🦋Если любовь — с первого взгляда. Даже пусть — из-за стекла.
Она подаёт ток, когда почти всё выключено.
И если ты всё ещё веришь — она найдёт тебя. Даже по шнуру.
За стеклянной витриной уютного магазинчика стоял юный Тостер.
Цвета ванили, с хромированными боками — он ловил солнечные лучи,
отражал их прохожим и наблюдал за жизнью — как за витражом.
Он играл с солнечными зайчиками, один особенно задорный пускал прямо в глаз мальчишке,
а потом философствовал с Утюгом — щеголеватым, самодовольным, которого после покупки вернули: шнур оказался не той длины.
— Ты ещё зелёный, — поучал его Утюг. — А я уже в доме стоял. Видал и тёплый лён, и холодный приём.
Но Тостер не спорил. Он мечтал.
О доме. О тёплой семье.
О ней — той, кто будет нарезать хлеб с особой нежностью,
а он — подрумянивать ломтики для всех.
Так и шли дни — в лучах солнца, среди витринных бликов,
в созерцании мира по ту сторону стекла.
Он узнавал прохожих в лицо.
Каждое утро мимо шёл мужчина в берете —
Тостер был уверен: художник.
Он представлял, как тот пьёт кофе у окна и пишет картины —
в доме, где всё пусть и не по местам, но с любовью.
Иногда спешила мама с малышом,
а порой — влюблённые, шепчущиеся,
словно булочки в тёплой упаковке.
Однажды…
По тротуару, чеканя шаг, как грозовое предупреждение в лаке,
прошла Мадама — в пальто цвета фуксии, в алой помаде,
на каблуках, стучавших, как молотки по судьбе.
— Вот бы мне такого тостера! — воскликнула она. —
С ним бы у меня всё заиграло!
Она взглянула так, что витринные лампочки заморгали —
то ли от жара, то ли от ужаса.
Тостер дёрнулся. Не от восторга — от страха.
Он понял: есть мечты.
А есть опасности. И это — одна из них.
Когда растаял запах приторного парфюма и стих звон каблуков,
Тостер выдохнул и задремал.
То ли в полусне, то ли наяву он видел дом:
заботливые руки, благодарность за хрустящую корочку,
детский смех, запах варенья…
И от этого становилось тепло.
Прошли дни. И вот однажды,
когда солнце опять играло в бликах,
он почувствовал: что-то изменится.
Она шла мимо. Не та — дирижабль на каблуках.
Другая.
В лёгком платье небесного цвета, в изящной обуви,
она вела за руку мальчика с золотыми волосами.
Тот ел мороженое, испачкался,
а она аккуратно достала платок и вытерла ему щёки.
— Ну вот. Теперь лучше.
Мальчик засмеялся.
Смех его звенел, как колокольчик в солнечном воздухе.
А Тостер слушал — и замирал.
Будто внутри включилось не просто питание,
а чувство.
Он вспыхнул.
Ярко. До дрожи.
Мальчик зажмурился, а Антея мельком взглянула на витрину.
Тепло её взгляда было, как шёпот ветра.
Тостер… покраснел.
Насколько это возможно для металла.
Он переполнился током. И — остался.
Они ушли. Но оставили за собой шлейф не сбывшейся мечты.
Прошло пару дней.
Продавщица решила сделать перестановку.
Тостера сняли с витрины.
Он оказался внизу.
За микроволновкой.
Мир стал тусклым. Искры исчезли.
Он почти замолчал.
Блендер с верхней полки посмеивался:
— Перегрелся, что ли, друг?
Он не отвечал.
Дни текли, как осенние капли по стеклу.
А потом…
В пятницу, под вечер, влетела Она.
Та самая. Дирижабельная.
— Где ТОСТЕР?! —
Грозно, как гром. —
Он стоял на витрине! С характером! С темпераментом!
Чтобы знал, чего хочет женщина!
Продавщица вздрогнула.
А Тостер затаился.
Он не хотел туда. Где хлопают дверями.
Где не благодарят. Где пахнет шансоном и беконом.
— Может, вот этот? —
— Не этот. Беленький. Ванильный. МОЙ!
Она носилась по магазину,
звеня каблуками, как набатом.
Но — счастье.
Она ушла. С досадой.
И дверь — хлоп.
Он выдохнул.
Он не для страсти. Он — для дома.
И вдруг…
Вошла Она.
Антея.
В платье цвета неба.
С походкой, в которой — музыка.
С улыбкой, в которой — дом.
Теперь она шла по рядам.
Он не мог ни мигнуть, ни шевельнуться.
Но внутренний ток собирался в искру.
И — шаги рядом.
Он вытянул шнур.
Немного. Совсем чуть-чуть.
И Антея запнулась.
— Ой… что это тут?
Наклонилась. Встретилась взглядом.
И — улыбнулась.
— Это ты? Вот так встреча…
А я как раз тебя искала.
И в этой улыбке было всё:
узнавание, случайность,
нежность… и судьба.
А между строк — дом.
