Фамилия у него была редкая: Войно-Ясенецкий. Так называли старинный род: Войно - от людей, служивших на войне, а Ясенец - от белорусского местечка, где они когда-то жили.
В одной фамилии соединились испытание, сила и ясность.
Эта фамилия будто заранее приготовила судьбу человеку, которому предстояло пройти через холод и боль, но не ожесточиться, а, наоборот, сохранить в себе тепло и передавать его другим.
Звали его Валентин Феликсович. Он родился в 1877 году. В семье любили книги и уважали труд. Мальчик рос любопытным — любил смотреть, как люди работают, как помогают друг другу, как устают и снова берутся за дело. Сам много рисовал. Хотел стать художником, рисовать всё, что прекрасно: лица, руки, свет в окне.
Но с годами понял: настоящая красота - в человеке, когда он делает добро. Так он выбрал медицину. Он стал хирургом - врачом, который лечит руками. Работал спокойно, не торопился, умел слушать больного.
Он часто говорил: врач должен быть честным — и с людьми, и с самим собой. От его рук и сердца зависит чужая жизнь. Ошибку можно исправить только на бумаге.
Потом Валентин Феликсович стал священником и принял имя Лука — в честь апостола и евангелиста, который тоже лечил людей. Это имя для него означало готовность помогать всем нуждающимся. С тех пор он жил так: если можешь помочь - помогай, даже если самому тяжело.
I. Молодой хирург (Чита, 1904-1905 годы)
Это было в 1904 году. Шла тяжелая русско-японская война. Молодого врача Валентина Войно-Ясенецкого направили работать в госпиталь Красного Креста в городе Чита.
Госпиталь тогда был не похож на современные больницы. Это был длинный барак из тёмного дерева, с одной печкой на весь корпус. Зимой в нём было холодно, даже если печь топили целый день.
Операционная представляла собой обычную комнату. Стол - толстая доска, застеленная чистой простынёй. Над ней висела керосиновая лампа. Электричества не было. Лампа коптила, но другого света не было. Иногда, санитар держал свечу, и врач работал при свете её дрожащего пламени.
Чтобы человек не чувствовал боль, врачи тогда использовали простое средство - эфир или хлороформ. От него человек засыпал, и можно было делать операцию. В руках у хирурга были зажимы, скальпель, толстые иглы, нитки из конского волоса. Всё это кипятили перед операцией, чтобы убить микробы.
Бинты были из холста, их стирали и сушили, потом снова кипятили. Стерильности, как мы её понимаем сейчас, не было. Зато было огромное внимание к чистоте. Войно-Ясенецкий учил сестёр: руки моют не для приличия, а чтобы не занести микробы.
Зимой 1905 года в госпиталь привезли солдата с пробитым плечом. Рука у него опухла, температура высокая, лицо серое. Сестра милосердия стояла бледная, почти плакала. Войно-Ясенецкий сказал тихо:
- Не бойтесь. Пока сердце бьётся – человек жив.
Он оперировал спокойно, не замечал ни холода, ни усталости — был сосредоточен только на операции. Всё вокруг будто исчезало. Когда лампа вдруг погасла, санитар поднёс свечу. Маленький огонь дрожал, но доктор продолжал работать. Наконец плечо было зашито и перевязано. Солдат задышал ровно, и в палате стало тихо.
Ночью Валентин Феликсович оставался дежурить. Иногда вставал, подходил к койке, слушал дыхание больных, делал перевязки. Утром возле госпиталя снова стояли сани, в которых лежали новые раненые. Войно-Ясенецкий кивал сестре:
- Начнём снова.
Он накладывал швы медленно, внимательно. Сколько от его рук получило исцеление и не сосчитать. Сестра потом вспоминала: «Он никогда не ждал благодарности. Сделал - и новая операция. И опять»
Так и писал: «Положите себе за правило никогда не вспоминать добрых своих дел. Помните всегда только свои ошибки и тогда станете смиренными».
Смирение для него было не слабостью, а внутренней силой врача, который умеет держать себя в руках даже в темноте.
окончание ЗДЕСЬ
