Еще пара часов, и я свободна. Свободна на все выходные. Мыслями я была уже не здесь, а в своей новой квартире. В моей собственной, первой в жизни квартире. Я купила ее месяц назад. Маленькая, но светлая студия в новом доме на окраине города. Это была моя гордость, мой трофей, доказательство того, что я могу всего добиться сама. Все эти годы я работала на двух работах, отказывая себе в отпусках, в новой одежде, в простых радостях. Каждая копейка шла в копилку.
Я помню, как впервые получила ключи. Руки дрожали, когда я вставляла их в замочную скважину. Запах свежей краски и бетона, гулкое эхо от моих шагов в пустой комнате, солнце, заливающее пространство через огромное, от пола до потолка, окно… Это было счастье. Чистое, незамутненное счастье. Я провела там всего три ночи, спала на надувном матрасе, окруженная коробками. Но это были лучшие три ночи в моей жизни. Я засыпала, глядя на огни города, и просыпалась с первым лучом солнца, чувствуя себя хозяйкой своей собственной вселенной.
Зазвонил телефон. На экране высветилось «Мама». Я улыбнулась и ответила. Мама редко звонила мне просто так.
— Привет, мам, — сказала я, сохраняя в компьютере файл.
— Доченька, привет! — ее голос был неестественно бодрым и громким. — Ты не занята? Не отвлекаю?
— Да нет, уже почти закончила. А что-то случилось?
— Случилось! У нас тут для тебя большой сюрприз! Мы решили помочь тебе с новосельем, представляешь?
Я замерла. Сюрприз? От моей семьи? Это было что-то новое. Обычно все их «сюрпризы» заканчивались для меня дополнительной работой или расходами.
«Дочка, мы тут решили на даче баню строить, ты же поможешь?» — что означало, что я должна была оплатить половину материалов. «Дочка, у Димы куртка порвалась, а у тебя же скоро зарплата, купи брату новую, ему перед девушкой стыдно». Диме, к слову, было двадцать два года, и он ни дня в своей жизни не работал.
— Сюрприз? Какой еще сюрприз? — осторожно спросила я.
— Ну что ты как маленькая! Приезжай — увидишь! Мы сейчас у тебя, в новой квартире. Тут дел невпроворот, решили тебе помочь прибраться, вещи разобрать. Ты же одна не справишься, бедняжка.
У меня внутри что-то неприятно екнуло. В моей квартире? Без меня? Я всегда просила их предупреждать о приезде. Моя квартира была моей крепостью, моим личным пространством, куда я не хотела пускать их привычный хаос и драму.
— Мам, а зачем? Я бы сама все сделала на выходных…
— Ой, ну что ты начинаешь! — в голосе проскользнули раздраженные нотки. — Мы же из лучших побуждений! Димка вот тоже здесь, со Светочкой своей. Помогают. Мы тут мебель двигаем, так что давай быстрее, твоя помощь тоже нужна. Давай, ждем!
И она бросила трубку, не дожидаясь ответа. Я сидела, глядя на погасший экран телефона. Чувство тревоги нарастало. Мебель двигают? Какую мебель? У меня кроме матраса и пары стульев еще ничего не было. И что там делает мой брат Дима со своей вечно недовольной невестой Светой? Они даже не поздравили меня с покупкой. Дима только хмыкнул, что «могли бы и двушку взять, чтобы ему комната была», а Света поджала губы и заявила, что жить на окраине — это моветон.
Я быстро собрала вещи, накинула плащ и выбежала на улицу. Дождь усилился. Я стояла на остановке, ежась от холода и неприятных предчувствий. Автобус, как назло, не шел. Каждая минута ожидания казалась вечностью.
Почему они там? Почему без меня? Мама знала, как для меня важна эта квартира, этот мой маленький мир. Она знала, что я хочу обустроить все сама, по-своему. Неужели она не понимает? Или… не хочет понимать? В голове всплывали обрывки фраз из детства: «Ты старшая, ты должна уступить», «Ну потерпи, он же мальчик», «Семья — это главное, а твои желания подождут». Подождут. Кажется, я ждала всю свою жизнь.
Я поймала такси. Нужно было ехать на другой конец города, и я понимала, что это влетит в копеечку, но тревога была сильнее. Водитель молча вел машину по мокрым улицам, в приемнике тихо играла какая-то грустная мелодия. Я смотрела на мелькающие огни и пыталась убедить себя, что накручиваю. Ну, может, они и правда решили помочь. Может, купили мне в подарок какой-нибудь шкаф или стол. Хотя это было на них совсем не похоже. Подарки делала всегда я.
Когда машина подъехала к моему дому, сердце заколотилось еще сильнее. В окнах моей квартиры на пятом этаже горел яркий свет. У подъезда стоял старый грузовичок, из тех, на которых перевозят мебель. Дверца кузова была открыта. Рядом, под козырьком, курили двое незнакомых грузчиков. Один из них кивнул мне, когда я пробегала мимо.
Поднявшись на свой этаж, я увидела, что дверь в мою квартиру распахнута настежь. Уже из коридора доносились громкие голоса, смех Светы и командный тон матери. И еще… запах. Не мой запах нового ремонта, а чужой, въедливый. Пахло мамиными пирожками с капустой и дешевым, приторно-сладким парфюмом Светы. Этот запах мгновенно заполнил все пространство, вытесняя тот чистый и свежий воздух моей мечты.
Я медленно вошла внутрь. Картина, открывшаяся мне, заставила меня застыть на месте. В прихожей, где я с такой любовью собирала изящную белую полку для обуви, теперь валялись огромные грязные ботинки Димы и вычурные сапоги Светы. Моей полки не было. Вместо нее у стены стоял старый, разбухший от времени комод с дачи.
Мои аккуратно сложенные коробки с вещами, которые я собиралась разбирать все выходные, были вскрыты и перевернуты. Содержимое валялось на полу вперемешку. Книги, посуда, моя любимая коллекция кружек, привезенных из разных городов… Все было свалено в одну кучу. Посреди гостиной, на месте, где я мечтала поставить уютный диванчик кофейного цвета, стояло громоздкое, уродливое нечто — старый продавленный диван в обивке с выцветшими розами. Тот самый диван, с которого я мечтала съехать последние десять лет.
Я прошла дальше, чувствуя, как немеют ноги. На кухне, сияющей чистотой еще сегодня утром, теперь царил полный разгром. Столешница была заставлена грязной посудой, на плите что-то кипело в огромной кастрюле. Мама, в моем новом фартуке, который я купила себе в подарок, что-то весело напевала и протирала шкафчики жирной тряпкой.
Она увидела меня и просияла.
— О, доченька, наконец-то! А мы тут вовсю хозяйничаем! Смотри, как уютно становится!
Уютно? Она называет этот погром уютом? Мои вещи, мои мечты, все растоптано и свалено в кучу, а она говорит про уют? Я почувствовала, как к горлу подступает ком. Хотелось закричать, но я не могла издать ни звука.
Я молча прошла в комнату. Мой надувной матрас был сдут и сброшен в угол. А на его месте… на его месте стояла их старая двуспальная кровать с панцирной сеткой и скрипучим матрасом. Рядом, на моем новом ламинате, уже виднелись царапины от ножек. Я открыла дверцу встроенного шкафа. Он был пуст. Мои несколько платьев и блузок, которые я успела повесить, исчезли. Вместо них висели Димины футболки и спортивные штаны. На полке, где лежало мое белье, была небрежно брошена косметичка Светы.
В углу комнаты я увидела несколько черных мусорных мешков, туго набитых. В одном из них виднелся край моего любимого пледа — того самого, который мне подарила бабушка перед смертью. Я наклонилась и развязала мешок. Внутри были мои вещи. Моя одежда, мои полотенца, мое постельное белье. Все было скомкано и запихнуто туда, как мусор.
Я услышала шаги за спиной. В комнату вошли Дима и Света. Они тащили старый торшер с облезлым абажуром. Увидев меня, они остановились. Дима выглядел смущенным, а вот Света смотрела нагло, с вызовом.
— О, ты уже тут, — протянула она. — А мы как раз думали, куда эту красоту поставить. Может, возле кровати?
Крови. Моей кровати здесь не было. Была их кровать.
Я медленно выпрямилась, держа в руках бабушкин плед. Я посмотрела на них, потом на мать, которая вошла следом и встала за их спинами, как полководец за своей армией. И в этот момент туман в моей голове рассеялся. Тревога сменилась ледяным, кристально чистым пониманием. Это был не сюрприз. Это был захват.
— Что здесь происходит? — мой голос прозвучал глухо и чуждо.
Мать всплеснула руками и сделала самое озабоченное лицо, на которое была способна.
— Дочка, ну что ты в самом деле? Мы же помочь хотели! Твое барахло старое выкинуть, нормальную мебель привезти…
И тут она произнесла фразу, которая стала последним ударом молота по остаткам моей наивности. Она обернулась к Диме и с улыбкой сказала:
— Ну вот, и сестра пришла! Помоги брату диван поправить, а то криво стоит. Твои шмотки я уже выкинула, не переживай, место освободила!
Она сказала это так просто, так буднично, будто речь шла о старых газетах. Мои шмотки. Моя жизнь, упакованная в коробки. Мои воспоминания. Бабушкин плед. Все это для нее было «старым барахлом». А квартира, на которую я горбатилась годами, уже не была моей. Она готовилась для заселения моего брата. Его и Светы.
Дима виновато опустил глаза. Света, наоборот, вызывающе вздернула подбородок.
— Ну, раз уж ты все знаешь, — процедила она. — Мы решили, что так будет справедливо. Диме нужно где-то жить, мы же семью создаем. А ты одна, тебе проще. Снимешь себе что-нибудь.
Я смотрела на них троих. На свою мать, которая предала меня с улыбкой на лице. На своего брата, который молча позволял этому случиться. На его наглую невесту, которая уже чувствовала себя здесь хозяйкой. Боль, обида, ярость — все смешалось внутри в тугой, раскаленный шар.
Но я не закричала. Не заплакала. Что-то внутри меня переключилось. Я вдруг стала невероятно спокойной. Я медленно положила плед на пол, достала из кармана телефон и нашла нужный номер в контактах.
— Знаете, — мой голос был тихим, но в наступившей тишине он прозвучал оглушительно. — Вы планировали новоселье. Но, боюсь, праздновать его всей вашей наглой компании придется совсем в другом месте.
Мать фыркнула.
— Что ты несешь? Это теперь Димин дом! Я так решила! Я твоя мать!
— Ты моя мать, — согласилась я, глядя ей прямо в глаза. — Но ты не хозяйка этой квартиры. И даже я — не единственная ее хозяйка.
На их лицах отразилось недоумение.
— Что ты мелешь? — подал голос Дима. — Ты же сама говорила, что купила ее.
— Я купила. Но не одна. У меня был соинвестор. Человек, который одолжил мне почти половину суммы на первый взнос, когда мама сказала, что это «пустая трата денег». И по документам эта квартира принадлежит нам двоим. В равных долях. Пятьдесят на пятьдесят.
Я сделала паузу, наслаждаясь эффектом.
— И этот человек, мой совладелец, категорически против того, чтобы здесь проживали посторонние люди. Тем более те, кто наносит ущерб его имуществу. Я сейчас позвоню ему, а потом мы вместе вызовем полицию. У вас есть ровно один час, чтобы вывезти отсюда все свои вещи и убраться самим. Иначе мы будем расценивать это как незаконное проникновение и порчу чужого имущества.
Лицо матери из победного превратилось в багровое.
— Кто? Кто этот совладелец? — прошипела она. — Кого ты в это втянула?
— А ты разве не помнишь, мама? — я улыбнулась своей самой холодной улыбкой. — Ты ведь сама запретила мне с ней общаться. Тетя Лена. Сестра моего отца. Она, в отличие от тебя, поверила в меня.
При упоминании тети Лены мать побледнела. Она ненавидела сестру отца лютой ненавистью, считая ее виновницей всех их семейных бед. То, что именно она помогла мне, было для матери худшим из оскорблений.
— Ты… ты сговорилась с ней! Против собственной семьи! — закричала она.
— Нет, — спокойно ответила я. — Я просто приняла помощь от того, кто ее предложил. В отличие от собственной семьи, которая сейчас пытается украсть мой дом. Так что, время пошло. Час. Или мы решаем этот вопрос по-другому.
Началась паника. То, что они так триумфально затаскивали, теперь нужно было в спешке выносить. Света начала визгливо командовать Димой, тот, злой и униженный, таскал мебель к выходу. Мать металась по квартире, выкрикивая проклятия в мой адрес, в адрес тети Лены и всего нашего рода. Она кричала, что я неблагодарная дочь, что отец бы во мне разочаровался.
А я просто стояла у окна и смотрела на них. Я не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Только пустоту. И странное, горькое облегчение. Словно с плеч свалился тяжелый груз, который я носила всю свою жизнь. Груз ответственности за них, за их счастье, за их благополучие.
Когда последний предмет их мебели исчез в грузовичке, а за ними захлопнулась дверь подъезда, я осталась одна в своей разгромленной, оскверненной квартире. Вокруг был хаос. Разбросанные вещи, царапины на полу, чужие запахи. На полу лежал бабушкин плед, припорошенный пылью. Я подняла его и крепко прижала к себе. И только тогда позволила себе заплакать. Я плакала не от обиды, а от прощания. Прощания с иллюзией, что у меня есть семья.
В ту ночь я не спала. Я методично, сантиметр за сантиметром, отмывала свою квартиру. Я выскребала грязь из щелей, оттирала пятна, вымывала полы с хлоркой, чтобы уничтожить даже намек на их запах. Я собрала свои вещи, аккуратно сложила их обратно в коробки. Выбросила мусорные мешки, в которые они запихнули мою жизнь. Я открыла настежь все окна, впуская холодный, свежий ноябрьский воздух. Он выдувал из квартиры остатки их присутствия, выдувал боль из моей души.
Под утро, когда первые лучи солнца коснулись чистого пола, я села прямо на него, прислонившись спиной к стене. Квартира снова была пустой. Даже еще более пустой, чем раньше. Но теперь эта пустота не пугала. Это была пустота, готовая к заполнению. Моя пустота. Для моей жизни. Я посмотрела на город, просыпающийся за окном. Впереди было много работы — и с квартирой, и с собой. Но впервые за долгие годы я чувствовала, что дышу полной грудью. Я была одна, но я была свободна.