Я сидела в кресле, поджав под себя ноги, и читала книгу, но мысли то и дело уносились куда-то вдаль. Мы с Сергеем были женаты уже пять лет, и со стороны наша жизнь казалась идеальной. Красивый загородный дом, который, как все считали, купил он, успешный руководитель в строительной компании. Ухоженный сад, две машины, регулярные поездки на море. Я же, по общей легенде, работала удалённо скромным администратором в каком-то интернет-магазине, получая сущие копейки, которых едва хватало на мои женские мелочи. Это была наша общая, удобная для всех история. Особенно удобная для моего мужа и его матери.
Мария Викторовна, моя свекровь, была женщиной властной, с пронзительным взглядом и привычкой говорить так, будто она вещает неоспоримые истины с высокой трибуны. Она обожала своего сына до дрожи, до какого-то почти болезненного преклонения, и считала, что ни одна женщина в мире недостойна её Серёженьки. Я, по её мнению, была худшим из вариантов. Простушка без роду, без племени, без достойной работы и приданого, которую её мальчик по доброте душевной осчастливил, взяв в свой прекрасный дом. Она приезжала к нам нечасто, слава богу, но каждый её приезд превращался для меня в суровое испытание на прочность. Сегодня был как раз такой день. Она гостила у нас уже вторые сутки, и я чувствовала, как воздух в доме сгустился до предела.
Сергей позвонил днём, его голос звучал виновато.
— Лен, маму заберёшь с вокзала? У меня совещание затягивается, никак не вырваться.
— Конечно, заберу, — ответила я, хотя внутри всё сжалось в тугой комок. Ещё два дня критики, вздохов и непрошеных советов.
Я встретила её на перроне. Она вышла из вагона, поджав губы, и окинула меня оценивающим взглядом с ног до головы.
— Что-то ты похудела, — вместо приветствия заявила она. — Серёжа тебя совсем не кормит? Или на еде экономите? Я ему всегда говорила, что содержать такой дом — дело накладное.
— Здравствуйте, Мария Викторовна, — я вежливо улыбнулась и взяла её сумку. — Всё у нас хорошо. Просто много дел.
Всю дорогу до дома она рассказывала, какой у неё гениальный сын, как его ценят на работе, и как ему, бедному, приходится много трудиться, чтобы обеспечить «всём этим» свою семью. Слово «этим» она произносила с особым нажимом, обводя рукой салон моей машины. Машины, которую я купила себе сама, но по нашей договорённости с мужем она числилась подарком от него на годовщину. Терпи, Лена, просто терпи. Это всего лишь пара дней. Ради Сергея. Ради мира в семье, — уговаривала я себя, крепче сжимая руль.
Когда мы приехали, я помогла ей разместиться в гостевой спальне, приготовила чай. Весь вечер она ходила по дому, как ревизор, проводя пальцем по полкам, заглядывая в холодильник и цокая языком.
— Полы давно мыла? Пыльновато, — бросила она, проходя мимо меня.
— Вчера мыла, — тихо ответила я.
— Видимо, плохо мыла, — отрезала она и удалилась в гостиную смотреть телевизор.
Я стояла посреди кухни, вдыхая аромат остывающего пирога, и чувствовала, как внутри меня медленно закипает глухое раздражение. Я посмотрела на свои руки. Ухоженные, с аккуратным маникюром. Этими руками я заключила свою первую крупную сделку в двадцать три года, создав с нуля процветающий сетевой бизнес, о котором никто из них не знал. Я сама спроектировала этот дом, подобрала каждый стул, каждую занавеску. Я сама заработала на каждую половицу, на каждую розетку в этих стенах. Легенда о «скромной работе» была моей идеей. Когда я встретила Сергея, я до смерти боялась, что его привлекут мои деньги, а не я сама. Я хотела, чтобы меня полюбили не за мой счёт в банке. И я придумала эту игру. Он знал правду, но мы договорились, что для всех, особенно для его мамы, он — главный добытчик и кормилец. Я думала, это укрепит его самооценку, сделает наш союз равным в глазах его семьи. Какая же я была наивная дурочка. С каждым приездом свекрови я всё отчётливее понимала, что эта игра превратилась в унизительный фарс, в котором мне отведена роль бедной родственницы. А мой муж, мой любимый мужчина, с удовольствием принимал правила этой игры и даже не пытался меня защитить. Он просто молчал. И его молчание ранило сильнее любых слов его матери. Я вздохнула, натянула на лицо дежурную улыбку и пошла накрывать на стол к ужину.
Ужин был настоящей пыткой. Мария Викторовна сидела во главе стола, словно королева на троне, и продолжала свой монолог о величии сына. Сергей сидел рядом, ел с аппетитом и согласно кивал на каждое её слово. Я чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Невидимой.
— Котлеты у тебя суховаты, Леночка, — начала она новую волну критики. — Мясо, наверное, дешёвое берёшь? Серёжа, ты бы давал ей побольше денег на хозяйство, а то ведь стыдно перед людьми. В таком-то доме живёте.
Сергей неловко кашлянул.
— Мам, нормальные котлеты. Вкусно всё.
— Для тебя всё вкусно, ты у меня непривередливый, — не унималась она. — А я вижу, что на всём экономится. И это понятно. Откуда у неё деньги? Те копейки, что она там за своим аппаратом получает?
За своим «аппаратом», как она называла мой мощный рабочий компьютер, я в прошлом месяце заработала в пять раз больше, чем твой «гениальный» сын, — пронеслось у меня в голове. Но я промолчала, лишь поджав губы. Я посмотрела на Сергея. Он отвёл глаза, уставившись в свою тарелку. И в этот момент что-то внутри меня окончательно сломалось. Хватит.
Я смотрела на него и не узнавала. Где тот весёлый, влюблённый парень, который обещал носить меня на руках? Который шептал, что ему не нужно ничего, кроме меня? Он превратился в тень своей матери, в послушного мальчика, который боялся сказать ей слово поперёк. А может, он всегда таким был, а я просто не хотела этого видеть? Я так сильно хотела верить в нашу сказку, что сама же её и разрушила, позволив ему играть роль, которая ему не по зубам.
Мария Викторовна тем временем вошла в раж. Она отложила вилку и вперила в меня свой буравящий взгляд.
— Я вообще не понимаю, Серёжа, о чём ты думал. Ну да, смазливая, не спорю. Но за душой ни гроша. Сидит на твоей шее в твоём доме. Ты пашешь с утра до ночи, а она тут пироги печёт. Великое дело!
Я почувствовала, как кровь прилила к лицу. Я снова посмотрела на мужа, умоляя его взглядом вмешаться, остановить этот поток унижений. Он поднял на меня глаза, и в них была не поддержка, а… раздражение. Словно я была виновата в том, что его маме что-то не нравится. Он чуть заметно покачал головой, мол, потерпи, не начинай.
— Мама права, — вдруг тихо сказал он, и эти два слова прозвучали для меня как приговор. — Я много работаю, чтобы мы так жили.
Он сказал это. Он. Сказал. Это.
Моё сердце ухнуло куда-то в пропасть. Я смотрела на него, на его самодовольное лицо, на то, как он с аппетитом жуёт мою «сухую» котлету в моём доме, за моим столом, и чувствовала, как весь мир вокруг меня начинает рассыпаться на мелкие кусочки. Все эти пять лет, все мои надежды, вся моя любовь — всё это было ложью. Игрой, в которой я оказалась проигравшей.
— Вот! Слышала? — торжествующе воскликнула Мария Викторовна, получив поддержку сына. — Мой сын обеспечивает тебе королевскую жизнь! А ты неблагодарная! С твоими копейками ты должна ноги мыть моему сыну каждый вечер за то, что он пустил тебя жить в свою хоромину! Да ты…
Она не договорила.
Я расхохоталась. Негромко, но так, что оба замолчали и уставились на меня. Это был не весёлый смех. Это был смех человека, которому больше нечего терять. Он вырвался из самой глубины моей души, сметая на своём пути обиду, боль и разочарование. Я смеялась, глядя в испуганные глаза мужа, который нервно жевал и не понимал, что происходит.
Смех оборвался так же внезапно, как и начался. Я встала из-за стола. Мои движения были медленными и точными, как у хирурга. Я больше не чувствовала ни злости, ни обиды. Только холодную, звенящую пустоту и ясную решимость.
— Извините, — сказала я ледяным тоном, — я на секунду.
Молча, не глядя на них, я развернулась и пошла в нашу спальню. В ту самую спальню, где на стене висела наша свадебная фотография — два счастливых, улыбающихся человека. Какой самообман. Я подошла к комоду и выдвинула верхний ящик. Под стопкой белья лежала синяя папка из плотного картона. Я достала её. Пальцы слегка дрожали, но я сжала их в кулак. Внутри лежали они. Главные документы моей жизни. Договор купли-продажи на этот дом. Свидетельство о государственной регистрации права. И ещё несколько бумаг, подтверждающих происхождение средств. На каждой странице, в каждой графе «Собственник» стояла моя девичья фамилия. Я даже не стала переоформлять дом после свадьбы. Какое-то шестое чувство, видимо, уберегло.
Я вернулась в столовую. Они сидели в той же позе, в напряжённом молчании, и смотрели на меня. Сергей с испугом, Мария Викторовна — с пренебрежением и злостью. Я подошла к столу и с силой швырнула папку на светлую дубовую столешницу. Она раскрылась, и несколько листов вылетели наружу.
— Прочитайте, — мой голос был твёрд, как сталь. — Особенно вы, Мария Викторовна. Вот этот раздел, где написано «Собственник». Прочтите, пожалуйста, вслух. Очень внимательно.
Свекровь недоверчиво покосилась на меня, потом на сына, и с видом крайнего одолжения придвинула к себе главный документ — свидетельство о праве собственности. Надела очки, которые висели у неё на груди на цепочке. Её губы брезгливо скривились. Она начала читать про себя, шевеля губами.
— Кадастровый номер… Адрес… Площадь… — бормотала она. — Субъект права…
Её голос дрогнул. Она замолчала. Наклонилась ниже, почти уткнувшись носом в бумагу. Перечитала ещё раз. Потом ещё. Её лицо начало медленно менять цвет — от бледного к пятнисто-красному. На лбу выступила испарина.
— Что… что это? — просипела она, поднимая на меня безумный взгляд. — Что это за фамилия? Это… это твоя девичья фамилия?
— Моя, — спокойно подтвердила я. — Этот дом — мой. И земля под ним — тоже моя. Я купила его за три месяца до нашей с Сергеем свадьбы. На свои деньги.
Тишина в комнате стала оглушительной. Было слышно, как тикают часы на стене и как тяжело дышит Мария Викторовна. Она перевела взгляд с документа на своего сына, потом снова на документ. Её лицо исказилось гримасой ужаса и непонимания.
— Серёжа?.. — прошептала она. — Это… это правда?
Сергей сидел белый как полотно. Он не мог выдавить из себя ни слова, только смотрел на меня с таким выражением, будто я предала его самым ужасным образом. Он открыл рот, закрыл, снова открыл.
И тут произошло то, чего я никак не ожидала. Свекровь издала какой-то булькающий звук, её глаза закатились. Она качнулась, её рука соскользнула со стола, увлекая за собой тарелку. С грохотом, который эхом пронёсся по всему дому, она повалилась на бок и с глухим стуком упала со стула на пол.
На секунду я замерла, глядя на распластанное на полу тело. Потом очнулся Сергей. Он вскочил, опрокинув свой стул, и бросился к матери.
— Мама! Мама, что с тобой?! — закричал он, тряся её за плечо. — Ты что наделала?! Довольна?! — это он уже кричал мне, его лицо было искажено злобой.
— Вызови ей врача, — ровным, безэмоциональным голосом сказала я, делая шаг назад от всего этого хаоса. — Похоже, у неё давление подскочило от удивления.
Я смотрела на эту сцену со стороны, будто это было кино. Мой муж, суетящийся вокруг своей матери, которая только что оскорбляла меня последними словами. Он даже не подумал обо мне. Его единственной заботой было состояние той, что разрушила нашу семью. А может, и не было никакой семьи? Была только я, мой дом и два моих постояльца.
Сергей вызвал скорую. Пока мы ждали врачей, Мария Викторовна пришла в себя. Она лежала на диване, куда её перетащил сын, и тихо стонала, прижимая руку к сердцу. Когда приехали медики, она разыграла целый спектакль. Рассказала, как невестка-обманщица довела её до приступа, скрыв своё богатство и унизив её сына. Врачи сочувственно кивали и сделали ей укол.
— Мне нужно в больницу! — заявила она слабым голосом. — Моё сердце не выдержит рядом с этой… змеёй.
Сергей тут же подхватил:
— Да, конечно, мама. Я поеду с тобой.
Он посмотрел на меня с ненавистью.
— Я вернусь, — процедил он сквозь зубы. — Мы ещё не закончили.
Когда они уехали, в доме воцарилась невероятная тишина. Я стояла посреди разгромленной столовой. Перевёрнутый стул. Разбитая тарелка. Запах лекарств. Я медленно обошла комнату, потом весь дом. Каждый уголок, который я с такой любовью обустраивала. Я прикасалась к стенам, к мебели, и понимала — это всё моё. И ни один человек больше не посмеет сказать мне, что я здесь «живу из милости». Боль от предательства была острой, но сквозь неё пробивалось новое, пьянящее чувство — чувство свободы.
Когда Сергей вернулся поздно ночью, я ждала его. Он был мрачным и уставшим.
— Маму положили в кардиологию на обследование, — глухо сказал он. — Она в ужасном состоянии. Всё из-за тебя.
— Из-за меня? — я горько усмехнулась. — Или из-за вашей с ней лжи? Я молчала пять лет, Сергей. Пять лет я позволяла вытирать об себя ноги. Ради чего?
— Я… я не думал, что всё так обернётся… — начал он оправдываться. — Я хотел, чтобы она уважала меня…
— Уважала за мой дом? За мою машину? За мои деньги? Отличное уважение, построенное на обмане. А меня можно было не уважать, так? Я же просто приложение к «королевской жизни», которое должно мыть тебе ноги.
Он молчал, опустив голову. Ему нечего было сказать.
— Собирай вещи, — тихо, но твёрдо произнесла я.
Он вскинул на меня глаза, полные изумления.
— В каком смысле?
— В прямом. Этот дом — мой. Моя территория. А гостям, которые не уважают хозяйку, здесь не место. Твои вещи я соберу сама. Можешь забрать их завтра. Ключи оставишь на комоде в прихожей.
Он смотрел на меня несколько долгих секунд, потом на его лице отразилась вся гамма чувств: от растерянности до бессильной ярости. Он понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. Он ничего не сказал, просто развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла.
Я осталась одна в своём большом, тихом доме. Я убрала со стола, вымыла посуду, поставила на место перевёрнутый стул. Постепенно хаос снаружи уступал место порядку. То же самое происходило и внутри меня. Я открыла настежь окна, впуская в дом свежий ночной воздух, который пах дождём и озоном. За эти пять лет я так привыкла жить вполсилы, прятаться за выдуманным образом, что почти забыла, каково это — быть собой. Той самой сильной, независимой женщиной, которая сама построила свою жизнь. Да, я заплатила за этот урок очень высокую цену — разбитое сердце и пять потерянных лет. Но, стоя посреди своей гостиной, залитой лунным светом, я впервые за долгое время почувствовала не боль, а облегчение. Будто с моих плеч сняли неподъёмный груз. Впереди была неизвестность, но она больше не пугала меня. Она манила свободой. Моя игра закончилась, и я наконец-то выиграла главный приз — саму себя.