Пятые сутки после рождения Матвейки. За окном плавился серый ноябрьский день, а в моей маленькой палате, пахнущей стерильностью и детской присыпкой, царил свой собственный, уютный мирок. Мой сын, крошечный свёрток в казенной пеленке, посапывал у меня на руках. Его пальчики, похожие на жемчужинки, сжимали мой мизинец, и от этого простого жеста на душе становилось так тепло и спокойно, что хотелось плакать от счастья. Я была измотана, но абсолютно безмятежна. Впервые за много месяцев я чувствовала, что всё на своих местах. Мы. Наша маленькая семья.
Паша, мой муж, сидел на краешке стула, не сводя с сына восторженных глаз. Он приезжал каждый день, привозил домашнюю еду в контейнерах, по три часа рассказывал мне новости и просто был рядом. В его взгляде было столько нежности и трепета, что я забывала и про боль, и про усталость. Мы были единым целым.
В этот тихий, почти священный момент зазвонил мой телефон. На экране высветилось «Светлана Петровна». Моя свекровь. Я невольно напряглась.
Только не сейчас. Пожалуйста, дай нам ещё пять минут этого покоя.
Паша заметил мою перемену в лице и ободряюще кивнул. Я вздохнула и приняла вызов, включив громкую связь, чтобы не отнимать руку от спящего Матвея.
— Алло, Леночка, деточка! — её голос, как всегда, был громким, напористым, заполняющим собой всё пространство. Казалось, даже Матвейка недовольно поморщился во сне. — Ну что, как вы там с моим орлом? Когда вас уже отпускают? Завтра?
— Здравствуйте, Светлана Петровна. Да, врач сказал, завтра после обеда, если анализы будут хорошие, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Отлично! Значит, так, слушай меня внимательно. Я уже всё продумала! — она не спрашивала, она утверждала. — Надо же внука встретить как положено! Не в тишине же домой ехать, как будто ничего не случилось. Это событие!
Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. О нет. Только не это. Только не её «события».
— Мы думали, просто домой поедем, Паша, я и Матвей. Хочется отдохнуть, прийти в себя, — осторожно начала я.
— Отдохнуть? — в её голосе прозвучало искреннее изумление, словно я предложила что-то неприличное. — Леночка, люди должны порадоваться за вас! Родня должна увидеть наследника! Я тут уже обзвонила своих сестёр, тётю Галю из Подольска, двоюродных братьев Паши. Соберёмся по-семейному, человек пятнадцать–двадцать, не больше. Отметим!
Человек двадцать? По-семейному? У меня внутри всё сжалось. Я представила нашу двухкомнатную квартиру, забитую гомонящими родственниками, которых я видела в лучшем случае на нашей свадьбе. Представила, как они будут передавать из рук в руки моего крошечного, только что выписанного сына. Как в доме будет шумно, душно и суетливо.
— Светлана Петровна, я не думаю, что это хорошая мысль, — сказала я твёрже. — Ребёнок совсем маленький, ему нужен покой. Да и я, честно говоря, не в той форме, чтобы принимать гостей.
— Ой, да что там принимать! — отмахнулась она. — Я всё организую, не переживай. С тебя ничего не потребуется. Только быть красивой и улыбаться. Пашенька, ты слышишь? — она переключилась на сына. — Мать тут капризничает. Скажи ей, что так надо!
Паша растерянно посмотрел на меня, потом на телефон.
— Мам, ну, Лена и правда устала… Может, и вправду попозже?
— Попозже — это когда? Когда ему год исполнится? — возмутилась она. — Первый внук рождается раз в жизни! Всё, решено. Завтра в два часа дня я жду вас дома. Обсудим детали. Не спорьте со мной, я жизнь прожила, знаю, как лучше.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа. В палате снова воцарилась тишина, но она уже не была умиротворяющей. Она стала звенящей, тревожной. Я посмотрела на Пашу. Он виновато развёл руками.
— Лен, ну ты же знаешь маму. Она как танк. Если что-то вбила себе в голову… Она же из лучших побуждений.
— Из лучших побуждений она хочет устроить пляски на костях в нашей квартире и замучить новорождённого ребёнка, — беззлобно ответила я, качая Матвея. — Твоя мама не понимает слова «нет».
— Ну, может, и правда, соберёмся ненадолго? На часик… — начал он, но поймал мой взгляд и замолчал.
Он не будет ей перечить. Опять. Всю эту битву мне придётся вести в одиночку. Я это знала. Но я ещё не представляла, какой масштаб примет эта битва. Я думала, это просто очередное столкновение наших взглядов на жизнь, её — показушного, и моего — тихого, семейного. Я ошибалась. Это было только начало. И с каждым последующим звонком её «лучшие побуждения» становились всё более странными и пугающими. Это была лишь завязка драмы, которая вот-вот должна была разыграться.
На следующий день нас выписали. Паша приехал за нами с огромным букетом белых роз и неуклюже, но очень трогательно принял из рук медсестры наш драгоценный свёрток в голубом конверте. На улице нас ждала только моя мама, тихая и тактичная женщина, которая просто обняла меня, прослезилась и сунула Паше пакет с домашними бульонами. От свекрови не было и следа. Слава богу, — подумала я. — Может, одумалась?
Как же я была наивна.
Едва мы переступили порог нашей квартиры, как снова зазвонил телефон. Конечно же, это была она.
— Ну что, доехали? Отлично! — отрапортовала Светлана Петровна. — Значит так, я тут подумала. В квартире вашей действительно тесновато будет. Да и готовить, убирать потом… Ты же у нас слабенькая после больницы.
Внутри меня затеплилась робкая надежда. Неужели поняла? Неужели отменит всё?
— Поэтому я нашла прекрасное решение! — торжествующе объявила она. — Рядом с вашим домом есть чудесный ресторанчик, «Уютный дворик». Я уже позвонила туда, договорилась. Нам выделят отдельный небольшой зал. Человек на тридцать.
Тридцать. Число выросло. Моя надежда умерла, не успев родиться.
— Светлана Петровна… на тридцать человек? Кто все эти люди? И… ресторан? Это же, наверное, очень дорого.
— Леночка, не бери в голову глупости! Родня должна быть в сборе! Я позвала всех, кого надо. Тётя Зина с дядей Витей приедут, троюродная сестра моя с мужем, ну и так, по мелочи. Неудобно же кого-то звать, а кого-то нет! Все обидятся! — она говорила так, будто спасала мир от дипломатического скандала. — А насчёт денег не волнуйся. Это же для внука!
Её фраза «не волнуйся» почему-то вызвала у меня ещё большую волну тревоги. Я посмотрела на Пашу, который как раз распеленывал Матвея на пеленальном столике. Он слушал наш разговор вполуха, полностью поглощённый новым для себя занятием.
— Паш, — позвала я его, прикрыв динамик рукой. — Твоя мама заказала ресторан на тридцать человек.
Он замер.
— Сколько? На тридцать? Мам, ты уверена? — крикнул он в сторону телефона.
— Пашенька, сынок! Ну конечно, уверена! — радостно откликнулась она. — Всё будет по высшему разряду! Закусочки, горячее, салатики. Я уже предварительное меню составила. Чтобы не стыдно было перед людьми!
Паша растерянно посмотрел на меня. В его глазах читалась паника.
Он тоже понимает, что это безумие. Но он ничего ей не скажет.
В течение следующих двух дней Светлана Петровна звонила по пять раз на дню. Она с упоением рассказывала про выбранные скатерти, про то, какие салаты она утвердила, про то, что «Сергею Петровичу, мужу тёти Зины, нельзя майонез, и я заказала для него отдельный греческий салат». Она жила этим событием. Она была режиссёром, продюсером и главной звездой этого представления, в центре которого формально был мой сын, а по факту — её организаторские таланты и желание пустить пыль в глаза родне.
Я почти не спала. Матвейка плохо спал по ночам, требовал внимания, а днём, когда он засыпал, меня начинала донимать свекровь. Я чувствовала себя выжатой как лимон. Морально и физически. Паша видел моё состояние. Он пытался меня успокоить.
— Ленусь, давай просто переживём это. Один вечер. Она потом успокоится на полгода точно. Ну, покричит, поуправляет и будет довольна. Для неё это важно.
— Паша, а для меня важно, чтобы мой ребёнок был в тишине и покое! Для меня важно моё собственное душевное равновесие! Почему её «важно» всегда главнее моего? — я почти срывалась на крик, но вовремя останавливалась, чтобы не разбудить сына.
— Это другое, ты не понимаешь… — мямлил он.
Апогей наступил за день до предполагаемого «торжества». Светлана Петровна позвонила вечером, её голос был деловым и слегка нетерпеливым.
— Леночка, привет. Так, я сейчас из ресторана. Итоговый счёт согласовала. Всё прекрасно, стол будет ломиться! — она сделала театральную паузу. — Там предоплату нужно внести. Тридцать тысяч рублей. Завтра утром завезите, ладно?
Я замерла, держа телефонную трубку в руке. Воздух в комнате вдруг стал густым и вязким.
— Что… что завезти? — переспросила я, хотя прекрасно всё расслышала.
— Предоплату, тридцать тысяч, — повторила она так обыденно, будто просила купить хлеба. — Вы же будете платить, я правильно понимаю?
Мозг отказывался верить в происходящее.
— Светлана Петровна, я думала… вы же сказали, что всё организуете…
— Ну так я и организовала! — в её голосе зазвенели обиженные нотки. — Я бегаю, договариваюсь, меню составляю, всех обзваниваю! Я что, по-твоему, ещё и платить за всё это должна?! Я что, со своей пенсии должна накрывать банкет на всю ораву? Это же вашему сыну праздник устраивают, вашему наследнику! Это вы, родители, и должны благодарить родню за то, что они придут разделить вашу радость.
Вот оно. Ключевая фраза. Та самая, которая расставила всё по местам. Её «организация» была лишь способом потешить своё самолюбие за наш счёт. Она хотела быть щедрой и хлебосольной бабушкой, устроившей пир горой, но платить за этот спектакль должны были мы — молодая семья с новорождённым ребёнком.
Я молчала. Я просто не знала, что сказать. В горле стоял ком.
— Лен? Ты там? — поторопила она.
— Я… я поговорю с Пашей, — только и смогла выдавить я.
Повесив трубку, я села на диван. Сил не было даже стоять. Паша вышел из ванной и по моему лицу всё понял.
— Что, опять она?
— Она хочет, чтобы мы заплатили тридцать тысяч. За банкет. Который она устроила. Для родни. Которую она позвала, — сказала я механически, разбирая фразу на части, словно пытаясь осознать её абсурдность.
Паша побагровел.
— Сколько? Она же… она говорила, что сама…
— Она сказала: «Я что, со своей пенсии должна?».
Мы долго сидели в тишине. Паша ходил по комнате из угла в угол, что-то бормоча себе под нос про то, что «мать совсем с ума сошла». Я же просто сидела и смотрела в одну точку. Чувство обиды было таким сильным, что, казалось, его можно потрогать. Обида на её наглость, на Пашину бесхребетность, на собственную беспомощность.
Но потом обида начала трансформироваться во что-то другое. В холодную, ясную злость. А за ней пришло решение. Спокойное и твёрдое.
Хватит. С меня хватит.
Я подняла голову и посмотрела на мечущегося мужа.
— Паша. Сядь. Я, кажется, знаю, что мы будем делать.
Он остановился и недоверчиво посмотрел на меня. В его взгляде был страх перед очередным скандалом с матерью.
— Только давай без криков, Лен…
— Криков не будет, — пообещала я. И улыбнулась. Жёстко, совсем не так, как обычно. — Будет представление. Твоя мама хотела шоу? Она его получит.
На следующий день, в час икс, у входа в ресторанчик «Уютный дворик» уже собралась толпа. Родственники, нарядные и шумные, переминались с ноги на ногу, держа в руках подарки и цветы. В центре, словно дирижёр оркестра, стояла Светлана Петровна. Она была в новом бордовом платье, с укладкой и яркой помадой. Она порхала от одной группы гостей к другой, что-то щебетала, принимала комплименты своей «заботе и щедрости».
— Ой, Светочка, какая ты молодец! Такой праздник внуку устроила!
— Да, не каждая бабушка на такое способна! Золото, а не бабушка!
Она расцветала от этих слов, купалась в них. Она была на пике своего триумфа.
Мы с Пашей и спящим Матвейкой в переноске подъехали на такси. Едва мы вышли, всё внимание переключилось на нас. Нас окружили, зазвучали поздравления, кто-то пытался заглянуть в переноску. Светлана Петровна решительно растолкала толпу.
— Так, дорогие мои, ну что же мы стоим на улице! Я приглашаю всех в зал! Отметим рождение нашего богатыря Матвея Павловича! — её голос гремел от гордости и самодовольства.
Она повернулась, чтобы повести всех за собой. И в этот момент я сделала шаг вперёд.
— Дорогие родственники, подождите минуточку! — сказала я громко и чётко.
Все замерли и обернулись ко мне. Даже Светлана Петровна удивлённо вскинула брови. Паша, стоявший рядом, вцепился в ручку переноски так, что побелели костяшки пальцев. Он знал, что сейчас произойдёт, но до последнего не верил.
Я обвела всех тёплой, искренней улыбкой.
— Мы с Пашей так благодарны всем вам, что вы пришли сегодня разделить с нами эту огромную радость! А особенную, просто безграничную благодарность мы хотим выразить нашей дорогой маме и бабушке, Светлане Петровне!
Я сделала паузу, посмотрев прямо на свекровь. Она просияла, решив, что сейчас последует хвалебная ода в её честь. Гости одобрительно загудели.
— Она взяла на себя все хлопоты по организации этого чудесного праздника! — продолжила я, не сбавляя пафоса. — Она выбрала это прекрасное место, составила восхитительное меню, позвала всех вас… Она сделала всё, чтобы этот день стал незабываемым. Это бесценный подарок для нашей молодой семьи!
Я сделала акцент на последнем слове. Светлана Петровна самодовольно кивнула, мол, да, я такая.
— И мы с Пашей подумали, — я снова сделала паузу, давая напряжению нарасти, — что такой грандиозный жест любви не может быть просто так. Это должно быть общее, большое семейное дело! Поэтому мы решили немного помочь нашей замечательной бабушке.
С этими словами я протянула Паше красивую резную шкатулку, которую мы утром купили в сувенирной лавке. Паша, как мы и договаривались, открыл её. Она была пуста.
— Светлана Петровна вложила в этот праздник свою душу, время и силы, — мой голос звучал ровно и доброжелательно. — А мы предлагаем всем нам, всей большой и дружной семье, вложить в него небольшую материальную частичку. Давайте все вместе скинемся на этот чудесный банкет, и тогда это будет по-настоящему общий семейный подарок нашему Матвею! Паша сейчас пройдёт по кругу. Сумма счёта — тридцать тысяч. Нас здесь как раз около тридцати человек, так что получится совсем понемногу с каждого!
Наступила мёртвая, оглушительная тишина. Было слышно только, как шумит ветер в деревьях. Все взгляды — удивлённые, недоумевающие, растерянные — устремились на Светлану Петровну. Её лицо за секунду прошло все стадии: от самодовольной улыбки до полного недоумения, затем растерянности и, наконец, багровой ярости, которую она отчаянно пыталась скрыть за натянутой улыбкой.
Её спектакль обернулся против неё. Она хотела выглядеть щедрой благодетельницей, а я выставила её человеком, который просит у гостей деньги на организованный ею же праздник. Тётя Зина, стоявшая ближе всех, растерянно прошептала мужу: «Петрович, она что, деньги с нас собрать хочет? Она же сама звала…»
— Леночка, что ты такое говоришь… — пролепетала свекровь, её улыбка стала походить на гримасу. — Это… это какая-то шутка…
— Ну что вы, Светлана Петровна! — воскликнула я с самым невинным видом. — Какая же шутка? Вы же сами вчера говорили, что с вашей пенсии такой банкет не потянуть! Мы просто решили вам помочь и подключить к этому благому делу всю семью. Разве это не замечательная идея?
Её лицо стало каменным. Она поняла, что я только что процитировала её в присутствии всех родственников. Она попала в собственный капкан. Паша, бледный, но решительный, сделал первый шаг с коробкой в сторону дяди Вити.
Тот неловко кашлянул.
— Да мы это… мы, наверное, пойдём. Что-то жене нехорошо. Мы потом поздравим, — пробормотал он и, подхватив под руку тётю Зину, быстро ретировался.
Сразу же нашлись и другие неотложные дела. У троюродной сестры внезапно «заболела голова». Двоюродные братья мужа вспомнили, что «оставили машину в неположенном месте». За пять минут нарядная толпа растаяла, как дым. Остались только мы втроём, моя мама, которая смотрела на меня с тихим изумлением и гордостью, и окаменевшая от ярости и унижения Светлана Петровна.
Она молча развернулась и, не сказав ни слова, зашагала прочь, стуча каблуками по асфальту.
Мы остались стоять в звенящей тишине. Паша медленно закрыл пустую шкатулку. Он посмотрел на меня, и в его глазах не было ни злости, ни упрёка. Только шок и… какое-то запоздалое прозрение.
— Поехали домой, — тихо сказал он.
Всю дорогу домой мы молчали. Я смотрела в окно на проплывающие мимо дома, а Паша крепко держал меня за руку. Это было не то молчание, которое давит. Это было молчание, в котором рождалось что-то новое. Когда мы поднялись в квартиру и я, уложив наконец уснувшего Матвея в кроватку, вышла на кухню, Паша сидел за столом, обхватив голову руками.
— Лен, прости меня, — сказал он глухо, не поднимая глаз. — Я вёл себя как идиот. Я всё видел, но не хотел признавать. Боялся её обидеть, а в итоге чуть не потерял тебя. Когда я сегодня увидел её лицо… и как все разбежались… Я всё понял.
В этот момент в его телефоне пришло сообщение. Он посмотрел на экран, и лицо его стало ещё более мрачным.
— Вот, смотри, — он протянул мне телефон.
Это было сообщение от его двоюродного брата, Олега. «Паш, извини, что так ушли. Твоя мать — это что-то. Она и на нашей с Иркой свадьбе так же чудила. «Подарила» нам ведущего, а потом в день свадьбы счёт выставила. Сказала, мы ей должны. Мы тогда чуть не развелись из-за скандала. Держись там. Твоя жена — молодец. Кто-то должен был поставить её на место».
Я читала и перечитывала эти строки. Так вот оно что. Это была не разовая акция. Это был её стиль жизни. Её система. Создавать видимость щедрости, а потом выставлять счёт и заставлять других чувствовать себя виноватыми и обязанными. Паша, оказывается, был не единственной её жертвой.
— Она всегда такой была? — тихо спросила я.
— Да, — кивнул он. — Просто я привык. С детства. Отец всегда откупался, лишь бы не было скандала. А я… я просто шёл по его стопам. Спасибо тебе, что открыла мне глаза. Пусть и таким… радикальным способом.
С того дня всё изменилось. Светлана Петровна не звонила неделю. Потом две. Когда она всё же позвонила, её голос был холодным и отстранённым. Она сухо поинтересовалась здоровьем внука, не сказала ни слова о том дне и быстро попрощалась. Её попытки управлять нашей жизнью прекратились. Будто невидимая стена, которую я возвела у того ресторана, наконец-то обозначила наши границы.
Через месяц мы отмечали первый маленький день рождения Матвея. Втроём. В нашей тихой квартире, наполненной запахом домашнего пирога, который испекла моя мама. Паша смотрел на меня и сына с такой любовью и благодарностью, что у меня до сих пор замирает сердце, когда я вспоминаю этот взгляд. Мы не победили в войне. Мы просто отказались в ней участвовать. И в этой тишине, в этом покое, без банкетов и чужих глаз, мы наконец-то обрели то, чего я так хотела с самого начала — простое, настоящее семейное счастье.