**Таёжный плен**
Тайга непредсказуема, как и сама жизнь. То она бьёт в лицо ледяным ветром, царапает колючими лапами, душит снегами, то вдруг разольётся теплом, заиграет солнцем в кронах вековых сосен — и на душе становится светло. Но это лишь миг удачи, короткое счастье. А потом снова зимнее безмолвие, в котором так легко пропасть.
Ивану было чуть за тридцать, а жизнь уже успела и погреть, и больно ударить. В пять лет он стал круглым сиротой. Маленький детский ум ещё не понимал потери, но сердце сжималось, выжимая слёзы. Всё кончилось. Теперь он был один на один с огромным, чужим и опасным миром.
Снежный наст хрустел и ломался под ногами, тяжёлые меховые боты проваливались. Безветренный морозный день, ослепительное солнце, отражающееся миллиардами искорок от снега, — всё это будило память.
Детдом, армейская казарма, затем своя, выхлопотанная у государства, «однушка» на окраине… Одиночество тяготило, и Ваня легко согласился, когда старые знакомые предложили «зажить по-полной»: вечные посиделки, выпивка, беспросветная пустота. Вырваться удалось, лишь поступив в лесной техникум. Чуть не лишился квартиры из-за «дружков», но пронесло. Решил начать жизнь с чистого листа, уйдя в тайгу лесником.
Иван вышел на заснеженный пригорок. Внизу, за каменистым проходом, темнела замёрзшая река. Нужно было спуститься по узкой тропке и выйти на лёд. Сутки назад он ушёл из зимовья проверить лосиные тропы — шастали браконьеры. Но началась метель, знакомую просеку занесло, и укрыться удалось только под корнями поваленной сосны. Ночь он провёл, слушая жутковатую песню бури: скрип деревьев, вой ветра. Это чувство — полного одиночества посреди огромного живого мира — он любил.
Теперь нужно было возвращаться. Иван женился в двадцать пять. «Ох, женское племя…» — усмехнулся он про себя. Влюбляешься в один образ, а потом удивляешься, куда он делся. Не прожили и года. Снова один. Да и куда леснику жена? Он — в тайге, она — в городе.
Спускаясь к реке, Иван поскользнулся на припорошенном льдом камне. Перед самым падением ему почудился тихий шёпот сзади: «Постой…» Он неудачно приземлился спиной на острый выступ. Резкая, нехорошая боль пронзила тело. Попытка встать превратилась в мучительную борьбу. Удалось лишь перевернуться.
Отчаяние, холодное и липкое, подползало к сердцу. Кругом — километры безлюдной тайги. Скоро вечер, потом ночь с морозом и, возможно, волками. Их в последнее время стало больше — лесные пожары с востока прогнали зверьё в эти места. Он слышал дикую легенду, что волки от огня не бегут, а кидаются на него, как на зверя, и гибнут. Брехня. Но они тут теперь есть.
«Как часто человек проходит мимо знаков, пока один не станет последним», — пронеслось в голове. Слёзы замерзали на щеках. И вдруг перед мысленным взором чётко возникло лицо той самой женщины из опеки, забравшей его когда-то. Она склонилась и тихо сказала: «Мы тебя не оставим». Слова растаяли, как пар на морозе.
Он снова попытался подняться, но боль рванула от поясницы к груди. «Кажется, спину сломал». Нужно ползти. Он цеплялся варежками за снег, подтягивая за ремень ружьё. Воздух обжигал лёгкие, в висках стучало. Мороз выедал щёки, губы трескались. Тело немело, превращаясь в одно сплошное усилие «выжить».
Тайге всё равно, кто ты. Но она видит что-то в твоей душе и либо даёт шанс, либо нет. Кто-то проваливается под лёд, кто-то ломает шею, кто-то сгнивает до весны, запутавшись в буреломе. Всё просто.
Силы уходили. Всё вокруг поплыло в молочной пелене. Последним движением Иван вытянул руку вперёд. Снег у лица показался мягким и тёплым. «А может, так и должно быть?» — мелькнула мысль, и всё поглотила тёмная, безболезненная пустота.
***
Очнулся он от странных звуков: «Тюк… тюк…» В такт ударам слышалось чьё-то дыхание. Иван лежал на твёрдом топчане в натопленной избе. Из окна лился холодный рассветный свет. У двери стояли аккуратные белые валенки и потрёпанные мужские сапоги. Его спасли.
Дверь скрипнула. В избу вошла девушка в белом полушубке. Синие глаза, румяные от мороза щёки. «Здравствуйте», — хрипло поздоровался Иван. Она молча подошла к печи, подбросила дров, движения её были странно осторожными. Потом зачерпнула из котла тёмный отвар, пахнущий травами и смолой, и протянула кружку. В её глазах стояли слёзы — не от страха, а от глубокой, давней тоски.
Иван выпил. Тепло разлилось по телу, растопив внутренний лёд. Девушка стояла рядом, неподвижно. Веки налились тяжестью, и его накрыл глубокий, исцеляющий сон. Перед тем как провалиться в него, он снова услышал сквозь дремоту: «Мы не оставим тебя». «Мама…» — прошептал он в ответ.
Утром он проснулся окрепшим. Девушка исчезла, исчезли и сапоги у порога. На коленях у него были тугие повязки, пахнущие пихтой. Его одежды нигде не было. Вдруг за стеной раздался рык — не медвежий, а какой-то злобный, почти человеческий, полный тоски и ярости. Иван замер. А потом у окна различил шёпот: «Не ходи. Там твоя смерть».
Он заметил аккуратную стопку своей одежды. Одевшись и вооружившись найденной железной кочергой, Иван на рассвете выскочил из избы. Метель сразу набросилась на него, пытаясь сбить с ног, ветер шептал: «Вернись!» Он шёл упрямо, падал и поднимался. И вдруг в белой пелене увидел просвет — поляну. Выбравшись на неё, он застыл в ужасе: перед ним стояла та самая изба. Он вернулся к ней, сделав круг по тайге.
Обойдя сруб, Иван наткнулся на глубокий овраг. Он был завален человеческими костями и черепами. Леденящий ужас пронзил его, сменившись яростью. Он ворвался в избу. Девушка сидела у печи. Увидев его, она не испугалась, а лишь показала на стену, испещрённую странными рисунками, сделанными углём.
Взяв кусочек угля, она начала рисовать. Три домика. Тропа. Медведица с медвежатами. Маленькая девочка между двух взрослых… История складывалась из картинок. Давным-давно отец этой девочки, Алёны (она кивнула на это имя), убил на охоте медведицу с детёнышами. Выжил один медвежонок. Лесная темнота и жажда мести превратили его в оборотня — чудовище, способное принимать человеческий облик. Оно пришло в дом, растерзало родителей, а Алёну утащило с собой, сделав своей вечной пленницей. Она разучилась говорить, а от тоски и одиночества научилась превращаться в метель. Но убежать не могла — сила зверя держала её здесь. Иван был для неё шансом — крест на его груди, которого боялся медведь, был ключом к её освобождению.
Иван сорвал с себя крестик. За стеной взревело. Алёна встрепенулась, её силуэт задрожал и рассыпался снежной пылью, вылетев наружу вихрем. Иван выскочил за дверь. Из метели на него шёл огромный чёрный медведь, глаза горели слепой яростью. Ветер — это была Алёна — бил зверю в глаза, пытаясь его ослепить. Иван, отступая, заманил медведя к краю оврага. Отчаянным рывком он вонзил нож зверю в бок и отпрыгнул. Медведь рухнул вниз, напоровшись на острый сук.
Пока раненое чудовище ревело в яме, Иван вбежал в избу и поджёг её. Власть зверя жила в этом месте. Нужно было уничтожить его логово. Пламя охватило сруб. Рёв в овраге стих, сменившись предсмертным хрипом. Когда изба догорала, метель утихла, и в прояснившемся небе загорелась яркая синяя звезда — верный указатель пути.
Алёна возникла рядом, уже не девушкой, а светлым, почти невесомым силуэтом. «Иди, — прошептала она. — Ты должен вернуться в мир живых. Я свободна. Спасибо». И её образ растворился в воздухе, унесённый лёгким ветерком по направлению к звезде.
***
Иван добрался до своего зимовья на следующий день. Он сидел у печи, пытаясь отделить правду от бреда. Рассказать такое — сочтут сумасшедшим. Но в душе он знал: это было наяву.
Утром в избу вошли два охотника. Обмёрзшие, уставшие. «Волки осмелели, — пояснили они, грея руки. — Мужика в деревне загрызли. Вышли на отстрел».
Иван молча кивал, глядя в окно на заснеженный лес. В голове звучали их простые, будничные слова об «успокоении» волков. «Вот так всё и начинается, — подумал он. — Убьют зверя ради добра, а тайга всё запомнит. Она всегда отплатит той же монетой».
«И дана тайге власть умерщвлять голодом, холодом и зверем лесным», — тихо произнёс он вслед уходящим охотникам, но те уже не слышали.