— Ты совсем что ли! — выдохнула Катя, когда Алёша, наконец, её отпустил из объятий.
— Конечно, ты же меня с ума сводишь.
Она отступила на шаг. Потом ещё на один. Спиной упёрлась в холодную стену подъезда.
Алёша стоял напротив — взъерошенный, в расстёгнутом пальто. Смотрел на неё так, будто она была единственным источником света в этом тусклом подъезде. Будто за её спиной — не облупившаяся краска и почтовые ящики, а как минимум рассвет над океаном.
— Катя...
— Не надо. — Она подняла руку. — Просто... не надо сейчас ничего говорить.
Он замолчал. Послушно. Как мальчишка.
А ведь ему тридцать четыре. На два года младше неё. И он — её коллега. Они работают в одном отделе. Сидят через три стола друг от друга, и каждый день — она чувствует на себе его взгляд.
Когда это началось? Катя попыталась вспомнить. Корпоратив в марте? Нет, раньше. Тот разговор у кофемашины, когда он рассказывал про своего кота, а она смеялась так, что чуть не пролила кофе на новую блузку?
Или ещё раньше — когда он в первый раз появился в офисе, и она подумала: «Ничего особенного. Обычный. Таких тысячи»?
Таких — тысячи. А он — один.
— Мне домой надо — сказала она. Голос прозвучал неуверенно. — Серёжа ждёт.
Имя мужа повисло между ними, как стена. Как напоминание. Алёша кивнул. Но не отступил.
— Я знаю. Ты каждый раз это говоришь.
— Потому что это правда.
— Правда? — Он чуть склонил голову. — Тогда почему ты здесь, Кать? Почему ты поехала со мной...
— Хватит!
Эхо от её голоса метнулось вверх по лестнице. Где-то на третьем этаже хлопнула дверь. Зашаркали шаги.
Катя дёрнулась к выходу.
— Подожди. — Алёша перехватил её за руку. Мягко. Осторожно. Так, что она могла вырваться в любой момент. — Просто подожди секунду.
Она остановилась.
Не потому, что он держал. Потому что сама хотела остаться. В этом и был весь ужас.
Серёжа позвонил в половине девятого. Катя уже сидела в метро — душном, переполненном, безразличном. Телефон завибрировал в кармане, и она уставилась на экран так, будто он мог укусить.
«Муж».
Просто «муж». Даже не по имени. Когда она успела так его записать?
— Алло?
— Ты где? — Голос Серёжи звучал устало. Не сердито. Просто устало. — Я дома уже час, в холодильнике нет ничего поесть — пустой.
Не «я волновался». Не «как ты?». Холодильник. Пустой.
— Задержалась на работе — соврала она. Легко. Привычно. — Скоро буду.
— Купи молоко. И хлеб.
— Хорошо.
Он повесил трубку, даже не попрощавшись. Катя откинула голову назад, упёрлась затылком в стекло вагона и закрыла глаза.
Двенадцать лет. Они женаты двенадцать лет. Встретились в универе, поженились сразу после диплома — молодые, глупые, уверенные, что это навсегда. Что их любовь — особенная. Не такая, как у всех. И вот.
Холодильник пустой.
Купи молоко. Хлеб.
Когда они в последний раз разговаривали? Не о счетах, не о быте, не о том, что надо бы вызвать сантехника — а по-настоящему разговаривали? Когда он в последний раз смотрел на неё так, как Алёша смотрит каждый день?
«Прекрати» — одёрнула она себя. — «Просто прекрати».
Она замужем. Она взрослый человек. Она не может — не имеет права! — разрушать всё из-за каких-то взглядов, случайных прикосновений и глупого сердцебиения, как у школьницы.
Но Алёша...
Он написал ей в полночь.
Серёжа уже спал — отвернувшись к стене, как обычно.
«Не могу уснуть. Всё думаю о тебе».
Катя смотрела на сообщение и чувствовала, как что-то внутри — что-то, что она старательно держала под замком — начинает дрожать.
Не отвечай. Не отвечай. Удали и спи…
Пальцы сами набрали:
«Я тоже не могу заснуть».
Отправила.
Телефон тут же завибрировал.
«Завтра? После работы?»
Она должна была написать «нет». Должна была поставить точку. Должна была вспомнить о двенадцати годах, о кольце на пальце, о том, что Серёжа — пусть и холодный, пусть и отстранённый — не заслужил этого.
Но вместо этого написала:
«Да».
И только потом поняла, что улыбается. По-настоящему улыбается.
Утро выдалось серым. Ноябрь. Пасмурно…
Катя ехала на работу и думала о том, что ей тридцать шесть лет, что детей у них с Серёжей так и не случилось, что квартира куплена в ипотеку, и ещё восемь лет выплачивать, и что...
И что когда-то хотела открыть маленькую кофейню с книгами на полках и котом в углу. А стала — менеджером по закупкам.
И женой человека, который помнит про молоко, но забывает спросить, как прошёл её день…
В офисе Алёша уже был на месте. Поднял голову, когда она вошла. Улыбнулся — одними глазами, так, что никто, кроме неё, не заметил.
И у Кати опять сбилось дыхание.
«Это ненадолго» — сказала она себе. — «Это пройдёт. Это просто... кризис. Кризис среднего возраста. Гормоны. Скука. Что угодно».
Но когда он прислал сообщение — просто смайлик, дурацкое солнышко — она почувствовала, как сердце подпрыгнуло в груди.
Они встретились в шесть у кафе, рядом с офисом.
Алёша стоял у входа с двумя стаканчиками кофе.
— Латте с корицей — сказал он, протягивая один ей. — Твой любимый.
Он помнил.
— Алёша... — начала Катя.
— Я знаю, что ты хочешь сказать. — Он покачал головой. — Что это неправильно. Что мы не должны. Что есть Серёжа, и ты не такая, и всё это ошибка.
— А разве нет?
Он помолчал. Отпил из своего стакана. Посмотрел куда-то поверх её головы — на серое небо, на редкие капли начинающегося дождя.
— Может, и ошибка. Но я не могу... — Он запнулся. — Я не могу перестать думать о тебе, Кать. Я пытался. Честно. Три месяца пытался. Не смотреть. Не подходить близко. Забыть. И ничего. Ничего не получается.
— Ты меня совсем не знаешь.
— Неправда.
— Правда — настаивала она. — Ты видишь какой-то образ. Женщину, которая смеётся над твоими шутками. А на самом деле я... — Она не знала, как закончить. — Я обычная. Скучная. У меня дома бардак, я не умею хорошо готовить...
Он улыбнулся. Грустно.
— Хочу узнать.
Дождь усилился. Люди вокруг засуетились, раскрывая зонты, ныряя под козырьки. А они так и стояли — она с остывающим латте, он с этой своей улыбкой.
— Пойдём внутрь — сказал Алёша. — Промокнешь.
Катя покачала головой.
— Если я сейчас сяду с тобой за столик... если мы будем сидеть напротив друг друга, пить кофе, разговаривать... это уже будет... — Она не договорила.
— Что? Свидание?
— Да.
Он кивнул. Медленно. Серьёзно.
— А сейчас это что?
Хороший вопрос.
Катя не знала ответа.
Вернее — знала. Но боялась произнести вслух. Потому что слова делают вещи реальными. Пока не сказано — можно притворяться. Можно прятаться за «мы просто коллеги», «случайно встретились», «ничего особенного».
А если сказать правду?
— Я не знаю, кто я рядом с тобой — прошептала она. — Я себя не узнаю. Эта женщина, которая врёт мужу, которая сбегает после работы, которая улыбается от дурацких сообщений... это не я. Я так не делаю. Я никогда так не делала.
— А какая ты? — спросил он тихо. — По-настоящему?
— Не знаю — сказала Катя. — Уже не помню.
Они всё-таки зашли внутрь.
Сели в углу. Друг напротив друга.
Свидание? Может быть.
Официантка принесла им чай, не спрашивая. Видимо, они выглядели достаточно замёрзшими.
Катя грела руки о горячую чашку и думала о том, что ей надо домой. Что Серёжа, наверное, уже поужинал чем-то из холодильника — или заказал доставку — и сидит перед телевизором. Что он даже не заметит, если она вернётся в десять. Или в одиннадцать. Или может не вернётся вовсе. Когда их брак превратился в сожительство двух уставших людей?
— О чём думаешь? — спросил Алёша.
— О том, как мы с Серёжей познакомились.
Он напрягся. Едва заметно, но она увидела — дрогнули пальцы на чашке, взгляд стал острее.
— Расскажи.
— Зачем тебе?
— Хочу понять.
Катя отпила чай. Горячий, сладкий — она не любила сладкий, но сейчас было всё равно.
— Универ, третий курс. Он был на четвёртом. Высокий, уверенный, все девчонки по нему сохли. А он почему-то выбрал меня. — Она усмехнулась. — Я тогда думала — вот оно, счастье. Настоящее. Как в кино.
— И что потом?
— Потом... — Катя помолчала. — Потом было много всего. Свадьба. Съёмная квартира, крошечная, с тараканами. Денег не хватало. Он работал допоздна. Мы мечтали: вот накопим, вот купим своё жильё, вот заживём...
— И накопили?
— Накопили. Купили. — Она обвела взглядом кафе. — Только пока копили — потеряли что-то другое. Не заметили, как это произошло. Просто однажды я проснулась и поняла, что мужчина рядом со мной — чужой. Что я не помню, когда он в последний раз меня обнимал. Что мы разговариваем о счетах, о ремонте, о чём угодно — только не друг о друге.
Алёша молчал. Слушал.
Это было странно — когда тебя слушают. По-настоящему. Не ждут паузы, чтобы вставить своё. Не смотрят в телефон. Не перебивают. Просто — слушают.
— Но я не хочу быть той женщиной — сказала Катя. — Которая изменяет. Которая разрушает. Я себя такой не считала никогда.
— Ты и не такая.
— Тогда что я здесь делаю?
Он потянулся через стол. Взял её руку.
— Живёшь — сказал он просто. — Просто живёшь.
Домой она вернулась в половине одиннадцатого.
Серёжа сидел на кухне. Ноутбук открыт, рядом — пустая тарелка из-под пельменей. Поднял голову, когда она вошла.
— Где была?
Не «почему так поздно». Не «я волновался». Просто — где была. Как будто спрашивал о погоде.
— С подругой встретилась, — сказала Катя. — Светой.
Света. Её подруга со школы. Они не виделись уже полгода, но Серёжа этого не знал. Он вообще мало что знал о её жизни. И не особенно интересовался.
— Понятно.
Он вернулся к ноутбуку.
Катя постояла в дверях. Посмотрела на его склонённую голову, на седеющие виски, на морщинку между бровей — сосредоточенную, рабочую.
Она любила его когда-то. По-настоящему.
А сейчас?
Сейчас она чувствовала... пустоту. Ровную, привычную, как старый диван, который давно пора выбросить, но жалко — столько воспоминаний.
— Серёж.
— М?
— Ты счастлив?
Он поднял голову. Нахмурился. Будто она спросила что-то неприличное.
— В смысле?
— В прямом. Ты счастлив? Со мной? С нашей жизнью?
Пауза. Длинная. Неуютная.
— Кать, что за вопросы на ночь глядя? Устал я. Давай завтра, а?
Завтра. Всегда — завтра.
Катя кивнула. Вышла из кухни. Зашла в ванную, включила воду и долго смотрела на своё отражение в зеркале.
Женщина тридцати шести лет. Усталые глаза. Морщинки в уголках. Первая седина, которую она старательно закрашивает раз в месяц.
Кто ты? Чего ты хочешь?
Отражение молчало.
На следующий день Алёша не написал.
Катя ловила себя на том, что проверяет телефон каждые пять минут. Что вздрагивает от каждого уведомления. Что смотрит в его сторону через весь офис и ненавидит себя за это.
Он сидел за своим столом. Работал. Разговаривал с коллегами. Пил кофе. Ни разу — ни разу! — не посмотрел в её сторону.
Что произошло?
Она что-то сказала не так? Оттолкнула его? Или он просто... передумал?
К обеду Катя не выдержала. Написала сама:
«Всё в порядке?»
Ответ пришёл через минуту:
«Да. Извини. Много работы».
И всё.
Вечером она вышла из офиса и увидела его.
Алёша стоял у входа. Без зонта, под мелким дождём. Мокрые волосы прилипли ко лбу.
— Ты что, ждал меня? — Катя остановилась.
— Да.
Он сделал шаг к ней. Ещё один.
— Я понял: если не сделаю это сейчас — не сделаю никогда. И буду жалеть до конца жизни.
— Сделаешь что?
Вместо ответа он достал из кармана маленькую чёрную коробочку.
Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Алёша... нет...
— Это не то, что ты думаешь.
Он открыл коробочку.
Внутри лежало не кольцо. Ключ. Обычный, латунный, старомодный — такие бывают от дачных замков или деревенских калиток.
— Что это?
— Ключ от дома. — Он улыбнулся. — Моего деда. В деревне, два часа от города. Там тихо. Там нет ничего — ни интернета толком, ни связи, ни людей. Только лес и озеро.
Катя не понимала.
— Зачем ты мне это показываешь?
— Потому что я хочу, чтобы ты туда поехала. Одна. На выходные. Без меня, без Серёжи, без всего этого... — Он обвёл рукой город. — Просто побыла с собой. Подумала. Поняла, чего ты хочешь. По-настоящему хочешь.
— Алёша...
— Я не прошу тебя выбирать. — Он покачал головой. — Ещё нет. Я понимаю, что это сложно, что у тебя жизнь, муж, двенадцать лет истории... Я не собираюсь давить. Но ты должна разобраться в себе, Кать. Не ради меня. Ради себя.
Она смотрела на ключ. На его протянутую руку. На мокрые волосы и серьёзные глаза.
— А если я решу остаться с Серёжей?
Пауза.
— Тогда я пойму. — Голос у него дрогнул, но он справился. — Не скажу, что мне будет легко. Не скажу, что не больно. Но я пойму. Потому что это должен быть твой выбор. Только твой.
Катя протянула руку.
Ключ лёг в её ладонь.
Она не поехала на выходных.
Ключ лежал в ящике её стола — под бумагами. И она знала, что он там. Чувствовала. Как будто он пульсировал.
Жизнь шла своим чередом. Работа. Дом. Серёжа перед телевизором. Ужины в молчании. Ночи на разных сторонах кровати.
Алёша держал дистанцию. Вежливый. Корректный. Чужой.
А Катя стала замечать вещи, которых не видела раньше.
Как Серёжа морщится, когда она включает свою музыку в машине. Как он планирует отпуск, не советуясь с ней. Как называет её хобби — те самые стихи, которые она когда-то писала — «ерундой» и «пустой тратой времени».
Когда она в последний раз писала?
Через три недели Катя взяла ключ.
— Я уезжаю на выходные — сказала она Серёже в пятницу вечером.
— Куда?
— К подруге. На дачу.
Он даже не поднял головы от телефона.
— Окей.
Двенадцать лет брака. И всё, что он может сказать — «окей».
Катя поймала себя на мысли, что ей не больно. Не обидно. Она давно разучилась обижаться на него.
Она собрала сумку. Вызвала такси. Поехала на вокзал.
И только в электричке, глядя на проплывающие за окном поля и перелески, позволила себе заплакать.
Не от горя. От пустоты.
Первый шаг. Она сделала первый шаг.
Дом оказался маленьким, деревянным, с покосившимся крыльцом и старыми наличниками на окнах. Пахло сыростью. На столе — пыльная скатерть. На стене — часы, остановившиеся невесть когда.
Катя бросила сумку на кровать, открыла окно, впустила холодный осенний воздух. И замерла.
Тишина. Настоящая, густая, почти осязаемая. Ни машин, ни голосов, ни гула города. Только ветер в кронах деревьев и далёкий крик птиц.
Она вышла на крыльцо.
Озеро начиналось сразу за участком — тёмное, спокойное, укутанное в туман. Берёзы на том берегу уже сбросили листву.
Красиво.
Катя села на ступеньку, обхватила колени руками и долго смотрела на воду.
О чём думала? О Серёже. О двенадцати годах. О том, как они мечтали — вместе — о доме за городом, о детях, о собаке. О том, как мечты куда-то делись, а они остались — два усталых человека в слишком большой квартире.
Об Алёше. О его взглядах. О том, как он слушает. О том, как рядом с ним она чувствует себя... живой? Нужной? Интересной?
О себе. О том, кем она была. Кем стала. Кем хотела бы стать.
Телефон молчал. Здесь действительно почти не ловила связь — только у самой дороги, если повезёт. Серёжа не писал. Алёша тоже.
Она была одна. Впервые за много лет — совершенно, абсолютно одна.
И это было... хорошо?
Ночью Катя не спала. Было прохладно, хотя она протопила печку…
Лежала в чужой кровати, под тяжёлым ватным одеялом, слушала скрип старого дома и думала.
Если уйти от Серёжи — что тогда?
Квартира. Ипотека. Раздел имущества. Разговоры с родителями — мама не поймёт, мама никогда не понимала. Потом взгляды коллег. Сплетни.
Алёша?
Она не знала. Не была уверена. Что если это просто увлечение? Что если через полгода она поймёт, что ошиблась — снова? Что если променяет одну пустоту на другую?
А если остаться?
Ещё двенадцать лет. Ещё двадцать. «Окей». «Купи молоко». «Давай завтра». Тихое угасание. Смерть при жизни.
Катя перевернулась на спину, уставилась в потолок.
Выбор. Всегда есть выбор.
Вопрос только в том, хватит ли смелости его сделать.
Утром она встала рано.
Вышла к озеру. Туман ещё стелился по воде, солнце только-только пробивалось сквозь тучи.
В доме на полке нашла блокнот — старый, потрёпанный, наверное, ещё дедов. И огрызок карандаша.
Катя села на поваленное дерево у берега. Открыла блокнот. И начала писать.
Стихи.
Первые за много лет — корявые, неуклюжие, как первые шаги после долгой болезни. Но — свои. Живые. Настоящие.
Она писала о тумане. О воде. О женщине, которая потерялась в собственной жизни. О страхе. О надежде. О том, как трудно уходить и как страшно оставаться.
Когда подняла голову — прошло три часа.
Щёки были мокрые от слёз — она даже не заметила, когда заплакала.
Она вернулась в город в воскресенье вечером.
Серёжа встретил её в коридоре.
— А, ты вернулась. — Даже не удивился. — Как дача?
— Хорошо — сказала Катя.
И поняла: она готова.
Не к роману с Алёшей. Не к разводу. Не к какому-то конкретному решению.
К разговору. Первому честному разговору за много лет.
— Серёж — окликнула она его, когда он уже взялся за дверную ручку.
— Что?
— Нам надо поговорить. Сегодня. Серьёзно.
Он обернулся. В глазах — недоумение. И, может быть, страх?
— Что-то случилось?
— Да — сказала она. — Случилось. Давно случилось. Просто мы оба делали вид, что нет.
Пауза.
Он отпустил ручку. Повернулся к ней полностью.
— Ладно. — Голос изменился. Тише. Серьёзнее. Человечнее. — Давай поговорим.
Катя сняла пальто. Прошла на кухню. Поставила чайник.
За окном темнело.
Серёжа сел напротив.
И Катя начала говорить...
Разговор длился до трёх ночи.
Они сидели на кухне — два чужих человека, которые когда-то любили друг друга.
Катя говорила. Впервые за годы — говорила откровенно.
О пустоте. О молчании. О том, как просыпается утром и не чувствует ничего. О стихах, которые перестала писать. О мечтах, которые похоронила. О том, что не помнит, когда он в последний раз её обнимал.
Серёжа слушал.
И это было странно — видеть его таким. Без привычного равнодушия. Просто уставший мужчина с покрасневшими глазами.
— Я не знал — сказал он наконец. Голос хриплый. — Думал, у нас всё нормально. Думал, так у всех.
— Так у всех — кивнула Катя. — В этом и ужас.
Молчание. Но уже не пустое — наполненное чем-то.
— Ты уходишь? — спросил он.
— Не знаю. — Честно. — Правда не знаю, Серёж.
— У тебя кто-то есть?
Она могла соврать. Сказать «нет». Сохранить лицо.
Но устала врать.
— Есть человек. Который... который смотрит на меня так, будто я существую. — Она вздохнула. — Между нами ничего не было.
Серёжа встал. Подошёл к окну. Долго смотрел в темноту.
— Я тебя потерял, да? — Не обернулся. — Давно потерял. Просто не заметил когда.
— Мы оба потерялись — сказала Катя тихо. — Оба.
Она не ушла в ту ночь.
И на следующий день — тоже.
Только Серёжа теперь ложился спасть в гостиной на диване. Жили рядом, но как соседи, как два человека, которые пытаются понять, осталось ли что-то, что стоит спасать.
Алёше она написала коротко:
«Мне нужно время. Ты можешь ждать — жди. Не можешь — я пойму».
Он ответил через час:
«Буду ждать».
И больше ничего.
Прошёл месяц
Потом ещё один.
Катя начала снова писать — каждое утро, по полчаса, перед работой. Дурацкие стихи, странные зарисовки, обрывки мыслей. Не для кого-то — для себя.
С Серёжей они разговаривали. Учились заново — неуклюже, больно, как после долгой болезни учатся ходить. Он рассказал ей о своих страхах. О том, что боялся не соответствовать. Что прятался в работу, в молчание, в привычную отстранённость — потому что не знал, как по-другому.
Это не оправдывало. Но объясняло. А понимание — первый шаг к чему-то новому.
Весной Катя приняла решение. Не в одночасье. Оно вызревало медленно, как семя под землёй — пока однажды не пробилось наружу, очевидное и неизбежное.
— Я ухожу — сказала она Серёже в апреле, когда за окном цвела черёмуха. — Не к кому-то.
Он кивнул.
В глазах — боль. Но и облегчение. Он тоже чувствовал: время пришло.
— Мы ведь попытались — сказал он. — Эти месяцы... мы честно попытались.
— Да — согласилась она. — Попытались.
И этого оказалось достаточно.
Не для того, чтобы остаться — но, чтобы уйти без ненависти. Без сожалений. С благодарностью за то, что было когда-то настоящим.
Алёша ждал.
Все эти месяцы — ждал. Не писал, не давил, не требовал. Просто был. Вежливый кивок в офисе. Кофе, оставленный на её столе, когда она задерживалась допоздна. Молчаливое присутствие.
Катя пришла к нему сама.
В мае. Вечером. С маленькой сумкой и блокнотом, исписанным стихами.
— Я свободна — сказала она, стоя на пороге его квартиры. — Не знаю, что будет дальше. Не знаю, получится ли у нас. Но я хочу попробовать.
Он молчал.
Смотрел на неё — так, как смотрел всегда. Как будто она — единственный источник света.
— Ты уверена?
— Нет. — Катя улыбнулась. — Совсем не уверена. Но я устала быть уверенной. Устала всё контролировать, просчитывать, бояться. Хочу просто... жить.
Алёша протянул руку.
Она переступила порог.
Были трудные дни. Сомнения. Моменты, когда она просыпалась в панике и думала: «Что я наделала?» Были ссоры и примирения. Притирка двух взрослых людей со своими привычками, страхами, шрамами.
Но было и другое.
Утренний кофе вдвоём. Его смех над её стихами — не насмешливый, а восхищённый. Долгие разговоры ни о чём и обо всём. Поездки на то самое озеро, в тот самый дом с покосившимся крыльцом. Ощущение, что её — видят. Слышат. Любят.
Год спустя Катя перечитывала тот блокнот — первый, с озера.
Нашла строчку, написанную тогда, в тумане, дрожащей рукой:
«Страшно не уйти. Страшно — остаться. И через двадцать лет понять, что жизнь прошла мимо, пока ты ждала разрешения жить».
Она закрыла блокнот.
Вышла на крыльцо — Алёша возился с мангалом.
— Помочь? — спросила она.
— Справлюсь. — Он обернулся. Улыбнулся. — Иди сюда.
Катя подошла. Обняла его. Уткнулась носом в тёплое плечо.
Над озером садилось солнце.
Где-то далеко кричали птицы.
Жизнь продолжалась.
Её жизнь.
Наконец-то — её.
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
Пишите комментарии 👇, ставьте лайки 👍