Мы были той самой парой, на которую принято смотреть с легкой завистью: свой дом, стабильная работа, видимость полного взаимопонимания. Картинка. Идеальная, выверенная до мелочей картинка, за глянцевой поверхностью которой я тогда еще не видела трещин.
Андрей поцеловал меня в щеку, протягивая любимую чашку. Его глаза улыбались. Или мне так казалось.
— Удачи на работе, любимая. Не задерживайся сегодня. Мама приедет, хочет помочь тебе с весенней уборкой.
Я поморщилась про себя, но вслух сказала:
— Конечно, милый. Передавай Тамаре Петровне привет.
Визиты свекрови всегда были для меня испытанием. Она была женщиной из той породы, что жалит комплиментами. Ее «Леночка, какое у тебя платьице симпатичное, простенькое, но тебе идет» или «Как вкусно пахнет, ты молодец, стараешься, хоть и не прирожденный кулинар» выводили меня из равновесия. Но я терпела. Ради Андрея. Ради сохранения мира в нашей маленькой ячейке общества. Терпела, как терпят зубную боль, надеясь, что она пройдет сама.
Но в то утро у меня было противоядие от любого раздражения. Меня грела моя маленькая большая тайна. Тайна, которая лежала на антресолях, в старой, потертой дорожной сумке, которую мы не брали в поездки уже лет семь. Внутри этой сумки, в неприметном почтовом конверте, лежали двести тысяч рублей. Я откладывала их почти год, с каждого своего побочного заработка, с каждой премии. Это были мои деньги, заработанные моим трудом, и никто, даже Андрей, не знал об их существовании. Они предназначались ему. На его мечту. Он давно, еще в начале наших отношений, с горящими глазами рассказывал про одну модель мотоцикла. Непрактичную, дорогую, но такую желанную. С годами быт и рутина затерли эту мечту, но я помнила. Я хотела увидеть его лицо, когда вручу ему этот конверт. Хотела подарить ему не просто деньги, а кусочек юношеского восторга, ощущение, что мечты сбываются.
Перед уходом на работу я на секунду заглянула в кладовку. Мой взгляд скользнул вверх, на пыльную полку. Вот она, моя серая, невзрачная сумка-хранительница. Сердце сладко екнуло в предвкушении. Еще немного, еще буквально пара недель, и я все устрою. Это будет лучший день рождения в его жизни. С этой мыслью я захлопнула дверь и, улыбаясь своим мыслям, поехала в офис. Я тогда и представить не могла, что эта сумка, символ моей любви и заботы, станет детонатором, который взорвет мою жизнь до самого основания. День на работе тянулся медленно, как патока. Я не могла сосредоточиться, постоянно возвращаясь мыслями к предстоящему сюрпризу. Прокручивала в голове его реакцию, улыбалась в экран компьютера, вызывая недоуменные взгляды коллег.
Примерно в обед раздался звонок. На экране высветилось «Тамара Петровна». Я вздохнула и приняла вызов.
— Леночка, здравствуй, дорогая! — ее голос был слаще меда. — Не отвлекаю? Я тут у вас, как и договаривались, решила помочь. Начала с кладовки, там столько хлама у вас скопилось, ужас просто!
Внутри у меня что-то неприятно похолодело.
— Тамара Петровна, не стоило так утруждаться, я бы вечером сама…
— Да что ты, мне несложно! — перебила она. — Я вот думаю, может, выбросить эти старые сумки на антресолях? Они же только пыль собирают, вид у них совсем непрезентабельный.
Мое сердце пропустило удар.
Спокойно. Она просто спрашивает. Она не могла туда залезть. Зачем ей старая, пыльная сумка?
— Нет-нет, не трогайте, пожалуйста! — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Там есть одна памятная вещь, она мне дорога. Я вечером сама все разберу.
— Памятная? — в ее голосе проскользнуло удивление, смешанное с любопытством. — Ну хорошо, как скажешь, хозяюшка. Тогда я пока в шкафу у тебя в спальне приберусь.
Она положила трубку, а я осталась сидеть, вцепившись в телефон. Дыхание сбилось. В шкафу? В моем шкафу? Зачем ей туда лезть? Тревога, до этого бывшая лишь легким фоном, начала обретать форму. Она была липкой и неприятной. Я попыталась отмахнуться от нее. Ну что такого? Пожилой человек, ей просто хочется быть полезной. Гиперопека, не более. Но интуиция, этот тихий внутренний голос, который мы так часто игнорируем, уже кричала во весь опор.
Я попробовала позвонить Андрею. Он ответил не сразу. Голос был какой-то напряженный, отстраненный.
— Да, Лен. Что-то случилось?
— Привет. Мне твоя мама звонила. Говорит, решила устроить у нас тотальную уборку. Она сейчас в нашем шкафу роется. Тебе это не кажется странным?
В трубке повисла пауза.
— Лен, ну не начинай. Мама просто помочь хочет. Ты же знаешь ее. Она любит, чтобы везде был идеальный порядок. Расслабься.
Расслабься? Как я могу расслабиться, когда чужой человек без спроса копается в моих личных вещах?
— Андрей, там мои вещи. Мое белье, мои личные коробки. Я не хочу, чтобы кто-то, даже твоя мама, туда лез.
— Ой, да что она там не видела? — он раздраженно фыркнул. — Все, мне некогда, давай вечером поговорим.
И он повесил трубку. Я сидела в оглушающей тишине офиса, и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Его реакция… это было не просто безразличие. Это было соучастие. Он знал. Он был в курсе. И он позволил этому случиться.
Я не выдержала. Сказавшись больной, я отпросилась с работы пораньше. Всю дорогу домой меня трясло. Я гнала машину, нарушая все мыслимые правила, и в голове билась только одна мысль: «Только бы я ошиблась. Пожалуйста, пусть это будет просто моя паранойя». Я представляла, как войду в дом, а там идеальный порядок, пахнет пирогами, и Тамара Петровна с Андреем смотрят на меня с укоризной за мои глупые подозрения. Я была готова извиниться. Я хотела ошибиться.
Я подъехала к дому. Сердце колотилось где-то в горле. Я тихо открыла входную дверь своим ключом. В квартире стояла странная, звенящая тишина. Первое, что я увидела — это прихожая. На полу валялись вещи из ящика комода: перчатки, шарфы, какие-то квитанции. Мои вещи.
Медленно, как во сне, я прошла в гостиную. Картина была еще хуже. Дверцы нашего книжного шкафа, где я хранила фотоальбомы и документы, были распахнуты. Несколько альбомов валялись на полу, раскрытые. Шкатулка с моими немногими, но дорогими сердцу украшениями была пуста. Я пошла в спальню, уже ничего не соображая. Дверь была приоткрыта.
И я их увидела.
Андрей сидел на краю нашей кровати, понурив голову и глядя в пол. А перед зеркалом, моим зеркалом, стояла Тамара Петровна. Она с довольной улыбкой примеряла мою жемчужную нить, подарок покойной мамы. На ее запястье красовался мой серебряный браслет. Рядом на туалетном столике лежали в беспорядке остальные мои украшения, а в руках она вертела мои серьги, поднося их к ушам.
В этот момент мир для меня остановился. Воздух стал густым и вязким, я не могла сделать вдох. И в этой ватной тишине я услышала свой собственный голос, чужой и скрипучий:
— Что здесь происходит?
Тамара Петровна обернулась. На ее лице не было и тени смущения. Только брезгливое раздражение, будто я прервала ее на чем-то очень важном.
— О, Леночка, вернулась. Рано ты сегодня. А я вот решила твои побрякушки перебрать, все равно без дела лежат.
Я не смотрела на нее. Мой взгляд был прикован к Андрею. Он медленно поднял голову. В его глазах не было ни вины, ни сожаления. Только холодная, чужая злость. И тогда я увидела у него в руках знакомый почтовый конверт. Пустой. Разорванный сбоку.
Мой мир рухнул окончательно.
— Андрей? — прошептала я.
Он встал. Медленно, тяжело. И пошел на меня. Вся нежность, вся любовь, что я видела в его лице десять лет, испарилась, оставив после себя уродливую маску презрения.
— Решила от семьи деньги прятать? Втихую копить? — его голос был тихим, но от этого еще более страшным. — Думала, самая умная?
Я отшатнулась. Слова застряли в горле. От семьи? Это был подарок. Тебе… Но я не успела ничего сказать.
Его рука взметнулась в воздух. Звук пощечины был оглушительным в этой мертвой тишине. Голову мотнуло в сторону, щеку обожгло огнем. Боль была не столько физической, сколько всепоглощающей, душевной. Он ударил меня. Мой муж. Человек, которому я собиралась подарить мечту.
А потом он произнес фразу, которая сожгла во мне все дотла.
— Не смей крысятничать от семьи!
В этот момент что-то внутри меня оборвалось. С оглушительным треском. Вся боль, все унижение, весь шок вдруг схлынули, уступая место чему-то другому. Холодному, острому и абсолютно беспощадному. Я медленно подняла на него глаза. Он, наверное, ожидал увидеть слезы, мольбы, истерику. Но он увидел то, чего никогда не видел раньше. Он разбудил во мне зверя. И пощады больше не было никому.
Я не закричала. Я не заплакала. Я рассмеялась. Тихим, жутким смехом, от которого они оба вздрогнули. Андрей отступил на шаг, его лицо вытянулось в недоумении. Тамара Петровна замерла с моими серьгами в руке.
— Семьи? — переспросила я, и мой голос звучал ровно и спокойно, но в этой спокойствии была сталь. — Ты это называешь семьей? Воровство, ложь и побои?
Я сделала шаг вперед, прямо к свекрови. Она инстинктивно прижала руки к груди, закрывая мою жемчужную нить.
— Снимите, — приказала я. Не попросила. Приказала.
Она испуганно посмотрела на Андрея, ища поддержки. Но Андрей молчал, ошарашенно глядя на меня.
— Я сказала, снимите. Немедленно. Это. Все. Мое.
Тамара Петровна, дрожащими пальцами, начала расстегивать замок на ожерелье. А я повернулась к Андрею.
— Искали деньги, да? Думали, я не знаю, зачем они вам на самом деле понадобились?
И тут я солгала. Холодно, расчетливо, глядя ему прямо в глаза. Я вспомнила их недавний шепот на кухне, обрывки фраз про «сестру» и «участок». Я сложила два и два.
— Думали, я не слышала, как вы с мамочкой обсуждали покупку дачи для твоей двоюродной сестрицы? Той самой, что внезапно решила переехать поближе к вам? Думали, я дура и не пойму, куда вдруг понадобилась крупная сумма? Только вот денег не хватило, да? И вы решили взять их у меня. Не попросить, а украсть.
Судя по тому, как их лица изменились в одно мгновение, я попала в самую точку. Самоуверенность на лице Тамары Петровны сменилась паникой. Андрей открыл рот, но не нашел, что сказать. Их маленький грязный сговор был раскрыт. Это было не спонтанное решение. Они спланировали это. Обыскать мои вещи, найти мои сбережения и потратить их на свои семейные нужды, в которые меня даже не посвятили. Мой подарок, моя мечта для него… они хотели украсть все это ради какого-то участка земли.
Я молча прошла в гардеробную. Мимо них, как мимо пустых мест. Я достала свой лучший чемодан. Не тот старый, оскверненный их жадностью, а новый, дорогой, который я купила для нашего отпуска. Я открыла его на кровати и начала методично складывать вещи. Только свои. Платья, которые я покупала сама. Косметику. Книги. Я не брала ничего, что было куплено на общие деньги. Я не брала ничего, что он мне дарил. Я двигалась спокойно и сосредоточенно, каждый мой жест был выверен. Звук аккуратно складываемой ткани и щелчки замков на чемодане были единственными звуками в комнате. Они стояли как истуканы, не в силах произнести ни слова. Их мир, построенный на лжи, рушился прямо у них на глазах, а я была той, кто выбивал опоры из-под него.
Собрав все необходимое, я застегнула чемодан и покатила его к выходу из спальни. В дверях я остановилась и в последний раз посмотрела на человека, с которым прожила десять лет. Он выглядел жалко. Это был не мой сильный, уверенный в себе муж. Это был маленький, испуганный мальчик, пойманный за руку своей властной матерью.
— Подарок, — сказала я тихо. — Я действительно готовила тебе подарок. Но вы свой уже получили. Наслаждайтесь.
Мой взгляд скользнул по разгромленной комнате, по пустому конверту на полу, по лицу Тамары Петровны, судорожно сжимающей в потном кулаке мои украшения. Внезапно мне стало так легко. Будто с плеч свалился невидимый груз, который я носила годами, сама того не осознавая. Груз чужих ожиданий, притворства и унижений. Я развернулась и пошла к выходу, чеканя каждый шаг. Звук колесиков чемодана по паркету был музыкой моего освобождения. Я не обернулась. Я знала, что за спиной остается только пепел. Впереди была полная неизвестность, но впервые за очень долгое время я чувствовала, что могу дышать полной грудью. Словно расправила крылья, о существовании которых давно забыла.