Ресторан, который я выбирала почти месяц, утопал в золотистом свете, пахло лилиями и дорогим парфюмом. За окном суетилась Москва, а здесь, в отдельном зале, царила атмосфера торжества. Свекровь, Светлана Петровна, сидела во главе стола, сияя, как начищенный самовар, и то и дело поправляла свою безупречную прическу. Ее муж, Игорь Николаевич, солидно покачивал головой в такт музыке, с довольным видом оглядывая многочисленных гостей. Они праздновали сорок пятую годовщину своей свадьбы — рубиновый юбилей.
Я искренне радовалась за них. Правда. Несмотря на легкую усталость после тяжелой рабочей недели, я чувствовала удовлетворение. Я всё сделала правильно. Зал красивый, меню согласовано, музыканты играют именно то, что они любят. Мой муж, Дима, сидел рядом, обнимая меня за плечи. Время от времени он наклонялся и шептал мне на ухо какую-нибудь нежность, а я улыбалась, чувствуя его тепло. Его родители были для него всем, и я старалась стать частью этой их монолитной семьи. Получалось с переменным успехом. Светлана Петровна всегда называла меня «Анечкой» или «деточка», но за этой сладостью я порой ощущала холодок оценки, словно меня постоянно проверяли на соответствие какому-то невидимому стандарту.
— Анечка, ты наше сокровище! — в очередной раз провозгласила свекровь, поднимая бокал с соком. — Без тебя мы бы так не справились! Правда, папа?
Игорь Николаевич согласно кивнул:
— Правда. У нашего Димочки жена — золото. И умница, и красавица, и хозяюшка.
Я смущенно улыбнулась, принимая комплименты. Дима сжал мою руку сильнее и подмигнул. Он гордится мной. Это главное. В тот момент я была почти счастлива. Мы подарили им дорогой телевизор с огромным экраном, о котором они давно мечтали, и видели их неподдельную радость. Казалось, вечер удался на все сто. Гости говорили красивые тосты, дарили подарки, атмосфера была теплой и семейной. Я расслабилась, отпустила напряжение и позволила себе просто наслаждаться моментом. Мне казалось, что сегодня, именно в этот день, я наконец-то стала для них по-настоящему своей. Родной.
Часы пробили одиннадцать. Гости потихоньку начали расходиться. Прощались, благодарили за чудесный вечер, желали юбилярам еще столько же лет вместе. Я помогала Светлане Петровне собирать бесчисленные букеты, а Дима с отцом провожали последних друзей. Скоро в зале остались только мы вчетвером. Музыканты уже собрали свои инструменты, официанты бесшумно убирали со столов грязную посуду. Усталость навалилась внезапно, захотелось поскорее оказаться дома, снять эти неудобные туфли и просто лечь.
— Ну что, дорогие наши, спасибо вам огромное! — Светлана Петровна подошла и обняла сначала сына, потом меня. — Вечер был просто волшебный. Незабываемый.
— Мы очень рады, что вам понравилось, — искренне ответила я. — Давайте вызывать такси?
— Да, да, конечно, деточка, — как-то слишком поспешно согласилась она, бросив быстрый взгляд на мужа. Он едва заметно кивнул. Что это было? Какой-то тайный знак? Я тряхнула головой, отгоняя глупые мысли. Наверное, они тоже устали.
К нашему столу подошел управляющий, мужчина средних лет в строгом костюме. В руках он держал изящную кожаную папку. Я была уверена, что он подойдет к Игорю Николаевичу, ведь именно свекор изначально обсуждал с рестораном все условия, когда мы только бронировали зал. Я лишь помогала с выбором меню и оформлением. Но управляющий остановился ровно посередине стола, положил папку на белоснежную скатерть и, вежливо поклонившись, произнес:
— Ваш счёт, пожалуйста.
Наступила короткая пауза. Игорь Николаевич, который до этого с важным видом изучал потолок, теперь смотрел куда-то в сторону. Светлана Петровна вдруг начала с огромным интересом разглядывать свои ногти. Дима, мой Дима, беспокойно заерзал на стуле.
— Димочка, сынок, будь добр, — мягко проговорил свекор, даже не взглянув на папку. Он легонько подтолкнул ее в сторону сына.
Дима, в свою очередь, подвинул папку ко мне.
— Ань, посмотри, пожалуйста, всё ли там правильно посчитали. Ты же у нас самая внимательная.
Его голос звучал неестественно бодро. Я непонимающе посмотрела на него, потом на его родителей. Они избегали моего взгляда. Внутри зародилось неприятное, липкое чувство. Что-то было не так. Это какая-то странная игра? Они решили так пошутить? Я медленно, словно боясь обжечься, протянула руку и открыла папку.
Первое, что я увидела, была итоговая сумма, выведенная жирным шрифтом в самом низу длинного списка блюд и напитков. Сто тысяч. Ровно сто тысяч. У меня перехватило дыхание. Сто тысяч? Но ведь мы договаривались… В голове пронеслись обрывки разговоров двухмесячной давности. Игорь Николаевич тогда четко сказал: «Банкет полностью на нас, это наш праздник. А с вас, дети, главный подарок». И мы купили этот подарок, потратив почти всю мою премию.
Я подняла глаза от счета, и мой взгляд встретился с Димой. Он быстро отвел глаза. Тогда я посмотрела на свекровь. Она смотрела на меня. Прямо, без тени смущения, и в ее глазах я увидела нечто новое — не сладость, а жесткий, расчетливый блеск.
— Я… я не понимаю, — прошептала я, чувствуя, как холодеют пальцы. — Это, наверное, какая-то ошибка. Мы же договаривались иначе.
Тишина в зале стала оглушительной. Было слышно лишь, как где-то на кухне звякнула упавшая вилка. Мое сердце колотилось где-то в горле. Я смотрела на три родных, как мне казалось, лица и видела совершенно чужих людей. Они молчали, и это молчание было страшнее любого крика. Они ждали. Ждали, что я скажу. Что я сделаю.
Дима прокашлялся.
— Ань, ну какой договор… Мы же семья, — начал он примирительно. — Родители столько лет вместе, такой праздник. Не будем же мы сейчас считать, кто кому что должен.
Семья? Слово прозвучало как пощечина. Разве в семье так поступают? За спиной, обманом? Я смотрела на мужа, и мне отчаянно хотелось, чтобы он сейчас встал, стукнул кулаком по столу и сказал: «Мама, папа, что вы устроили? Мы так не договаривались!». Чтобы он защитил меня. Нас. Но он не делал этого. Он сидел, вжав голову в плечи, и смотрел на меня виноватым, собачьим взглядом.
— Дима, у нас нет таких денег прямо сейчас, — сказала я тихо, но твердо, все еще надеясь на его благоразумие. — Мы потратились на подарок. Ты же знаешь.
И тут голос подала Светлана Петровна. Голос, в котором уже не было ни капли патоки. Он стал твердым, стальным.
— Счет оплатит невестка, у нее деньги есть! — заявила она так, будто это было самое очевидное и единственно верное решение. Она даже не смотрела на меня, ее слова были адресованы то ли сыну, то ли управляющему, который все еще тактично стоял поодаль.
Я опешила от такой наглости. Просто остолбенела. Воздуха не хватало. В ушах зазвенело. У нее деньги есть. Не «у нас», не «мы что-нибудь придумаем», а «у нее». Меня отделили, выставили за скобки их семейного круга, превратив в удобный кошелек.
Я повернулась к Диме. Мой последний, отчаянный взгляд в поисках поддержки. И то, что я увидела, убило во мне последнюю надежду. Он не смотрел на меня. Он смотрел на свою мать, и на его губах играла легкая, едва заметная… ухмылка. Довольная. Одобряющая.
И в этот момент я всё поняла.
Это не было спонтанным решением его родителей. Это был их общий, заранее спланированный спектакль. И мой муж был не просто пассивным наблюдателем. Он был соучастником. Может быть, даже инициатором. Эта ухмылка сказала мне больше, чем могли бы сказать тысячи слов.
Он встал, расправил плечи, словно сбросив с себя груз вины, которого, видимо, и не было.
— Мам, пап, пойдемте, я вызову вам такси и провожу, — сказал он бодро. — А Анечка тут разберется. Она у нас умница.
И он ушел. Просто развернулся и ушел, ведя под руки своих счастливых родителей, которые даже не обернулись в мою сторону. Я осталась одна за огромным столом, в пустом, гулком зале, с этой проклятой кожаной папкой в руках. Мир вокруг меня рухнул. Не громко, с грохотом и взрывами, а тихо, беззвучно, оставив после себя лишь звенящую пустоту и ледяной холод внутри.
Я сидела неподвижно, наверное, минут пять. Управляющий деликатно кашлянул, напоминая о своем существовании. Унижение было почти физическим. Хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть. Они оставили меня одну. Одну разбираться с последствиями их торжества. В голове билась одна мысль: За что? Но ответа не было. Была только ледяная ясность. Меня не просто обманули. Меня предали. Самые близкие люди.
Слезы подступили к горлу, но я сглотнула их. Я не буду плакать. Не здесь. Не из-за них. Я подняла голову и посмотрела на управляющего.
— Я оплачу картой, — сказала я ровным, чужим голосом.
Это были деньги, которые я откладывала на нашу с Димой поездку к морю. Наша общая мечта. Что ж, теперь это будет плата за свободу. Цена оказалась высокой, но, как я поняла в тот момент, оно того стоило. Это был самый дорогой, но и самый важный урок в моей жизни.
Поездка в такси домой была похожа на сон. Я смотрела на проплывающие мимо огни города, но не видела их. Перед глазами стояла ухмылка Димы. Это было лицо человека, который только что с подельниками провернул удачное дельце. А я-то думала, мы семья. Я приехала в нашу квартиру. В нашу квартиру. И тут меня накрыла вторая волна осознания, еще более отрезвляющая. Он всегда называл ее «наша квартира». Привычно, с хозяйской интонацией. Но что в ней было его? Старый диван, который переехал от его родителей, игровая приставка и половина вешалок в шкафу.
А квартиру эту купила я. Еще до нашей свадьбы. Продала бабушкино наследство, маленькую однушку на окраине, добавила все свои сбережения и купила это жилье. Все документы, все свидетельства о собственности — только на мое имя. Он знал это, конечно. Но за два года брака как-то очень удобно об этом забыл. И я ему позволяла забывать.
Я вошла в пустую прихожую. И впервые за долгое время почувствовала, что воздух стал другим. Я прошла в комнату, и начала действовать. Без злости, без истерики. Спокойно и методично. Я открыла шкаф и начала вытаскивать его вещи: рубашки, джинсы, костюмы. Аккуратно складывала их в большие мусорные мешки. Потом собрала его компьютерные игры, наушники, зарядные устройства. Его любимую кружку с дурацкой надписью. Фотографии его родителей с комода. Все, что было его, все, что напоминало о нем и его семье. Через час в прихожей выросла аккуратная гора из черных мешков и коробок. Я не оставила ничего.
Я как раз заклеивала скотчем последнюю коробку, когда в замке повернулся ключ. Они вернулись. Все трое. Я была уверена, что они приедут. Не могли же они упустить возможность насладиться своим триумфом. Посмотреть на меня, раздавленную и униженную.
Я не стала дожидаться, пока они войдут. Я сама открыла дверь и встала на пороге, преграждая им путь. Первым я увидела Диму. На его лице играла та же самодовольная улыбочка. За его спиной маячили свекор со свекровью, их лица выражали снисходительное любопытство.
— О, Анечка, ты еще не спишь? — начал Дима с издевательской нежностью. — Мы решили заехать, проверить, как ты. Не расстроилась ли, деточка?
Светлана Петровна за его спиной сочувственно покачала головой.
Я молчала, давая им насладиться моментом. Потом я сделала шаг в сторону, открывая им вид на прихожую, заставленную мешками.
— Добрый вечер, — мой голос прозвучал спокойно и ровно, удивив меня саму. — Дима, вот твои вещи.
Улыбка сползла с его лица. Он непонимающе уставился на мешки, потом на меня.
— В смысле? Ты что, с ума сошла? Это что за цирк?
— Это не цирк. Это твой переезд, — так же тихо ответила я. — Ты здесь больше не живешь.
— Ты что себе позволяешь?! — взвилась Светлана Петровна, отталкивая сына и выходя вперед. — Девочка, ты в своем уме?! Из-за каких-то денег выгонять мужа из дома? Из нашего общего дома!
И тут я рассмеялась. Тихо, безрадостно.
— Общего? — переспросила я, глядя ей прямо в глаза. — Светлана Петровна, в этом доме нет ничего вашего. И почти ничего — вашего сына. Эта квартира моя. И только моя. И я не желаю больше видеть в ней ни его, ни вас.
Я посмотрела на Диму. Он стоял бледный, с открытым ртом. Кажется, до него начало доходить.
— Счет за ваш юбилей я оплатила сполна. Сто тысяч, как вы и хотели. Считайте это платой за то, что вы открыли мне глаза. А теперь забирайте свои вещи и уходите. И чтобы я вас больше никогда не видела. Никого из вас.
Я сделала шаг назад и начала медленно закрывать дверь. Они что-то кричали. Про неблагодарность, про то, что я еще пожалею. Дима пытался прорваться, совал ногу в проем. Но я нажала на дверь всем весом. Замок щелкнул. Потом я повернула ключ в верхнем замке, потом в нижнем. Их крики и удары в дверь стали глуше. Я прислонилась к ней спиной и сползла на пол.
Я сидела в тишине, слушая, как за дверью затихает их ярость. Я не чувствовала ни злости, ни обиды. Только огромную, всепоглощающую пустоту и… облегчение. Будто я много лет несла на плечах тяжеленный мешок с камнями и наконец-то его сбросила. Квартира вокруг казалась огромной, незнакомой, но впервые за долгое время — своей. Воздух был чистым. В нем больше не пахло лицемерием. Я была одна. И я была дома.