Я стояла перед операционным окошком и смотрела на экран, не понимая, что происходит. Сотрудница банка постукивала ногтем по клавишам, потом подняла взгляд.
— Счёт пустой. Средства сняты полностью.
Я моргнула. Во рту внезапно появился привкус металла.
— Как это — сняты?
Она развернула монитор ко мне. Там светилась цифра ноль и дата — позавчера. Я не снимала ничего позавчера. Я вообще не снимала со счёта больше двух тысяч за раз.
— Может, ошибка? — Голос прозвучал чужим, натянутым.
— Нет. Вот распечатка операций.
Она протянула чек. Я взяла его дрожащими пальцами — холодная бумажка будто обожгла кожу. В графе "основание" стоял почерк Виктора. Его подпись. Его право на наш общий счёт.
Он снял все деньги. Просто взял и снял. Не сказал ни слова.
Ноги подкашивались. Я развернулась, вышла на улицу, где ветер хлестал по лицу. Автобус промчался мимо остановки, обдав меня выхлопными газами. Стояла и не могла сдвинуться с места. В ушах звенело.
Я — никто. Для него я просто никто.
Дома пахло вчерашним супом и детским шампунем. Виктор лежал на диване с телефоном, сын прыгал рядом на одной ноге, выкрикивая что-то про монстров. Дочка сидела в своей комнате с наушниками.
Я поставила сумку у двери и прошла на кухню. Включила чайник. Пальцы никак не могли расстегнуть пуговицы пальто — будто онемели.
— Ты снял деньги с нашего счёта?
Виктор не поднял головы.
— Ага. Нужно было.
Я ждала. Он листал ленту новостей, мельком усмехнулся чему-то на экране. Не смотрел на меня.
— Зачем?
— Надо было. Потом объясню. — Он зевнул, потянулся. — Всё нормально, не переживай.
— Как это — не переживай? Там были деньги на школу, на…
— Я же сказал — всё под контролем, — оборвал он. — Займись детьми лучше. Не лезь в мужские дела.
Я сжала ложку так, что побелели костяшки. В горле встал ком. Хотела крикнуть, но вместо этого просто стояла у плиты и слушала, как закипает чайник.
Телефон завибрировал. Свекровь.
— Ирочка, Витя мне рассказал. Ну что ты переживаешь-то? Мужчина должен всё решать сам. Он хозяин. Ты как маленькая, честное слово.
Я положила трубку, не ответив. Села за стол. Перед глазами плыли жёлтые обои, тёмное пятно над мойкой, крошки на клеёнке. Всё родное, знакомое. И всё — чужое.
Я терплю это. Снова. Опять.
Ночью не могла уснуть. Виктор храпел рядом, раскинувшись по всей кровати. Я встала, накинула халат и прошла на кухню. Села у окна. Тикали часы на стене — мерно, равнодушно.
Из спальни доносился приглушённый смех. Виктор разговаривал с кем-то по телефону — наверное, думал, что я сплю.
— …да ладно, всё нормально. Пусть привыкает. Жёны вечно драму разводят, а потом успокаиваются…
Я встала, подошла к приоткрытой двери. На экране его телефона светилось сообщение от кого-то из друзей: "Молодец, держи в узде". А ниже — Викторов ответ: "Я всё сделал. Пусть теперь ценит".
Руки задрожали. Внутри что-то оборвалось — тихо, почти беззвучно. Как рвётся натянутая нитка.
Это не случайность. Это урок. Он решил меня проучить.
Я вернулась на кухню, достала из шкафа старую спортивную сумку. Стала складывать детские вещи: куртки, сменную обувь, учебники. Руки двигались сами, механически. Полине — блокнот и карандаши, Максиму — его любимую машинку.
Утром разбудила детей пораньше.
— Собирайтесь. Поедем к бабушке.
Полина сонно кивнула, Макс заныл, но оделся. Виктор проснулся только когда я уже закрывала дверь.
— Куда это вы? — пробормотал он, зевая.
— К маме. На пару дней.
Он махнул рукой и снова завалился на подушку.
Мама встретила нас на пороге — в халате, с платком на плечах. На кухне пахло свежими булочками и луковым супом. Она сразу всё поняла — по моему лицу, по тому, как я молча поставила сумки в коридоре.
— Ира, что случилось?
Я усадила детей за стол, налила им молока. Максим сразу схватил булочку, Полина надела наушники и уставилась в телефон.
— Мам, мне надо с тобой поговорить.
Мы вышли на балкон. Холодный воздух обжёг лёгкие. Я рассказала — коротко, без лишних слов. Про счёт, про деньги, про то, как Виктор даже не объяснил ничего.
Мама молчала, теребила край платка. Потом вздохнула.
— Ирочка… ну зачем ты из-за денег семью рушишь?
Я замерла.
— Как это — из-за денег?
— Да мало ли что. Может, он действительно на что-то важное потратил. Мужчины не всегда объясняют. — Она поправила платок, не глядя на меня. — Я вот терпела твоего отца всю жизнь. Он тоже всё сам решал. И ничего, выжили. А ты думаешь о детях? Им отец нужен.
В горле снова встал ком. Хотела возразить, но слова застряли где-то внутри.
Терпела. Выжила. А я должна так же?
Вечером позвонил Виктор.
— Хватит дурить. Возвращайся домой. Дети где спать будут?
— У мамы. Нормально им тут.
— Ира, я серьёзно. Не устраивай цирк. Придёшь — всё обсудим.
Я положила трубку, не дослушав. Мама смотрела на меня с кухонного порога — осуждающе, тревожно.
— Что соседи скажут, Ирочка? Что ты от мужа ушла? Подумай хоть об этом.
Я не ответила. Просто села у окна и смотрела на чёрное небо, где не было видно ни одной звезды.
На следующий день повела детей гулять во двор. Сырой ветер трепал голые ветки тополей, на скамейках валялись обёртки от конфет. Максим побежал к качелям, а Полина осталась рядом со мной. Рисовала что-то на ладони шариковой ручкой.
— Мам, а мы надолго у бабушки?
— Не знаю пока.
Она подняла на меня глаза — серые, похожие на Викторовы.
— Зачем ты нас забрала? У нас была нормальная семья.
Внутри что-то сжалось.
— Полин…
— Папа звонил. Сказал, что ты из-за ерунды устроила скандал. Что ты всё преувеличиваешь.
— Это не ерунда.
— А что тогда? — Она сдёрнула наушники с шеи, смотрела упрямо. — Я хочу домой. К папе. Перестань решать за всех.
Она развернулась и пошла к подруге, которая сидела на другой скамейке. Я осталась одна. Сжимала холодные перекладины скамьи, чувствуя, как мёрзнут пальцы.
Даже дочка против меня. Даже она.
Вечером я долго не могла заснуть. Лежала на старом диване в маминой комнате, смотрела в темноту. В голове крутились одни и те же мысли.
Может, я правда всё преувеличила? Может, надо было просто промолчать?
Но потом вспомнила его сообщение: "Пусть теперь ценит". И снова внутри всё сжималось от обиды.
Нет. Я не вернусь. Я не могу.
Через два дня я нашла объявление о съёмной квартире. Дешёвая однушка на окраине — старый дом, облупившиеся стены, но своя. Хозяйка согласилась сдать за те деньги, что у меня остались на карте.
— Мам, я снимаю жильё. Переедем туда с детьми.
Мама побледнела.
— Ира, ты с ума сошла? Какое жильё? У тебя денег нет!
— Найду. Устроюсь на работу.
— А дети? А школа?
— Всё будет. — Я обняла её, чувствуя, как она дрожит. — Мам, прости. Но я не могу больше.
Она отстранилась, вытерла глаза платком.
— Ты разрушаешь семью, Ирочка. Ради чего?
— Ради себя. — Я сказала это тихо, но твёрдо. — Просто ради себя.
Виктор приехал на следующий день. Ворвался в квартиру, красный, взъерошенный. Свекровь следовала за ним — с каменным лицом, сжатыми губами.
— Ты что творишь? — рявкнул он. — Детей куда тащишь?
— В нормальное место. Где я буду чувствовать себя человеком.
— Человеком? — Он хмыкнул. — Да ты просто истеричка. Из-за пары тысяч устроила цирк!
— Это не пара тысяч. Это то, что ты меня вообще ни во что не ставишь.
Свекровь встряла:
— Вить, не связывайся. Она сама вернётся. Все возвращаются. Куда ей деваться?
Я молча прошла мимо них, взяла сумки. Позвала детей:
— Пошли.
Полина нехотя встала, Максим уцепился за мою руку. Виктор попытался загородить дверь.
— Ты пожалеешь.
— Возможно. — Я посмотрела ему в глаза. — Но это моё решение.
Мы ушли. Не оглядываясь.
Новая квартира встретила запахом старой краски и сыростью. Голый линолеум под ногами, пустые стены, чужая тишина. Я поставила сумки у двери, помогла детям расстелить матрасы.
— Мам, а тут холодно, — прошептал Максим.
— Сейчас включим обогреватель. Будет тепло.
Полина молчала. Просто села у окна и снова надела наушники. Я не стала её трогать — знала, что сейчас любое слово будет лишним.
Ночью не спала. Лежала на жёстком диване, смотрела на потолок. Слушала, как за стеной кто-то включил телевизор, как внизу хлопнула дверь подъезда.
Я правда это сделала. Ушла. Просто ушла.
Телефон завибрировал. Виктор.
— Вернись. Я не шучу. Детям нужен отец.
Я сбросила звонок. Потом ещё один. И ещё.
Потом заблокировала номер.
Месяц прошёл как в тумане. Я устроилась продавцом в магазин у дома — смены по двенадцать часов, копеечная зарплата, но хоть что-то. Дети привыкали к новому месту — медленно, с трудом. Максим перестал плакать по ночам, Полина начала делать со мной уроки.
Мама звонила каждый день:
— Ну как там? Лучше стало?
— Нормально.
— Витя звонил. Просил номер твой дать. Я не дала.
— Спасибо, мам.
Пауза.
— Ирочка… а ты не думала вернуться? Ну хоть попробовать?
— Нет. Не думала.
Она вздыхала и клала трубку.
Свекровь передавала через соседей "привет":
— Зря она всё это затеяла. Витя хороший мужик. Все мужики такие.
Я не отвечала. Просто кивала и уходила.
Однажды вечером я стояла у окна с чашкой чая. Дети делали уроки за столом — Максим что-то чертил в тетради, Полина читала вслух параграф по истории. За окном падал снег — тихо, мягко.
Я посмотрела на свои руки. Они больше не дрожали. Пальцы крепко держали тёплую чашку.
Я не победила. Я просто выжила.
Но почему-то этого было достаточно.
Полина подняла голову:
— Мам, а завтра мы вместе будем?
— Да, дочка. Вместе.
Она кивнула и снова уткнулась в учебник. Максим подошёл, прижался к моему боку.
— Мам, ты теперь не плачешь?
— Нет, Максенька. Не плачу.
Он улыбнулся и убежал обратно к столу.
Я допила чай, поставила чашку на подоконник. На душе было странно — не легко, не радостно. Просто пустовато. Но эта пустота была моя.
Может, я действительно эгоистка. Может, я лишила детей семьи. Может, когда-нибудь я об этом пожалею.
Но сейчас, стоя у окна в своей крохотной съёмной квартире, я думала только об одном:
Я больше не стыжусь того, что ушла первой.
И этого, как оказалось, было достаточно, чтобы дышать.
А вы бы ушли не дожидаясь объяснений и извинений?
Поделитесь в комментариях, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк, если было интересно.