Начало здесь
Туман стал гуще, почти осязаем — словно вязкая пелена, липнущая к коже, забивающаяся в ноздри сырым, затхлым духом болота. Влажная глина хлюпала под ногами, налипая на подошвы тяжёлыми комьями, будто пыталась удержать, не дать уйти. Девушки вышли на дорогу — всё та же безмолвная пустота и туман, в котором то и дело мерещились шевеления, будто что‑то скользило меж белёсых струй, не желая показываться целиком.
Внезапно сквозь молочную муть проступил силуэт — Проводник. Он возник без звука, без малейшего шороха, словно выткан из самого тумана.
Вита стояла неподвижно, молча глядя на девушек. Она не моргала; казалось, даже не дышала — только глаза, тёмные и бездонные, впивались в них, как два острых клинка. В этой застывшей позе угадывалась не просто угроза — в ней читалась холодная, расчётливая воля, словно Вита уже мысленно оплела их невидимыми нитями, не собираясь отпускать.
Цыганка попятилась, схватив Дарью за рукав, и потянула за собой. Они двинулись быстрым шагом, почти бегом, чувствуя, как взгляд Виты жжёт спины, будто прикосновение ледяных пальцев. Туман клубился вокруг, то сгущаясь, то расступаясь, открывая то корявый пень, то поваленное дерево, то неясную тень, мгновенно таявшую в белёсой мгле.
Остановились лишь у крайнего дома — того, что стоял на въезде в деревню. Ни Лачи, ни Дарья никогда его раньше не видели. Он резко отличался от остальных: заросший бурьяном двор, покосившаяся калитка, скрипящая на одном гвозде, но крыша на вид крепкая, а окна — целые, с тусклыми стёклами, за которыми угадывалась глухая тьма.
На миг Лачи показалось, что в окне мелькнул силуэт — быстрый, как вспышка, словно кто‑то отпрянул от стекла, едва заметив их. Сердце сжалось, но она не сказала ни слова. Девушки продолжили путь, ступая по раскисшей дороге, где каждая лужа отражала туман, превращая мир в зеркальный лабиринт.
Едва они отошли на сотню метров, перед ними возникла глубокая канава, наполненная мутной, застойной водой. Из воды торчали коряги — искривлённые, узловатые, в тумане они напоминали застывших людей, согнутых в немых муках. Лачи подошла ближе, всматриваясь, и едва не вскрикнула: это и были застывшие люди. Их тела, облепленные тиной, застыли в самых жутких позах — кто‑то склонился, будто молился, кто‑то протягивал руку к небу, а кто‑то лежал ничком, словно пытался зарыться в ил.
— Лачи, что это такое? — прошептала Даша, её голос дрожал, а глаза расширились от ужаса.
— Те, кому не повезло, — тихо ответила Лачи, чувствуя, как холод проникает под кожу. — Мы в ловушке.
Они обошли деревню по периметру — везде одно и то же: либо канава с водой и её ужасным содержимым, либо непроходимые дебри из переплетённых ветвей и колючих кустов, словно сама природа встала на защиту этой проклятой земли. Деревня не хотела их выпускать.
Лачи шла впереди, её силуэт то растворялся в тумане, то вновь появлялся, как призрак. И вдруг она пропала совсем.
— Лачи? Лачи?! — испуганно звала Даша, оглядываясь по сторонам. Туман поглощал звуки, делая её голос глухим и беспомощным. — Где ты?
— Не ори, — раздался за спиной холодный голос.
Даша резко обернулась. Лачи стояла у покосившихся ворот того самого дома, внимательно всматриваясь в тёмные окна.
— Ты как там оказалась? — выдохнула Даша, чувствуя, как дрожь пробегает по спине.
Лачи не ответила. Она шагнула внутрь двора, махнув Даше следовать за ней. Крыльцо с прогнившей ступенькой протяжно заскрипело под ногами, доски хрустели, словно сухие кости. На дверях висел амбарный замок — тяжёлый, ржавый, с каплями влаги на металле.
— Ну вот, заперто, — вздохнула Даша, ощущая, как надежда тает.
— Мишура, камуфляж… — фыркнула Лачи, проводя рукой над замком. Её пальцы скользнули по ржавым звеньям, губы прошептали что‑то неразборчивое. Замок щёлкнул и повис на одной дужке. — Вот и весь фокус. А дом‑то занятный!
Дарья молча прошла внутрь вслед за Лачи. Внутри всё оказалось совсем не так, как снаружи. Никакой запущенности — напротив, чистота, но не стерильная, не мёртвая. Здесь чувствовалась жизнь, будто хозяйка вышла на минуту и вот‑вот вернётся. На столе стояла забытая кружка с остатками чая, в кресле лежала раскрытая книга, а на диване — тёплые носки из мягкой шерсти, словно их только что сняли. Не было той искусственности, что царила в других домах деревни. Здесь даже были запахи — сухой травы, немного резкий и пыльный, плавленого воска и печёных яблок, будто где‑то в глубине дома до сих пор тлела печь.
— Где это мы? — спросила Дарья, щупая носки, пытаясь унять дрожь в пальцах.
— Там, где нужно. Это ведьмин дом, убежище, — тихо ответила Лачи, оглядываясь по сторонам. Её взгляд скользил по старинной мебели, по потемневшим от времени картинам на стенах, по тонким нитям паутины, мерцающим в тусклом свете.
— Интересно, а Вита знает?
— Думаю, нет. Чует, но не видит. Ведьма, которая создала это убежище, защитила его и крепко заговорила. Вита чует Силу, но ей нужны мы, а не этот дом. Ты посиди пока, а я осмотрюсь — может, найдётся что‑то полезное.
Лачи двинулась вглубь дома, её шаги приглушённо звучали на старом паркете. Даша осталась у дивана, вдыхая тёплые запахи, пытаясь успокоить сердце. Где‑то за окном, в тумане, раздался протяжный, леденящий вой — то ли ветер, то ли нечто иное, ждущее своего часа.
**
Лачи двигалась по дому бесшумно, словно тень. Каждая половица под её ногами издавала свой, особый звук — то протяжный стон, то резкий щелчок, будто дом разговаривал с ней, предупреждал, открывал тайны. Она остановилась у массивного комода с резными ручками, покрытыми паутиной времени. Пальцы скользнули по запылённой поверхности, оставляя чёткие следы.
— Тут что‑то есть, — пробормотала она, наклоняясь к нижнему ящику.
Дарья напряжённо вслушивалась в тишину, вздрагивая от каждого шороха. В углу, за тяжёлыми портьерами, ей мерещилось движение — будто кто‑то медленно переступал с ноги на ногу, выжидая. Она плотнее закуталась в свитер, но холод пробирал до костей, словно проникал прямо в душу.
Лачи наконец справилась с ящиком — он со скрипом подался, обнажив содержимое: стопку пожелтевших писем, перевязанных потрёпанной лентой, старинный медальон на потускневшей цепочке и потрёпанный блокнот с кожаным переплётом.
— Вот это уже интересно, — прошептала она, осторожно доставая блокнот. Страницы были испещрены мелким, торопливым почерком, местами размытым от времени или влаги. Лачи провела пальцем по одной из строк — чернила слегка осыпались, оставив на коже тёмный след.
— Что там? — не выдержала Даша, поднимаясь с дивана. Её шаги эхом отдавались в пустоте комнат.
— Записи ведьмы, — ответила Лачи, листая блокнот. — Заклинания, наблюдения, схемы… И карта. Смотри.
Она развернула пожелтевший лист, на котором дрожащей рукой были нанесены контуры деревни, перечеркнутые красными линиями. В центре, отмеченный кроваво‑алым кружком, стоял их нынешний приют. От него тянулись тонкие нити к другим точкам — колодцам, перекрёсткам, старым деревьям.
— Это ловушка, — тихо сказала Даша, чувствуя, как по спине пробежал ледяной озноб.
— Не совсем, — Лачи перевернула страницу. — Это карта слабых мест. Здесь написано: «Каждый узел держит печать. Разрушь один — рухнет всё».
В этот момент за окном раздался глухой удар, будто что‑то тяжёлое упало на землю. Девушки замерли. Затем — шорох, медленный, размеренный, словно кто‑то обходил дом по кругу, проверяя каждую стену, каждое окно.
— Она здесь, — выдохнула Даша, прижимая блокнот к груди.
Лачи метнулась к окну, осторожно отодвинув край занавески. За стеклом, в густом тумане, виднелся силуэт — высокий, нечеловечески тонкий, с длинными руками, свисающими почти до земли. Фигура замерла, будто почувствовав взгляд, затем медленно повернула голову.
— Закрой окно, — хрипло приказала Лачи, отступая. — И не издавай ни звука.
Туман за стеклом начал сгущаться, принимая очертания лица — искажённого, с пустыми глазницами и растянутым в беззвучном крике ртом. Стекло запотело, а затем на нём проступили капли, складывающиеся в слова:
«Вы уже мои».
— Это Вита. Она пытается проникнуть внутрь, — прошептала Лачи, доставая медальон из ящика. — Но этот дом — убежище. Она не откроет дверь без ключа.
Она подняла медальон — в его центре мерцал тусклый алый камень, похожий на застывшую каплю крови.
— Это и есть ключ, — сказала она, сжимая его в ладони. — Но чтобы использовать его, нужно знать цену.
За дверью раздался скрежет — будто когти царапали дерево. Затем тихий, леденящий шёпот:
— Отдайте то, что взяли…
Даша вжалась в стену, чувствуя, как холод пробирает до самых костей. Лачи встала перед ней, высоко подняв медальон. Камень вспыхнул ярче, отбрасывая багровые блики на стены.
— Дом, защити нас, — произнесла она, и её голос звучал непривычно низко, словно принадлежал не ей. — Кровь к крови, сила к силе. Мы в твоём укрытии.
В тот же миг все свечи в комнате, до этого мёртвые и холодные, вспыхнули синим пламенем. Дверь затряслась от мощных ударов, но замок держался. Туманный силуэт за окном взвыл, рассыпаясь клочьями, а надпись на стекле испарилась, оставив лишь влажный след.
— На какое‑то время она отступит, — сказала Лачи, опуская медальон. Её лицо было бледным, а на висках блестели капли пота. — Но это только начало. У нас мало времени.
Даша молча кивнула, сжимая в руках блокнот. В глубине дома, за закрытыми дверями, что‑то тихо заскрипело, будто старый механизм пришёл в движение. Где‑то далеко, за пределами тумана, часы пробили полночь — но звук был не один. Их было двенадцать. Один за другим, разносясь по деревне, они отбивали ритм, словно отсчитывая время до чего‑то неизбежного.
**
Лачи внимательно изучала карту, составленную ведьмой. Пожелтевший пергамент хрустел под пальцами, а чернила — тёмные, словно застывшая кровь — слегка осыпались от прикосновения. На схеме пульсировали алые точки: слабые места, бреши в границе между мирами. Лачи нашла три подходящих — они могли стать дверьми домой. Но для этого предстояло провести обряд, снять древние замки.
Туман сгустился настолько, что напоминал молоко — густое, плотное, почти осязаемое. Один шаг — и ты исчезнешь, растворишься в этой белёсой пустоте. Девушки добрались до границы, отмеченной на карте как слабое место. Здесь воздух дрожал, будто натянутая струна, а земля под ногами казалась неестественно тёплой, словно скрывала под собой тлеющие угли.
— Как только появится брешь — щель, дверь, неважно, что ты увидишь, — сразу туда, не мешкая ни секунды, — говорила Лачи, готовясь к обряду. Её пальцы дрожали, но голос звучал твёрдо. — Я не знаю, сколько смогу держать её открытой. И успеем ли мы обе… Времени почти не осталось — Вита скоро будет здесь. Готова?
— Я без тебя не пойду! — в голосе Даши звенела паника. Она вцепилась в рукав Лачи, будто боялась, что та растворится в тумане прямо сейчас.
— Дашенька, — голос Лачи стал нежным, убаюкивающим, словно колыбельная, — пойдёшь. Мы увидимся с тобой на той стороне. Сходим в кондитерскую, от души наедимся пирожных с кофе.
— Я лучше мясо, — слабо улыбнулась Дарья, но в глазах всё ещё стоял страх.
— А вот это тебе ни к чему, — Лачи быстрым, резким движением сорвала с руки Даши чёрную нитку. Та впивалась в кожу, будто живая, сопротивлялась, но цыганка не отступила. — Родственницы стараются…
Лачи закрыла глаза, сделала глубокий вдох, наполняя лёгкие запахом сырости, прелых листьев и чего‑то ещё — едкого, потустороннего. Затем заговорила на грубом гортанном языке, призывая Силу Рода и Духов. Каждое слово звучало как удар колокола, отдаваясь эхом в пространстве.
Дарья смотрела на Лачи заворожённо. Мир вокруг менялся: туман закручивался в спирали, деревья искривлялись, их ветви тянулись к небу, словно когтистые пальцы. Воздух наполнился звоном — тонким, пронзительным, будто кто‑то проводил ногтем по стеклу.
Туман в одном месте стал рваным, будто облако разорвали на мелкие кусочки. Появился резкий запах озона, смешанный с металлическим привкусом крови. Даша почувствовала, как Лачи мягко подтолкнула её к дыре — к мерцающей щели, из которой лился слепящий свет. Девушка даже не успела оглянуться, как полетела в поток света, а вокруг неё закружились разноцветные искры, похожие на падающие звёзды.
Лачи удовлетворённо выдохнула. По крайней мере, Дашу вытащила.
Она закрыла глаза, снова представив карту ведьмы. В воображении пергамент ожил: места на нём светились алым, пульсировали, будто сердца. Сначала поднялся слабый ветерок — он шелестел в траве, шевелил волосы Лачи. С каждым сказанным словом шовихани ветер усиливался, превращаясь в порывистый, ледяной вихрь.
Слова древнего заговора слетали с губ легко и привычно. Лачи чувствовала, как вокруг растёт напряжение, как воздух искрится, наполняясь невидимой энергией. Она выкрикнула последнее слово — и в тот же миг земля под ногами задрожала.
Опустив глаза, Лачи заметила, как по земле ползут чёрные корни — толстые, узловатые, похожие на чужеродные щупальца. Они извивались, пытаясь оплести её ноги, впиться в кожу. Лачи брезгливо поморщилась: запертые души, те, кого держит Вита, пытались помешать.
Из мешочка на поясе цыганка достала смесь трав, которую нашла в убежище. В ней был чертополох, полынь и чёрная рута — последняя особенно ценилась в обрядах против нечистой силы. Лачи от души сыпанула порошок на корни. В тот же момент раздался оглушительный вой — пронзительный, душераздирающий, переходящий в унылый плач, будто сотни голосов одновременно молили о пощаде.
Туман за спиной Лачи рассеялся, обнажив чистый, ослепительный свет. Он манил, обещал спасение, но в его глубине таилась тревога — будто за этой дверью ждал не дом, а новая ловушка.
Лачи смело шагнула в свет, не оборачиваясь.
Неподалёку стояла Вита. Её силуэт растворялся в тумане, но глаза — два холодных, немигающих огонька — следили за каждым движением цыганки. Губы скривились в усмешке.
— Вы всё равно вернётесь, — её голос звучал одновременно отовсюду и ниоткуда, проникая в сознание, как ледяной клинок. — Все возвращаются. Вы мои.
**
Ева сидела в коридоре у дверей палаты Лачи. Тишина больничных стен вдруг взорвалась пронзительным писком приборов — словно стая разъярённых птиц разом ударилась в стекло. Замигали тревожные огни, взвыла сигнализация. Из‑за дверей выскочили врачи, резко отстранив Еву:
— Подождите в коридоре!
Она прижалась к холодной стене, чувствуя, как в висках стучит пульс. И тут по коридору стремительно прошёл мужчина средних лет — строгий костюм, усталое лицо с глубокими складками у рта, взгляд, будто привыкший видеть только плохие новости. Ева сама не поняла, почему двинулась за ним. Что‑то внутри шепнуло: это важно.
Мужчина вошёл в VIP‑палату. Следом скользнула медсестра с капельницей, за ней — врач. Ева на цыпочках приблизилась к двери, приоткрыла её на ладонь и замерла, прислушиваясь.
— Михаил Петрович, это настоящее чудо, — взволнованно говорил врач. — Дарья сейчас просто спит, но она поела, даже немного посидела на кровати. Голос, конечно, ещё не вернулся, но она написала… что‑то непонятное.
— Что? Когда она проснётся? Я буду тут.
— Не раньше, чем через пару часов. А вот… она что написала. — Врач протянул Михаилу листок.
Тот нахмурился, разглядывая неровные буквы:
— Лачи? Что это? Звучит экзотически. Может, Даша фрукт какой‑то хотела?
— Сами вы фрукт! Это имя. Лачи. — Ева не выдержала и ворвалась в палату, хлопнув дверью.
— Вы кто? Что себе позволяете? Это больница! — вскипел врач. — Я сейчас в органы позвоню!
— Тихо! — Ева достала удостоверение. — Органы уже тут. С доставкой, так сказать.
Она шагнула к кровати, вглядываясь в бледное лицо девушки.
— Давно она тут?
— Давно, — глухо ответил Михаил, не отводя взгляда от дочери.
Они разговорились. Михаил, сгорбившись в кресле, рассказал о том, как всё началось: внезапная слабость, обморок, потом — кома. Врачи разводили руками, а он ночами сидел у постели, шепча молитвы, которых не помнил с детства.
Ева, выслушав, кивнула:
— Пойдём. Есть кое‑что, что вам нужно увидеть.
Они вышли в коридор. Из палаты Лачи как раз выходил врач — усталый, но с улыбкой на лице. Увидев Еву, остановился:
— Всё‑таки ваша подруга удивительная! Как будто и не лежала в коме, не болталась между жизнью и смертью. Ужинать хочет, — рассмеялся он. — Ещё немного — и я поверю в колдовство.
— Оно существует, доктор, — подмигнула Ева.
Лачи полулежала на кровати. Кожа — бледная, почти прозрачная, но в глазах горел живой огонь.
— Привет, — её голос звучал глухо, будто пробивался сквозь толщу воды. — Вот я и вернулась.
Ева вытерла слёзы:
— Я рада. Тут у нас странная история. Девушка впала в кому при странных обстоятельствах.
— Как она? — Лачи всё помнила. Каждое слово, каждый миг.
— Сейчас идёт на поправку. И вот какая загадка — она написала ваше имя, — ответил Михаил, нервно сжимая листок в руке. — Меня Михаил зовут. Я отец Дарьи.
— Ах, вот вы какой… — Лачи слабо улыбнулась.
— Что?
— Не важно. Главное — Даша вернулась. Всё остальное потом. Я устала.
Спустя несколько дней, когда Лачи разрешили вставать, они с Евой вышли в больничный сад. Воздух пах осенью — прелыми листьями, дождём, далёким дымком. Лачи вдохнула глубже, чувствуя, как силы медленно возвращаются.
— Лачи! — прозвенел звонкий голос.
Она обернулась. К ним быстро шла девушка — худая, с копной непослушных волос, в больничной пижаме.
— Это я, Даша!
— Такое безобразие на голове сложно забыть, — усмехнулась Лачи, раскрывая объятия.
Они обнялись, смеясь и плача одновременно. Михаил стоял в стороне, наблюдая за ними с растерянной улыбкой. Он хотел спросить — что это было? Почему вы знаете друг друга?, как вы вообще связаны? — но не спешил. Что‑то подсказывало: ещё не время.
Лачи и Даша о чём‑то тихо говорили, иногда споря, жестикулируя, будто вспоминали давно забытый язык.
— Кто эта женщина? — тихо спросил Михаил у Евы.
— О, это настоящая ведьма, — спокойно ответила Ева, глядя, как Лачи что‑то шепчет Даше, а та кивает, улыбаясь. — Дарье очень повезло.
— Вы издеваетесь?
— Нет, конечно, нет. — Ева посмотрела ему в глаза. — Но, если хотите узнать правду — дайте им время. Они её заслужили.
**
Дни текли размеренно, но в воздухе витало нечто неуловимое — будто мир затаил дыхание, дожидаясь следующего шага.
Лачи постепенно восстанавливалась. Врачи разводили руками: её выздоровление противоречило всем прогнозам. «Организм будто перезагрузился», — говорил один. «Ремиссия без видимых причин», — соглашался другой. Но Лачи знала: это не ремиссия. Это — отсрочка.
Дарья проводила у её постели часы, рассказывая о том, что помнила из тумана: о холодных руках, тянущих вниз, о голосе, шепчущем «останься», о свете, который в конце концов вырвал её обратно. Лачи слушала, кивала, но не рассказывала своего. Не сейчас.
Михаил наблюдал за ними со стороны. Он пытался понять, но каждый раз натыкался на невидимую стену. Однажды он не выдержал:
— Вы ведь знаете больше, чем говорите.
Лачи посмотрела на него — спокойно, почти равнодушно.
— Знать — не значит рассказывать.
— Но я её отец! Я должен знать, что с ней было!
— А она сама вам не рассказала? — тихо спросила Лачи.
— Она говорит… странные вещи. Про туман, про голоса. Я думал, это бред. Но теперь вижу — вы обе в это верите.
Лачи помолчала, потом тихо произнесла:
— Вера тут ни при чём. Это реальность. Просто другая.
Через неделю их выписали.
Они стояли у ворот больницы — Лачи, Дарья и Ева. Осенний ветер играл волосами, нёс запах дождя и далёких костров.
— Куда теперь? — спросила Дарья.
— Домой, — ответила Лачи, но в её голосе не было уверенности.
— К тебе? Может не стоит? — нахмурилась Ева.
— Я вернусь не в свою квартиру, а в дом. Это другое.
Она кивнула в сторону старого квартала — там, среди обшарпанных пятиэтажек, притаился дом, который никто не замечал. Дом, где пахло сухими травами, воском и чем‑то древним, невысказанным.
— Ты уверена, что это безопасно? — прошептала Ева.
— Нет. Но это единственное место, где мы сможем… подготовиться.
— К чему? — Дарья вцепилась в рукав Лачи.
Та не ответила. Лишь посмотрела вдаль, туда, где за горизонтом клубился туман — едва заметный, но неумолимый.
В тот же вечер Михаил сидел у себя в кабинете. На столе лежал листок с одним‑единственным словом — «Лачи». Он провёл пальцами по буквам, будто пытаясь ощутить их смысл.
За окном раздался тихий стук.
Он поднял глаза.
На подоконнике сидела птица — чёрная, с пронзительно‑жёлтыми глазами. Она смотрела на него, не моргая. Потом наклонила голову, будто прислушиваясь к чему‑то, и резко взмахнула крыльями.
В ту же секунду в комнате потемнело.
Михаил почувствовал, как по спине пробежал мороз. Он хотел встать, но ноги будто приросли к полу.
А за окном, в сгущающихся сумерках, медленно проступал силуэт — высокий, тонкий, с длинными руками, свисающими почти до земли.
Птица издала резкий крик — и исчезла.
Силуэт за стеклом замер, потом медленно повернул голову.
Михаил понял: это только начало.
И где‑то вдали, в глубине города, зазвенел одинокий колокольчик — тихо, почти неслышно, но с каждым ударом всё настойчивее.
Будто кто‑то отсчитывал время.
Примечание автора:
Получилась вот такая история, которая еще не закончилась.
Продолжение выйдет в воскресенье...