто кто‑то осторожно шагает по крыльцу, то казалось, что в углу шевелится тень, принимая очертания человеческой фигуры.
По ночам она лежала, уставившись в потолок, и прислушивалась к каждому звуку. Ветер за окном выводил протяжные, тоскливые мелодии, а где‑то вдали ухала ночная птица, и этот крик эхом отдавался в пустоте деревенских просторов.
Как только здоровье начало крепчать, Кристина решила взяться за домашние дела. Мысли о бытовых радостях: о сливе, трубопроводе, автоматической стиральной машине, приходилось откладывать до лета. Пока стояли морозы, об этом можно было лишь мечтать.
Простые задачи, вроде мытья посуды в тазу, не вызывали трудностей. Но стирка и купание оставались самыми мучительными процессами.
В один из ясных, морозных дней Кристина отправилась в сарай. Там, среди старых инструментов и забытых вещей, она отыскала стиральную машину «Малютка». Допотопный агрегат, который, казалось, пережил не одно поколение хозяев. С трудом вытащив его наружу, она принялась за работу.
Сначала вода.
Три ведра из колодца, каждое было испытанием. Руки быстро закоченели от холода, пальцы не слушались, а ледяная вода, просачиваясь сквозь перчатки, обжигала кожу. Но Кристина упорно тащила вёдра одно за другим, ставя их на плиту. Пока вода грелась, она сняла занавески с окон, те пахли сыростью и временем. Потом вытащила из шкафов постельное бельё, которое тоже требовало срочной стирки.
«Можно пойти лёгким путём, — мелькнула мысль. — Отдать вещи Алёне. У неё есть всё: и стиральная машина, и сушилка. Она без проблем постирает и вернёт всё чистым и свежим».
Но Кристина твёрдо решила: нет. Она сама будет нести ответственность за себя, свои дела и свою жизнь. Слишком долго ей не давали этого делать, держа в золотой клетке, где все проблемы решались за неё. Теперь всё будет иначе.
Она налила горячей воды в машинку, добавила стирального порошка, и воздух наполнился резким химическим запахом. Мыльные пузыри лопались с тихим шелестом, вода темнела от грязи, а Кристина всё заводила и заводила машинку по новой, вспоминая, как в детстве наблюдала за мамой, которая стирала точно так же. Тогда это казалось ей чем‑то архаичным, почти смешным. Теперь же единственно возможным.
За окном медленно опускались сумерки. Солнце касалось верхушек деревьев, окрашивая снег в розовые и лиловые тона. В доме становилось темнее, но Кристина не зажигала свет, ей хотелось доделать всё до конца.
Когда последняя вещь была выстирана и отжата, она вышла во двор, чтобы развесить бельё на верёвках. Морозный воздух обжёг лёгкие, а мокрые руки тут же начали коченеть. Но она упорно цепляла прищепками простыни и наволочки, наблюдая, как они колышутся на ветру, словно призрачные флаги.
Вернувшись в дом, она почувствовала усталость, которая приходит после хорошо выполненной работы.
Вечером, сидя у котла с чашкой чая, Кристина смотрела на танцующие языки пламени и думала о том, как много изменилось за эти дни. Болезнь, встреча с бабой Глашей, эти простые, но такие важные дела, всё это будто перевернуло что‑то внутри неё.
Слова старухи: «в мать вся… та же печать на лице, та же участь», по‑прежнему звучали в голове, вызывая тревогу. Но сейчас, глядя на чистое бельё, развешанное во дворе, на огонь, согревающий дом, на свои покрасневшие руки, Кристина почувствовала: она справится.
Ночь снова опустилась на деревню, ветер всё так же выводил свои мелодии, а ночная птица продолжала кричать где‑то вдали. Но в доме было тепло, уютно, и запах свежевыстиранного белья смешивался с ароматом чая и дров из сеней.
Кристина легла в постель, укуталась в одеяло и закрыла глаза. Сон пришёл быстро, спокойный, без кошмаров.
Проснувшись ночью, Кристина поначалу не могла понять, что её разбудило. В доме стояла такая тишина, что собственное дыхание казалось оглушительно громким. Она перевернулась на бок, намереваясь снова уснуть, но тут‑то и услышала этот звук: не убаюкивающий скрип половиц и не привычную возню мышей на чердаке. Нет, это был приземлённый, настойчиво‑шуршащий шорох, будто кто‑то очень осторожно и целеустремлённо перебирал содержимое её буфета.
Сердце заколотилось в груди, словно пойманная птица. Холодная паника сковала всё тело, от кончиков пальцев до корней волос. В голове вспыхнули тревожные образы: воры, бродяги, нечисть, пробирающаяся в дом под покровом ночи.
«В доме кто‑то есть», — мысль пронзила сознание, как молния.
Дрожащими руками Кристина нашарила на прикроватной тумбочке телефон, экран засветился тусклым светом, показывая без четверти три. Она метнула взгляд в угол комнаты и краем глаза заметила старый веник. Первое, что попалось под руку.
«Оружие», — мелькнуло в голове.
Вооружившись им, как древним копьём, она на цыпочках, затаив дыхание, вышла из спальни. Каждый шаг отдавался в ушах барабанным боем. В горле пересохло, а ладони, сжимающие деревянную рукоять, стали влажными от пота.
На кухне царил полумрак. Сквозь узкие щели в занавесках пробивались лишь бледные полоски лунного света. И в этом сумраке она увидела сгорбленную тёмную фигуру, копошащуюся у стола.
Без лишних раздумий, с криком, в котором смешались все её накопленные за последнее время страх и напряжение, Кристина замахнулась и ударила.
— Уходи, нечистая сила! Ату!
Веник со свистом рассек воздух и обрушился на спину незваного гостя. Но вместо ожидаемого сверхъестественного воя раздался вполне человеческий, детский визг. Фигура кубарем покатилась по полу, выронив из рук какой‑то блестящий предмет.
— Ай! Не бейте! Я свой!
Дрожа, Кристина щёлкнула выключатель. Свет залил кухню, и она увидела, как по полу, потирая спину, ползает круглолицый пацанёнок лет десяти, в потрёпанном пуховике и ватных штанах. Рядом на половике безвольно валялся новенький смартфон.
— Ты… кто?! — выдохнула она, опуская своё незамысловатое оружие. Веник вдруг показался ей нелепым и смешным.
— Мишка, — испуганно буркнул мальчик, поднимаясь и опасливо поглядывая на веник. — Я Мишка. Мы с пацанами… мы поспорили.
— О чём?! — голос Кристины всё ещё дрожал от выброса адреналина. Она прислонилась к стене, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Ну… что у вас тут привидение живёт. Говорят, твоя мама колдовала, а теперь ты… А мне надо было его сфоткать. Ночью. Для доказательства.
Он потупился, виновато потирая ушибленное место. Кристина вдруг почувствовала себя полной дурой. «Нечистая сила…» — мысленно повторила она. Только что отходила веником местного школьника, одержимого мальчишеским азартом.
В груди зародилось странное ощущение: смесь облегчения, стыда и… смеха. Он подкатывал к горлу вместе с остатками паники, щекотал нёбо, рвался наружу. Кристина сжала губы, пытаясь удержать его, но безуспешно.
— И как? Сфоткал? — спросила она, и голос предательски дрогнул.
— Да нет же… Вы…Ты… меня вот этим… — он показал на веник.
Кристина не выдержала и расхохоталась. Смех вырвался наружу, звонкий и немного истеричный, разносясь по кухне, сметая остатки ночного ужаса.
Мальчик смотрел на неё, сначала недоверчиво, потом робко улыбнулся.
Она вздохнула, подняла его смартфон и протянула ему.
— Уходи, Мишка. И передай своим «пацанам», что привидений тут нет. А есть нервная тётя с веником. Понял?
— Понял, — он кивнул и, бросив на неё последний испуганный взгляд, шмыгнул в прихожую и выскочил за дверь.
Кристина осталась стоять посреди кухни, всё ещё сжимая в руке веник. За окном медленно светлело небо, предвещая рассвет. Она посмотрела на часы — без десяти четыре.
«Ну и ночка», — подумала она, направляясь обратно в спальню.
Укладываясь в постель, она ещё раз тихо рассмеялась, представив, как завтра Мишка будет рассказывать друзьям о «нервной тёте с веником». И уже засыпая, поймала себя на мысли, что впервые за долгое время чувствует лёгкость, будто ночной инцидент смыл с души остатки страхов и сомнений.
*****
На следующее утро Кристина нерешительно толкнула тяжёлую дверь местного магазина. Ей нужно было купить хлеба. Но едва она переступила порог, по спине пробежал неприятный холодок: атмосфера в магазине была… особенной.
Воздух словно наэлектризовался от сдержанных улыбок и перешёптываний. Продавщица Зинаида Петровна, обычно приветливая и словоохотливая, встретила её странным взглядом: прищуренным, с еле заметной ухмылкой, будто знала какую‑то забавную тайну. Двое мужиков у прилавка перешёптывались, покряхтывали, бросая на Кристину быстрые, искоса, взгляды. Их приглушённые реплики сливались в неразборчивый гул, но в нём отчётливо угадывались смешки.
«Уже знают… — с тоской подумала Кристина, чувствуя, как внутри всё сжимается. — Конечно, знают. В деревне новости разносятся быстрее ветра».
Она медленно подошла к прилавку, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Руки невольно сжались в кулаки, ногти впились в ладони:
— Хлеба, пожалуйста, — произнесла она чуть слышно, глядя куда‑то в сторону.
Зинаида Петровна молча протянула буханку, но в её глазах плясали озорные искорки. А в этот момент один из мужчин, широко ухмыльнувшись, громко спросил:
— Ну что, Кристинка, нечистую силу в округе вывела? Говорят, веником орудуешь лихо!
Зал тут же взорвался дружным хохотом. Смех прокатился по тесному помещению, отражаясь от полок с консервами, от жестяных банок, от стеклянных дверей холодильника. Он заполнил всё пространство, окутал Кристину плотным облаком, и в этом облаке смешались и добродушная насмешка, и искреннее веселье, и даже… некое признание.
Кристина почувствовала, как по щекам разливается жаркий румянец. Кровь прилила к лицу, уши запылали, а в горле встал колючий ком. Она сжала в руках хлеб, будто он мог стать щитом от этого всеобщего внимания.
Но в то же время где‑то глубоко внутри зарождалось странное ощущение, не только унижения, но и… облегчения? Ведь этот смех не был злым. В нём не было презрения или осуждения. Только добродушное удивление, почти родственная снисходительность.
Она быстро кивнула, пробормотала что‑то невнятное и почти выбежала из магазина, оставив за спиной весёлый гомон и перешёптывания. Дверь захлопнулась, отрезав её от этого маленького мира, где она теперь стала героиней местной хохмы.
На улице было свежо и тихо. Морозный воздух обжёг лёгкие, отрезвляя, возвращая к реальности. Кристина остановилась, прислонилась к стене магазина, закрыла глаза.
«Новая жиличка дома на отшибе бьёт детей вениками по ночам, принимая их за нечисть», — мысленно повторила она придуманный кем‑то заголовок. И неожиданно для себя рассмеялась.
«Ну и история… — думала она, вытирая слёзы. — Зато теперь я точно не „вернувшаяся не солоно нахлебвши“. Теперь я своя. Пусть и смешная».
С этого дня подколки стали частью её жизни. Кто‑нибудь из местных, встречая её, обязательно подмигивал и спрашивал:
— Ну как, веник под рукой держишь?
Или:
— Не боишься, что опять нечистая сила заявится?
Кристина научилась отвечать с улыбкой. Она не оправдывалась, не пыталась объяснить, что всё вышло случайно. Вместо этого она подхватывала игру:
— Веничек всегда наготове! — отвечала она с притворной серьёзностью. — Лучшее средство не только от пыли, но и от излишнего любопытства.
И люди смеялись, а она смеялась вместе с ними. В этих шутках больше не было отчуждения, только тёплое, почти семейное участие. Она стала частью деревни, частью этого мира, где даже нелепая история могла превратиться в добрую байку.
А по вечерам, вспоминая тот ночной инцидент, Кристина иногда брала в руки старый веник, стоявший в углу, и улыбалась…