Эйфория была сладкой и густой, как мед. Она разливалась по венам теплой волной, заставляя кружиться голову и невольно улыбаться прохожим. Оля вышла из офиса и вдохнула полной грудью прохладный воздух. Защита проекта. Успешная, блестящая защита. Одобрение директора, восхищенные взгляды коллег, солидная премия. Все это было настоящим, осязаемым. Ее заслугой.
Позвонить Свете. Это была первая, рефлекторная мысль. Старшая сестра. Та, кто всегда «в курсе». Та, чье мнение всегда было… важно. Что ж, сейчас Оля с радостью поделится этим триумфом.
— Свет, ты не представляешь! — выпалила она, едва та подняла трубку. — Все! Все получилось! Прошло идеально! Мне… мне объявили благодарность перед всем отделом!
Голос ее звенел, срывался, ей было двадцать лет, а не тридцать два. Она ждала. Хоть капли тепла. Хоть «молодец».
Пауза. Света на другом конце провода додумывала какую-то свою мысль. Или делала глоток чая.
— Ну конечно, — раздался наконец ее ровный, веский голос. Голос человека, который знает жизнь. Знает подоплеку. — Конечно, прошло идеально. Тебе просто повезло с начальником.
Оля замерла на тротуаре. Сладкий мед в венах застыл.
— В… в каком смысле? — выдавила она.
— Ну Оль, не прикидывайся, — Света снисходительно хмыкнула. — Я же говорила, он к тебе не просто как к сотруднику относится. Смотрит как-то… слишком уж заинтересованно. Ну, — в голосе послышалась та самая, ядовитая, «сестринская» забота, — хоть кто-то тебя оценил. По-своему.
Трубка стала ледяной и скользкой. Гудение в ушах. Эйфория лопнула, сдулась, оставив после себя знакомую, въедливую пустоту. И стыд. Абсурдный, невыносимый стыд за свою радость. За свою глупую веру в то, что она чего-то стоит. Сама по себе.
— Я… все поняла, — тихо прошептала Оля, не в силах вынести еще секунды этого разговора.
— Ладно, беги. Небось, на радостях к нему с рапортом побежишь? — бросила Света и положила трубку.
Оля опустила руку с телефоном. Город вокруг нее продолжал шуметь, спешить, жить. А она стояла, как пустой сосуд, у которой только что отняли и выбросили ее самый дорогой, недавно найденный алмаз. И шептала в пустоту, уже понимая, что это правда:
— Все. Все получилось… не у меня.
Неделю Оля ходила как в воду опущенная. Слова Светы звенели в ушах навязчивым мотивом: «Повезло с начальником... Оценил по-своему...» Она ловила на себе взгляды коллег — ей казалось, что все знают. Что все видят ее не как профессионала, а как некую «любимицу» шефа. Она избегала лишних встреч с Дмитрием Петровичем, отнекивалась от совместных обедов, прятала глаза. Ее уверенность, так ярко вспыхнувшая в день защиты, была методично растоптана.
И вот — звонок от секретаря.
— Ольга, Дмитрий Петрович просит вас зайти в его кабинет.
Сердце опустилось, стало холодным и тяжелым, как камень. Все. Ну конечно, все. Начинается. Те самые «намеки», о которых так заботливо предупреждала Света. Она вошла в кабинет, готовая ко всему. Кроме того, что услышала на самом деле.
Дмитрий Петрович, человек лет пятидесяти с усталым, но умным лицом, сидел за столом. Он указал ей на стул.
— Садитесь, Ольга. Речь о вашем проекте.
Оля села, сжимая пальцы до побеления костяшек. Ждала удара.
— Отчет был блестящим, — начал он, и ее отчего-то не обрадовали эти слова. — Мы хотим предложить вам возглавить новое направление. Небольшую, но перспективную группу.
Оля подняла на него глаза, не веря. Это… хорошие новости? Но почему тогда у него такое напряженное лицо?
— Но есть нюанс, — Дмитрий Петрович откашлялся, покрутил в руках ручку. — На вашу кандидатуру поступил… звонок. Анонимный.
В воздухе повисла тягучая, липкая тишина. Оля перестала дышать.
— Кто-то, представившись вашей близкой родственницей, сообщил, что вы находитесь в состоянии тяжелого личного кризиса. Что вы… эмоционально нестабильны. И что, цитата, «такая нагрузка вас добьет, вы не справитесь и подведете компанию».
Мир не рухнул. Он застыл. Застыл в одной точке — в ледяном коме, образовавшемся у нее в груди. Она сидела неподвижно, глядя в одну точку на столе начальника. Не видела больше ни его лица, ни кабинета. Перед глазами стояло только одно лицо. С холодными, умными глазами. И сладковатым, ядовитым голосом.
— Я… — голос ее был чужим, хриплым. — Я понимаю.
— Ольга, — Дмитрий Петрович посмотрел на нее прямо, по-деловому. — Я не люблю слухи. Люблю факты. Ваша работа — это факт. А этот звонок… — он развел руками, — это просто грязь. Проект ваш. Решайте.
Оля кивнула. Механически. Встала. Вышла из кабинета. Прошла по коридору, как автомат.
Она заперлась в туалетной кабинке, прислонилась лбом к прохладной двери. Тело вдруг затряслось — не от слез, а от чистой, животной ярости. От осознания всего масштаба предательства.
«Эмоционально нестабильна». Та самая фраза, которую Света вбивала в нее годами после каждого провала. «Ты не справишься». Ее коронная мантра.
Это была не просто «токсичность». Это была настоящая диверсия. Целенаправленная, рассчитанная попытка уничтожить ее. Отнять у нее все.
Оля выпрямилась. Дрожь прошла. Внутри все застыло и закалилось, как сталь.
Она достала телефон. Рука не дрогнула. Она не собиралась звонить. Нет. Она открыла историю звонков. Последний входящий звонок от Светы был три дня назад.
Уставилась на это имя. И впервые за много лет не почувствовала ни вины, ни страха. Только одну ясную, огненную мысль:
Хватит.
***
Оля застегивала чемодан, когда затрезвонил звонок — настойчивый, требовательный, как вызов на допрос. Она знала, кто это. Чувствовала костным мозгом. Она не боялась. Внутри была лишь тихая, ледяная пустота, в которой все давно решилось.
Открыла.
На пороге стояла Света. Разгневанная, раздувшаяся от собственной значимости. Она влетела в прихожую, как ураган, не снимая сапог.
— Ну и что это у тебя тут за цирк?! — начала она сразу, с ходу, с порога. — Мама звонила, в слезах! Говорит, ты с работы увольняешься?! После всего, что я для тебя сделала!
Оля молча наблюдала, как она расхаживает по гостиной, сметая взглядом ее вещи, ее жизнь. Смотрела на это знакомое, искаженное гримасой гнева лицо. И ждала.
— Все так живут! — продолжала Света, выкрикивая свои мантры. — У всех проблемы! А ты чего хотела? Чтобы тебе за твои «успехи» медаль вручили? Ты с жиру бесишься, Ольга! Истинно тебе говорю!
Оля не шелохнулась. Просто стояла у приоткрытой двери, впуская в квартиру прохладный воздух с лестничной клетки.
— Ты меня в гроб загонишь! — голос Светы дрогнул, в нем появились знакомые, натренированные нотки жертвы. — Я для тебя все! Без меня ты бы... Ты бы вообще пропала! Понимаешь? ПРОПАЛА!
Вот она. Та самая фраза. Кульминация. Апогей ее власти, ее правды, ее роли Спасительницы.
Оля медленно перевела на нее взгляд. Не злой. Не обиженный. Пустой. Окончательно пустой.
— Знаешь, Свет, — тихо сказала она, и ее голос прозвучал непривычно ровно и четко, — ты права.
Света замерла на середине тирады, рот приоткрыт. Она ждала чего угодно — истерики, оправданий, слез. Но не этого. Не согласия.
— Если бы не ты... — Оля сделала маленькую паузу, впуская в квартиру ту самую тишину, которую так жаждала, — ...я бы до сих пор верила, что зависть — это про чужих людей.
Оля не стала больше ничего говорить. Не стала объяснять про разговор с начальником. Не стала вспоминать все те годы, все уколы, все отравленные «подарки». Это уже не имело значения.
Она сделала шаг к двери, открыла ее чуть шире. И посмотрела на сестру. Прямо, спокойно. В последний раз.
Света стояла, не в силах вымолвить ни слова. Ее лицо было маской растерянности и ярости. Ее оружие — слова — вдруг оказалось бесполезным. Ее удар отразили ее же клинком.
— Спасибо, — тихо, но очень внятно сказала Оля. — Я научилась.
И мягко, но неумолимо вывела сестру за порог. Та, оторопевшая, не сопротивлялась.
— Ты… Ты что, совсем охамела? — выдавила наконец Света, цепляясь за косяк.
Но Оля уже не слушала. Она закрыла дверь. Не хлопнула. Закрыла. Раздался четкий, металлический щелчок замка. Звук, который ставил точку. Не в ссоре. В истории.
Оля облокотилась на дверь и закрыла глаза. Впервые за много месяцев — нет, лет — в ее душе не было ни боли, ни гнева, ни страха. Была только тишина. Та самая, желанная, целительная тишина. Она сделала глубокий вдох. И выдох.
Наконец, она оттолкнулась от двери, выключила свет в прихожей и взяла чемодан.
Впереди была новая жизнь. И первое ее утро обещало быть на удивление спокойным.