Я сидела в своем любимом кресле, укутавшись в плед, и читала книгу. Это были редкие часы покоя, которые я ценила больше всего. Моя работа руководителем отдела в крупной компании отнимала много сил, и такие моменты тишины были для меня настоящим сокровищем. Мы с мужем, Димой, жили в этой квартире уже пять лет. Я сама сделала в ней ремонт, сама выбрала каждую деталь, от цвета стен до формы дверных ручек. Это было мое гнездо, моя крепость.
Дима был хорошим мужем. Внимательным, заботливым, по крайней мере, мне так казалось. Он работал менеджером, его заработок был скромнее моего, но мы никогда не делали из этого проблемы. Вернее, я не делала. У нас был общий бюджет на бытовые нужды, но наши личные сбережения были раздельными. Мои — результат бессонных ночей и упорного труда — лежали на отдельном счете, предназначенные для чего-то большого и важного в будущем. Может, для дома у моря или для того, чтобы однажды открыть свое дело.
Примерно в полдень зазвонил телефон. На экране высветилось «Любимый». Я улыбнулась и ответила.
— Привет, Анечка, солнышко, — его голос звучал неестественно бодро и немного напряженно. Я сразу это уловила, за годы совместной жизни я научилась различать малейшие интонации.
— Привет, Дим. Что-то случилось? Ты у мамы?
— Да-да, у мамы, — быстро протараторил он. — Слушай, тут такой сюрприз для нее небольшой… Не могла бы ты подъехать? Очень надо. Прямо сейчас.
Сюрприз? Какой еще сюрприз? — пронеслось у меня в голове. — Мы только три месяца назад подарили Елене Петровне, моей свекрови, огромный телевизор на юбилей. Она была счастлива. Какие еще могут быть сюрпризы?
Мои отношения со свекровью были… натянутыми. Она была женщиной старой закалки, считавшей, что невестка должна быть покорной, хозяйственной и во всем слушаться мужа и его мать. Я в эту схему никак не вписывалась. Я была независимой, имела свое мнение и, что греха таить, зарабатывала больше ее сына. Последний факт она особенно не любила, хотя и не упускала случая им похвастаться перед подругами, перевирая детали так, будто это Дима был у нас главным добытчиком, а я — просто удачно устроилась ему под крыло. «Наш-то Димочка горы сворачивает, семью обеспечивает», — доносились до меня обрывки ее разговоров. Я молчала. Зачем спорить?
— Дим, я только расслабилась, — протянула я, не желая покидать свое уютное убежище. — Что за срочность?
— Ну, Ань, пожалуйста. Это важно. Приезжай, сама все увидишь. Тебе понравится! — в его голосе проскользнули умоляющие нотки, смешанные с какой-то детской восторженностью, которая меня всегда настораживала.
Тяжело вздохнув, я согласилась. Что-то внутри неприятно скреблось. Какое-то дурное предчувствие. Я медленно оделась, выбирая простую одежду — джинсы и свитер. Машинально бросила в сумочку кошелек, ключи, телефон. Окинула взглядом свою квартиру. Тишина, покой, порядок. Все на своих местах. Как же не хочется отсюда уходить, — подумала я, закрывая за собой дверь. Поездка до дома свекрови заняла минут двадцать. Все это время я пыталась отогнать от себя тревожные мысли, но они возвращались снова и снова, как назойливые мухи. Я вспоминала мелкие эпизоды: как Елена Петровна в магазине с восхищением смотрела на дорогую шубу, а потом тяжело вздыхала, глядя на Диму: «Эх, были бы у нас деньги…»; как она невзначай спрашивала, большая ли у меня премия в этом году; как однажды заявила, что «в хорошей семье все деньги общие». Дима тогда неловко отшутился, а я сделала вид, что не услышала. Но я все слышала. И все запоминала.
Я припарковалась у старенькой пятиэтажки, где жила свекровь. И первое, что я увидела, заставило мое сердце пропустить удар. Прямо у ее подъезда стоял огромный мебельный фургон с яркой надписью «Итальянская мебель. Роскошь в вашем доме». Два грузчика в фирменной униформе курили у задних дверей, лениво поглядывая на окна.
Холодок пробежал по моей спине. Это не мог быть сюрприз для кого-то из соседей. Фургон стоял слишком уверенно, слишком по-хозяйски. Я медленно вышла из машины, ноги стали ватными. Каждый шаг к подъезду отдавался гулким эхом в моей голове. Нет. Не может быть. Они бы не посмели. Дима бы мне сказал. Но я уже знала. В глубине души я все знала.
Поднявшись на третий этаж, я обнаружила, что дверь в квартиру свекрови распахнута настежь. Изнутри доносились возбужденные голоса. Я зашла, и у меня перехватило дыхание. Маленькая, скромная гостиная Елены Петровны была irrepoznavaема. Ее старый, видавший виды диван и пара кресел были грубо сдвинуты в угол. Посреди комнаты, сверкая лакированными поверхностями и обивкой из светлой кожи, стоял огромный мебельный гарнитур. Диван, два кресла, журнальный столик из темного дерева со стеклянной вставкой… Все это выглядело до смешного чужеродно и громоздко в тесном пространстве. Пахло новой мебелью — химией, деревом и какой-то показной роскошью.
Сама Елена Петровна, раскрасневшаяся и счастливая, порхала по комнате, проводя рукой по полированным подлокотникам. Дима стоял рядом, бледный и с виноватым видом. Он избегал смотреть мне в глаза.
— Анечка, приехала! — пропела свекровь, заметив меня. — Ну как тебе? Правда, чудо? Я как увидела в каталоге, сразу поняла — мое! Решила, хватит жить в этой убогости! Пора и себя порадовать!
Я молчала, переводя взгляд с новой мебели на мужа. Он наконец поднял на меня глаза. В них была смесь страха, надежды и мольбы.
— Красиво, — выдавила я, чувствуя, как внутри все каменеет. — Очень… неожиданно. А что, собственно, за повод?
— Да какой повод, дочка! — махнула она рукой. — Просто Дима решил сделать маме подарок. Он же у меня такой заботливый! Все для матери!
В этот момент один из грузчиков, крепкий мужчина лет сорока с уставшим лицом, шагнул вперед и кашлянул.
— Прошу прощения, — сказал он, обращаясь к Елене Петровне. — Мы все установили, как вы просили. Нам нужно получить расчет и ехать. У нас следующий заказ.
Наступила тишина. Елена Петровна смерила его царственным взглядом, будто он прервал ее на самом интересном месте. Затем она грациозно, как ей казалось, повернулась и указала рукой на Диму. И произнесла фразу, которая стала для меня последней каплей. Фразу, которую она сказала громко, с гордостью, чтобы слышали все.
— Сын оплатит, он богатый!
Грузчики переглянулись. Дима вздрогнул и стал еще бледнее. А я почувствовала, как ледяная волна гнева поднимается из самой глубины моей души. «Он богатый». Не «мы», не «мы с женой как-нибудь решим». А именно «он». Словно я — это просто приложение к ее сыну, безликий кошелек, который можно в любой момент открыть.
Дима, суетливо, достал из кармана небольшой платежный терминал, который, видимо, ему дали грузчики. Он повернулся ко мне, и его губы задрожали.
— Ань… Анечка… — начал он заикаясь. — Тут такая ситуация… Мама так давно мечтала… Была скидка… Я думал, мы потом…
— Сколько? — мой голос прозвучал сухо и незнакомо даже для меня самой.
— Полмиллиона, — прошептал он, опустив глаза.
Полмиллиона. Сумма, которую я откладывала почти год. Сумма, которая должна была стать частью нашего будущего. А теперь она должна была превратиться в этот нелепый, кричащий о дурном вкусе гарнитур в квартире свекрови.
— У меня нет с собой всей суммы на карте, — продолжал лепетать Дима, не поднимая головы. — Она на накопительном счете, его так быстро не тронуть… А у тебя же… на основной… Анечка, я тебя очень прошу. Дай свою карту. Мы все вернем, я с зарплаты, по частям…
Он протянул руку. Не ко мне. А к моей сумке. Он ждал. Все ждали. Елена Петровна смотрела с победной ухмылкой, уверенная, что представление окончено и сейчас будет финал, в котором послушная невестка выполнит свой долг. Грузчики смотрели с профессиональным безразличием, им нужно было просто получить деньги. А мой муж, мой Дима, смотрел с отчаянной надеждой, что я и в этот раз все пойму, прощу и спасу его от последствий его же глупости и слабохарактерности.
Медленно, очень медленно, я открыла свою сумочку. Руки не дрожали. Наоборот, я ощущала странное, звенящее спокойствие. Я нащупала внутри холодный пластик кошелька. Все эти годы. Все эти мелкие унижения, намеки, его вечное «ну мама же, пойми». Все это вело к этому моменту. К этой комнате, к этому запаху лака и к его протянутой руке. Я достала кошелек. Дима облегченно выдохнул. Свекровь самодовольно поправила прическу.
Я вынула из кошелька свою карту. Золотистый пластик, на котором были выгравированы мое имя и фамилия. Мои. Не наши. Мои. Я посмотрела на цифры, на свое имя. Эта карта была символом моей независимости, моего труда. Моей жизни, которую я строила сама.
Дима уже держал терминал наготове, на экране светилась ужасающая сумма. Он шагнул ко мне ближе, чтобы взять карту из моих рук.
— Давай, милая, чего ты…
И в этот момент время для меня словно замедлилось. Я посмотрела ему прямо в глаза. В его испуганные, мечущиеся глаза. Потом перевела взгляд на торжествующее лицо Елены Петровны. Потом — на равнодушные лица грузчиков. Они все были зрителями в этом театре абсурда, где мне отводилась роль спонсора.
Я подняла руку с картой.
А потом, с резким, отточенным движением, я согнула ее. Раздался громкий, отчетливый треск.
ЩЕЛК.
Пластик сломался ровно пополам.
В комнате повисла оглушительная тишина. Было слышно, как где-то за окном проехала машина и как тикают старые часы на стене. Все замерли. Дима смотрел на две половинки карты в моей руке с таким видом, будто я только что совершила святотатство. Улыбка сползла с лица Елены Петровны, сменившись выражением полного недоумения, которое быстро перерастало в ярость. Грузчики перестали выглядеть равнодушными. Теперь в их глазах читался неподдельный интерес.
Я разжала пальцы, и две половинки золотистого пластика упали на глянцевую поверхность нового журнального столика. Они ударились с тихим, но окончательным стуком.
— Нет, — мой голос прозвучал на удивление ровно и Tвердо. Я сама не ожидала от себя такого спокойствия. — Сын не оплатит. Потому что у сына нет таких денег. Эти деньги — мои. Заработанные мной. И я не собираюсь оплачивать эту… безвкусицу.
Я обернулась к старшему из грузчиков.
— Боюсь, вас ввели в заблуждение, — сказала я вежливо, но холодно. — Платежеспособность покупателей оказалась сильно преувеличена. Вам стоит либо оформлять возврат товара, либо решать вопрос оплаты с этими людьми в установленном законом порядке. Мои финансовые средства в этой сделке не участвуют.
Первой очнулась свекровь.
— Да что ты себе позволяешь?! — взвизгнула она, лицо ее пошло красными пятнами. — Ты что творишь, негодница?! Ты позоришь нашу семью! Ты обязана!
— Я ничего вам не обязана, Елена Петровна, — отрезала я, не повышая голоса. — Я обязана только себе.
Я повернулась к Диме. Он стоял, как громом пораженный, и не мог выдавить ни слова.
— Аня… Аня, как ты могла… Что теперь делать? — наконец пролепетал он.
В этот момент в разговор снова вмешался грузчик. Он был явно не из тех, кто любит семейные сцены.
— Так, все ясно, — сказал он деловито. — Значит, слушайте сюда. Либо в течение десяти минут на терминале появляется полная сумма, либо мы начинаем выносить мебель обратно в машину. Погрузо-разгрузочные работы и неустойка за сорванный заказ — за ваш счет. Время пошло.
Елена Петровна запричитала, схватившись за сердце. Но в ее истерике проскользнула фраза, которая открыла мне глаза на нечто гораздо большее.
— Я так на тебя надеялась! — кричала она, тыча в меня пальцем. — Дима же мне обещал! Он говорил, что ты для него все сделаешь! Он клялся, что уговорит тебя и дачу нам потом купить! Мы уже и участок присмотрели!
Дачу. Участок. Значит, это была не спонтанная покупка. Это был пробный шар. Генеральная репетиция. Они решили проверить, насколько далеко можно зайти. Насколько сильно я люблю Диму, чтобы молча оплачивать их «хотелки». И если бы я сейчас заплатила, следующим шагом была бы дача. Потом машина для Димы. Потом… потом вся моя жизнь превратилась бы в обслуживание их желаний.
Это осознание ударило сильнее, чем сам факт предательства с мебелью. Я посмотрела на мужа новыми глазами. Он не просто проявил слабость. Он был соучастником в этом плане. Он сознательно собирался использовать меня.
Я молча взяла свою сумочку. Резко повернулась и пошла к выходу.
— Аня, постой! — Дима бросился за мной, схватил за локоть. — Пожалуйста, давай поговорим! Не уходи так!
Я остановилась на пороге и посмотрела на его руку, сжимавшую мою. Потом — ему в лицо.
— Говорить больше не о чем, Дима. Ты сделал свой выбор не сегодня. Ты сделал его, когда решил, что мой труд, мои деньги и я сама — это твой личный ресурс. Разбирайся с этим сам. И когда разберешься… можешь не возвращаться.
Я вырвала свою руку и вышла на лестничную площадку, захлопнув за собой дверь. За дверью тут же начался скандал: вопли свекрови, отчаянные оправдания Димы и деловой голос грузчика, который командовал своему напарнику начинать вынос. Я не стала слушать. Я спускалась по лестнице, и с каждой ступенькой мне становилось все легче дышать. Словно я сбрасывала с себя тяжелый, многолетний груз.
Вернувшись в свою тихую, уютную квартиру, я первым делом заварила себе крепкий чай. Села в то же самое кресло, из которого меня выдернул звонок мужа несколько часов назад. Мир не перевернулся. Но моя жизнь — да. Я чувствовала острую боль от предательства самого близкого человека, но вместе с ней — странное, пьянящее чувство свободы. Я больше не была «богатой» женой, за счет которой можно решить свои проблемы. Я была просто собой.
Вечером телефон разрывался от звонков и сообщений. От Димы, от его матери, даже от каких-то дальних родственников, которых она успела подключить. Я не отвечала. Я просто заблокировала карту через приложение банка, а потом увидела уведомление, которое пришло еще утром. Уведомление о переводе крупной суммы с моего накопительного счета на текущий. Я вспомнила, что сама сделала этот перевод несколько дней назад. Я собиралась оплатить дорогие курсы повышения квалификации, о которых давно мечтала. Деньги, которые предназначались для моего будущего, для моего развития. А они хотели потратить их на диван.
В этот момент я поняла, что все сделала правильно. Боль от разрыва с Димой никуда не делась, она еще долго будет саднить, как открытая рана. Но впервые за долгое время я почувствовала, что стою на твердой земле. Я посмотрела в окно на ночной город. Будущее было туманным и неопределенным, но оно было моим. Полностью. И никто больше не посмеет решать за меня, как им распоряжаться.