Книга из категории "запойных", за исключением третьей сотни страниц, на которой, собственно, и происходил сам психоаналитический сеанс или, обращаясь к категориям самого автора, "прочистка труб". Тут я буквально забуксовала. Но вот почему - или же как специалист погрузилась и стала читать как учебник, или же тон повествования объективно сменился на монотонный? В любом случае, общей оценки мне это не испортило. Да и отметила я для себя гораздо больше, чем обычно в художественной книге.
А теперь непосредственно к тексту:
«Фройлен, я практикующий консультант и в своей практике я часто встречался с пациентами, чье состояние было нетипичным или непонятным. Но давайте говорить начистоту: я не умею творить чудеса. В ситуации, подобной описанной вами, – слепота, головные боли, бессонница, головокружение, гастрит, слабость, – когда пациент уже консультировался с множеством великолепных терапевтов и этого оказалось недостаточно, маловероятно, что я смогу стать больше, чем очередным высокопоставленным терапевтом».
Обе женщины пугали его: каждая несла в себе опасность, каждая по-своему. Лу Саломе пугала его своей силой, тем, что она могла сделать с ним. Берта пугала его своим подчинением, тем, что он мог сделать с ней.
Мужчины молча ели, когда Брейер заметил, как взгляд Фрейда скользит по книжным полкам.
«Мне стоит завести полку для твоих будущих книг, Зиг?»
«Хотелось бы! Но не в этом десятилетии, Йозеф. Единственное, что удалось написать аспиранту-клиницисту при Главной больнице Вены, так это почтовую открытку. Нет, я думал не о том, чтобы написать, а чтобы прочитать все эти книги. О, безграничная работа мозга — все эти книги проникают в мозг через трехмиллиметровое отверстие в радужной оболочке».
"Я узнал это от Опползера, который сказал мне однажды: „У собак могут быть блохи. И вши тоже“».
«То есть у пациента может быть…»
«Да, — ответил Брейер, обнимая Фрейда за плечи. Двое мужчин вышли в длинный коридор. — У пациента могут быть два заболевания, и на самом деле так и бывает с теми, кто приходит к доктору».
Судя по всему, соблазнить профессора Ницше будет не так уж и трудно – а Брейер рассматривал это именно как соблазнение, вовлечение пациента в отношения, которых он не искал, для того чтобы оказать ему помощь, о которой он не просил.
«Надежда? Надежда – это самое большое зло! – Ницше почти кричал. – В книге «Человеческое, слишком человеческое» я выдвигаю предположение о том, что когда Пандора открыла ящик и все беды и напасти, заточенные в него Зевсом, выбрались в наш мир, осталось одно-единственное, никому не известное зло, – надежда. С тех самых пор человек ошибочно считает коробку и ее содержимое – надежду – вместилищем удачи. Но мы забываем о том, что Зевс пожелал, чтобы человек продолжал позволять издеваться над собой. Надежда – это худшее из зол, она продлевает мучения».
Возможно – только возможно, – мы можем иметь право лишить человека жизни. Но нет такого права, по которому мы можем лишить человека смерти. Это не забота. Это жестокость!»
Брейер настаивал: «А вы сами когда-нибудь выбрали бы самоубийство?»
«Умирать трудно. Я всегда думал, что последняя награда мертвеца – это тот факт, что ему больше не надо умирать».
"Спасибо, доктор Брейер. Вы и правда человек слова. Вы точно ничего от меня не скрыли?"
Вот хорошая возможность, подумал доктор Брейер, заставить Ницше рассказать больше о себе. Но действовать надо очень осторожно.
"Скрыл? Очень многое! Все мои мысли, все чувства, все реакции, которые вы у меня вызвали! Иногда я принимался размышлять о том, каково было бы общение, если бы общественность ставила перед нами другое условие - не скрывать ничего! Но я могу дать вам слово, что я был полностью откровенен с вами в том, что касается состояния вашего здоровья. А вы? Не забывайте, что у нас с вами заключен договор о двусторонней честности. Скажите, о чем вы умолчали?"
"О своем здоровье я рассказал абсолютно все, - ответил Ницше. - Но я по мере возможностей постарался скрыть все те мысли, которыми не следует делиться с другими! Вы думали, на что будет похожа беседа в условиях полной откровенности, - я уверен, что это и есть ад! Самораскрытие перед другим человеком - первый шаг на пути к предательству, а предательство делает людей слабыми, не так ли?"
Мне говорили, что Гегель на смертном одре сокрушался, что у него был единственный студент, который понимал его, и даже этот единственный студент понимал его неправильно. У меня не было и этого.
«Нет, нет! – запротестовал Ницше, нетерпеливо качая головой, словно Брейер упустил самое главное. – Я утверждаю, что гиперчувствительность, как вы это называете, не нежелательна, она совершенно необходима для моей работы. Я хочу быть внимательным. Я не хочу лишиться ни одной части моих внутренних переживаний! И если за озарения приходится платить напряжением, я готов! Я достаточно богат для того, чтобы заплатить эту цену».
До этого вы говорили о том, что у вас нет жены, нет детей, нет коллег, и утверждали, что именно этим вы устранили стресс из своей жизни. Но я не могу согласиться с вами: полная изоляция не искореняет стресс, но сама она является стрессом
Два года назад Базельский университет повысил мне пенсию. Думаю, что первая премия предназначалась для того, чтобы я уехал, а вторая - чтобы я не возвращался.
"Вы делаете мне щедрое предложение. Я запомню это, но я не могу его принять - и не сделаю этого. Есть причины выше причин."
"Герр Брейер, почему бы вам не постараться выучить то, что я преподаю, а не доказывать, сколько я всего не знаю?"
"На каждую красивую женщину приходится по мужчине, который устал спать с ней!"
Как бы ни раздражал его герр Шлегель, Брейеру доставляло удовольствие слышать, что кто-то еще считал Ницше тяжелым человеком.
"Сохраняй спокойствие, - сказал он себе. - Не пытайся перемудрить его; он гораздо умнее. Не спорь: ты проиграешь, а если и выиграешь, ты все равно проиграешь."
"Если бы вы согласились на предложение Евы, что бы для вас изменилось?"
"Что изменилось бы? При чем здесь это? Это была уникальная возможность, из тех, что встречаются раз в жизни".
"Но ведь это была еще и уникальная возможность сказать "нет"! Сказать благословенное "нет" хищнице. И как раз эту возможность вы не упустили!"
"Я знаю многих людей, которые не любят себя и пытаются поправить положение, добиваясь хорошего к себе отношения окружающих. Добившись этого, они сами начинают хорошо к себе относиться. Но это не решает проблему, это подчинение авторитету другого. Вы должны принять себя - а не искать пути для достижения моего признания".
"Загляните глубже, и вы увидите, что страсть - это желание доминировать над всеми вокруг. "Любящий" - не тот, кто любит, но тот, кто стремится к единоличному обладанию объектом своей любви. Он мечтает о том, чтобы лишить весь мир некоего драгоценного товара. Он такой же подлый скупец, что и дракон, стерегущий свое золото! Он не любит мир; наоборот, все остальные живые существа ему совершенно безразличны."
"Для того чтобы справиться со страстью, требуется сильная страсть! Слишком много людей полегло на колесе меньшей страсти".
Спросите себя: "Кто спокоен, кто находится в безопасности, благоустроен и бесконечно бодр?" Я подскажу вам ответ: только те, кто плохо видит, - народ и дети!"
"Давайте вернемся к вопросу о том, как вы ничего не сделали для своей собственной карьеры".
"Ну, примеров тому - масса. Я затягивал с написанием и публикацией научных статей. Я отказывался от предварительных мероприятий, необходимых для занятия должности, Я не принимал членство в нужных медицинских ассоциациях, не участвовал в деятельности университетских комитетов, не налаживал нужные политические связи- Я не знаю почему. Может, здесь как раз появляется та самая проблема власти. Может, я уклонился от сражения с конкурентами. Мне было проще сражаться с загадкой системы равновесия голубей, чем с другим человеком. Мне кажется, что эти мои проблемы с соревнованием и порождают ту боль, что появляется, когда я думаю о Берте с другим мужчиной".
"Йозеф, а может быть, вам казалось, что исключительно одаренному парню не пристало потом и кровью вырывать путь к вершине".
"Хотя мне и в голову не приходит вскрывать себе вены, как я уже говорил вам, я подумываю о самоубийстве. Это просто умозрительные измышления - не планирование. Мне кажется, я довольно далек от совершения акта самоубийства. Вероятность того, что я решусь на самоубийство, не выше вероятности того, что я подожгу свой дом или увезу Берту в Америку. Но мысли о самоубийстве все чаще и чаще приходят мне в голову".
"Все серьезные мыслители подумывают о самоубийстве, - заметил Ницше. - Это опора, которая позволяет нам пережить ночь."
"В этой ситуации, как и во многих других, вы стреножены своими добродетелями. Вам тоже стоит научиться высмеивать! Это путь к здоровью".
Брейеру пришло в голову, что будущие "лекари отчаяния" откажутся от традиционных медицинских инструментов - стетоскопа, офтальмоскопа, отоскопа, - но со временем и они разработают свою собственную систему снаряжения, первостепенными экспонатами которой будут два удобных стула, стоящих у камина.
"Одна из моих пациенток - повивальная бабка, - продолжал Брейер. - Она старая, высохшая, морщинистая, одинокая. Сердце барахлит. Но она так страстно любит жизнь. Однажды я спросил у нее, откуда берется эта страсть. Она ответила, что причина тому - момент между тем, как поднимаешь в воздух молчащего новорожденного, и тем, как шлепаешь его, чтобы он задышал. Она сказала, что причастность к этому моменту, к этой тайне, разделяющей существование и забвение, обновляет ее".
"Йозеф, жить в благополучии опасно! Опасно и смертельно."
"Работа в Базельском университете была моим смертным приговором. Она приговаривала меня к пустому существованию в академии, где я был обречен посвятить остаток дней обеспечению материальной поддержки сестры и матери. Я бы не вырвался".
"А потом, Фридрих, мигрень, великий освободитель, снизошла на вас!"
Может ли существовать такой феномен как активное забывание - вычеркивание из памяти чего-то, что не просто важно, но слишком важно?
У нас, скептиков, есть собственные враги, собственный Сатана, который подрывает наши сомнения и бросает семена веры в самые хитрые места. То есть мы убиваем богов, но освящаем их заменителей - учителей, художников, красивых женщин.
Я умею быть терпеливым. Может, мои студенты еще не появились на свет. Мне принадлежит только послезавтра.
"Ваш парадокс состоит в том, что вы посвящаете себя поиску истины, но не можете вынести обнаруженное вами зрелище".
"Я не учу, что вы должны "справляться" со смертью или мириться с нею. Так вы предадите жизнь! Вот что я скажу вам: умрите вовремя!"
"Если бы я знал ответ, стал бы я спрашивать?"
"Чтобы не признаваться себе, что вы знаете ответ!"
Ницше, что редко случалось, взял его под руку. "Друг мой, - прошептал он, - я не могу сказать вам, как нужно жить по-другому, потому что даже если я сделаю это, вы все равно будете жить по-своему."
"Так небрежно с ним обойтись - как ты мог? После десяти лет вместе?" Но он простил себя. Все происходящее превышало дневной запас его выносливости.
"Но теперь у меня ничего не осталось!"
"Ничто есть все! Чтобы стать сильным, тебе для начала потребуется пустить корни в ничто и научиться жить в самом одиноком одиночестве".
Я винил Матильду за то, что она не дает мне увидеть то, что я сам не желаю видеть! Интересно, сколько еще мужей испытывают те же чувства по отношению к своим женам?"
"Для того, чтобы быть полностью связанным с другим человеком, вам придется сначала найти связь с самим собой. Если мы не можем смириться со своим одиночеством, мы начинаем использовать другого как укрытие от изоляции. Только когда человек сможет жить подобно орлу, не имея возможности высказаться кому бы то ни было, сможет обратиться к другому с любовью, только тогда он будет способен заботиться о росте другого."
"Какое количество правды вы способны вынести?"
"Я собирался научить вас бороться с отчаянием, превращая "так это было" в "так сделал я".
"Но, Фридрих, быть с кем-то не то же самое, что покинуть себя!"
"Одним из самых мощных озарений стало осознание того факта, что я привязан не к Берте, а к тем личным значениям, которые я приписал ей, и значения эти ничего общего с ней самой не имели."